– Слушаю и повинуюсь!..
Через час херсонесский отряд отделился от понтийской рати и, соблюдая меры предосторожности, двинулся к ближайшему селению скифских крестьян.
Настроение у всех было подавленное. Юноши чувствовали стыд за свою запальчивость, приведшую к смерти трех товарищей и нескольких к тяжелым увечьям.
Бабон ехал рядом с Гекатеем и Иранихом.
– Стратег похвалил вас, – говорил он им, – но я не хвалю. И совет не похвалит. Нужно было ждать моего приказа. А то на такую сильную рать вы бросились, как мальчишки. Или вы думали всех понтийцев, что пьянствовали и скандалили на улицах Херсонеса, защитить своей грудью?.. Мальчишки, одно слово!.. Скажите мне спасибо, если я не пожалуюсь на вас совету и народу. У нас пострадало тринадцать, а могли бы и все погибнуть. Вон какое хорошее вооружение у понтийцев, а больше сотни их изрублено и измято в тесто. Да и раненых не меньше… А вы одни хотели остановить натиск врага. Вояки! Если бы все херсонесцы были так неосмотрительны и глупы, как вы, Священный город давно пал бы под ударами варваров. Нужно так делать, чтобы не мы за понтийцев умирали, а они за нас. В этом мудрость, но вы не поняли ее.
Юноши виновато молчали. Бабон сразу вырос в их глазах на две головы, они смотрели на него снизу вверх, как дети на взрослого человека.
В это время Диофант выработал новый план похода, обсудил его с воеводами и решил немедленно осуществить.
Действия скифских лучников и удар катафрактариев вынудили осторожного полководца отказаться от прямолинейного наступления на Неаполь.

Глава пятая.
Борьба продолжается
1
Несколько плошек, наполненных жиром, хорошо освещали внутренность шатра. Огоньки поблескивали на блестящей поверхности бронзовых кубков и играли на позолоте массивных чаш. Алели кафтаны агарских старейшин, сидевших на войлоках, поглаживая седые бороды.
Фарзой смотрел на матово-белое строгое лицо Табаны, теперь уже не сияющее застенчивой и счастливой улыбкой, но сосредоточенное и серьезное. Князя помимо воли влекла к себе эта женщина, столь же прекрасная, сколь твердая и решительная характером. Угостив вином почетного гостя и родовых старейшин, она перешла к разговорам делового содержания, которые, видимо, были целью их встречи.
Женщина обвела всех присутствующих ясными и умными глазами, словно предупреждая, что она готовится сказать нечто важное. Старики степенно склонили головы.
– Боги не всегда указывают людям правильный путь в жизни, но всегда наказывают их за ошибки, – начала она. – Таков обычай богов. И мы сами выбрали дорогу для своих стад и кибиток, думая, что наше решение будет угодно богам. Но теперь мы убедились, что это не так…
– Истинно… – тихо враз ответили старики.
– Мы потеряли своего князя-вождя и не имеем другого. Мы не получили от царя Палака зимних пастбищ, и наш скот гибнет от бескормицы. Царю некогда нами заниматься. А князья сколотские стараются всячески унизить нас…
– Верно! Верно!
– Многие из народа и из старейшин говорят, что нам должно вернуться на берега нашей реки Агар. Но они забывают, что зимние перекочевки губительны для скота! А потом – мы не можем нарушить обычай предков и покинуть Палака во время войны, ослабить его силы перед решительным сражением…
Старейшины зашумели. Одни одобряли сказанное Табаной, другие считали, что агары могут поступать, как найдут нужным, поскольку Палак не позаботился о них, не выделил им зимних пастбищ. Некоторые громко высказывали общую обиду на то неравноправие с царскими скифами, в котором они оказались.
– Лучше драться с аланами и платить дань Тасию, чем быть у Палака на положении презираемых!
– Нет! – твердо и властно возразила Табана. – Во имя доброй памяти Борака, мы не можем уйти отсюда опозоренными, не доведя до конца начатой царем войны. Если мы это сделаем, все будут плевать на могилу нашего князя. Агары должны выполнить клятвенное обещание Борака. И Тасий не простил бы нам внезапного бегства из Скифии в то самое время, когда роксоланское войско спешит на помощь Палаку. Агары всегда славились храбростью, и да не падет на наше доброе имя хотя бы тени упрека в трусости!..
Говоря это, княгиня гордо выпрямилась, всем своим существом олицетворяя честь и достоинство агарского племени.
– Это так, – сказал один из старейшин, – но под знаменами царских князей мы не пойдем на ратное дело.
– Не все князья одинаковы, – с живостью ответила она, – так нельзя говорить! Есть достойные люди, которые видят в агарах братьев.
Намек был столь ясным, что Фарзой смутился. Само приглашение на тайный совет агаров определяло их отношение к нему. Княгиня заметила смущение гостя, и улыбка промелькнула на ее лице.
– Не хочу скрывать, князь, – обратилась она к нему, – что вижу в тебе друга покойного Борака и доброжелателя нашего. И пригласила тебя на совет с ведома всех старейшин агарских. Хотим просить тебя стать во главе агарских ратей и повести их в бой!
С бьющимся сердцем поднялся со своего места молодой князь. Чувство горделивой радости охватило его. Да и было отчего. Целое племя хочет стать под его знамя! Он выступит в поход во главе войска, по численности не уступающего дружинам самых сильных скифских князей! Пусть это на один поход, но он и в этом походе сумеет показать себя!
– Спасибо, – сказал он взволнованно, – спасибо вам, старейшины, и тебе, княгиня, за доверие и великую честь. Но ответ вам дам только тогда, когда поговорю с царем Палаком. Какова будет его воля! Да и вы подумайте: я еще молод и таких ратей, как агарская, в бой не водил.
Старейшины зашумели одобрительно. Скромность Фарзоя, друга царя, понравилась им. На лице Табаны опять мелькнула улыбка, в которой чувствовалось и одобрение его словам и еще что-то похожее на душевное расположение к молодому князю. Это проявление былой мягкости и человеческого чувства подействовало на него ободряюще. Он смелее огляделся и добавил:
– Агары могут рассчитывать на мою поддержку перед царем Палаком. Великий царь наш одинаково заботится и о сайях и об агарах, но война отвлекла его от этих забот… Другие дела захватили его мысли…
Табана сделала знак. Вошли отроки с кувшинами и стали разливать в чаши вино, какого у Палака за столом давно уже не было. Стали пить за здравие царя, князя Фарзоя и княгини Табаны.
Фарзой поражался тому глубокому уважению, с которым старейшины относились к княгине, безоговорочно признавая ее власть над собою и всем племенем. Вся ее осанка говорила, что она знает себе цену и крепко сидит на месте мужа. «Вот она, амазонская царица!» – невольно подумал князь. Когда вдова устремляла на него свои большие ясные глаза, ему становилось не по себе. Его волновала молодая, сильная женщина, а ее смелые взгляды говорили, что если у нее появится чувство к нему как к мужчине, то она не станет ждать своей судьбы, но сама скажет все и будет со всей пылкостью стремиться к любимому.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202