Вукадин
Роман
(серб.)
ГЛАВА ПЕРВАЯ,
которую, согласно биографическому методу, мы начинаем с самого начала, то есть с рождения героя нашего романа. Предлагая ее вниманию уважаемых читателей, мы просим прочесть ее и хорошенько запомнить, ибо только к концу романа станет ясно, насколько эта первая глава уместна и полна смысла. А кроме того, из нее можно будет нагляднейшим образом увидеть, как часто остаются в дураках теперешние так называемые ученые люди, которые воображают, будто всю мудрость ложкой выхлебали, если чуть ухватили да отщипнули от науки,— и уж не верят ни в гороскопы, ни в рассказы старых людей
Давно опустилась ночь, и глубокий мрак давно опустился на гору и долину, заключив в свои черные объятия и черепичные и соломенные крыши села Б., когда из одного дома выскочил с кремневым пистолетом в руке малый Яня, пастушок, известный под прозвищем Пушо 1 (который лишь три года назад первый раз в жизни натянул штаны и примерно тогда же начал играть на свирели, и теперь по целым дням тюрюлюкает, до такой степени всем досаждая, что на него со всех сторон сыплются колотушки). Выскочил и остановился. Выпятил грудь, уперся левой рукою в бок, а правую с пистолетом вытянул в сторону улицы. Курок щелкнул трижды, и только на четвертый раз кремень дал искру, порох вспыхнул, старый пистолет громко выстрелил, и немало индюшек и кур, контуженных оглушительным треском, свалилось со своих насестов.
— Что стряслось, Вуядин?— крикнула живущая по соседству бабка Джурисава.
— Прибыль в доме. Брат родился!— весело ответил ей Пушо.
— Прибыль? — спросила бабка.
— Слава богу, мальчик!— сказал Пушо и, сунув молодецки пистолет за пояс, вошел в дом.
— Неужто опять?! Эх, бедняга Вуядин!
Вскоре все село знало, что у верзилы Вуядина родился и тринадцатый. Все его жалели, хотя кое-кто и осуждал — одни его самого, другие Радойку, но что ни говори, а все помаленьку жалели и его и ее. «Что делать грешному
1 Мальчик пяти-шести лет.
перед богом Вуядину с такой кучей ребят?— говорили в селе.— Мал мала меньше!» Однако как добрые христиане поспешили уже утром поздравить, укрепить его дух, дабы он не впадал в уныние, а покорился божьей воле и его промыслу.
Вуядин в эту пору был в горах. Когда на заре ему сообщили о радостном событии, он только почесал затылок, помянул недобрым словом свою хозяйку Радойку, поклялся, что больше на нее и не взглянет, и направился домой. Поздравления и приветствия посыпались на него у околицы и гнали его до самого дома.
— Поздравляем, Вуядин! Аферим, Вуядин! Да ты и года не пропустишь — капусту в кадку, а ребенка в дом!— бросил один.
— У него это вроде налога! — заметил другой.
— Право,— добавил третий,— видать, еще немного, и, судя по всему, они с Радойкой начнут каждые полгода по ребенку делать.
А Вуядин молчит, улыбается и нет-нет да и вздохнет; как ни досадно, ничего не поделаешь, приходится пожимать каждому руку, благодарить да еще обносить вместе с Пушо ракией.
— Аферим, аферим!— повторяют гости, отхлебнув ракии.— Божий дар!
— Да почему аферим?! С какой стати, что на вас нашло?! Давно сказано: «Где тонко, там и рвется!» Ничего зазорного я в том не вижу!— говорил Вуядин.— Но только ежели это дар божий, то не слишком ли его много, право!
В том же духе приветствовал он и роженицу, войдя к ней в клеть:
— Ну, знаешь, это уж совсем ни к чему!
— Да, конечно,— ответила хозяйка,— думаешь, мне легко!
— Плохо дело!
— Да уж хуже быть не может! Только я тут ни при чем.
— А кто же?— переспросил Вуядин.
— Во всяком случае, не я!
— И, ей-богу, не я!
Так они препирались, сваливая вину друг на друга, пока наконец не сошлись на том, что ни тот, ни другой не виноваты, уж такие они неудачники.
Как видите, новоявленного младенца — гостя из неведомого
1 Аферим — браво (турецк.).
мира, как выражался один поэт, и нашего будущего героя — встретили не бог весть как. Только брат Яня встретил его искренне, по-братски, пистолетным выстрелом. Встретили как всякого непрошеного гостя, потому-то так туго ему пришлось, едва он появился в доме. И не удивительно, если только подумать, которым этот гость был по счету! Родителям его, людям неимущим и даже бедным, с каждым годом все более странной и невероятной казалась пословица: «Дети — дар божий!», особенно они стали это ощущать после шестого ребенка. Когда в доме появился седьмой, Вуядин лишь вздохнул и произнес: «Ах, боже мой, грешный я и невезучий! Если бы с неба валились подхвостники, так и они, верно, падали бы тебе, Вуядин, на шею! Ну, авось это последний!» — утешал он себя до тех пор, пока не родился восьмой. Тут Вуядин только глаза вытаращил и таращил их до той минуты, пока не подоспел девятый, здесь он уже впал в подлинное отчаяние. «Клянусь богом, это еще хуже, чем в старые времена у Юг-Богдана! Тот все-таки был вельможа и царев тесть, а что делать мне, бедняку, который день-деньской извозничает между Стари-Влахом и Белградом!»— сетовал Вуядин, который кое-что усвоил из старинных книг, когда учился играть на гуслях. Так он и жил, непрестанно предаваясь отчаянию, а господни дары также непрестанно сыпались на него, покуда этим тринадцатым дом не наполнился до отказа.
— Что поделаешь!— заключил Вуядин.— Чему быть, того не миновать! Никто как бог! А куму сказали? Надо же окрестить младенца.
Дня через три-четыре известили кума и договорились о дне крещения. В условленный день прибыл кум.
— Видишь, кум, что со мною стряслось?!— спросил Вуядин, направляясь ему навстречу.
— Эх, кто знает, на все божья воля!
— Ей-богу, мне просто стыдно столько тебя беспокоить!
— Ив самом деле, Вуядин; я, как говорится, с ног сбился, крестя твоих ребят.
— Ей-ей, хорошо сказано; и впрямь с ног собьешься, уж очень мы тебя утруждаем! Да что поделаешь, давние мы кумовья!
Куму поднесли ракии, и, прилежно орошаемая сливовицей, беседа пошла своим чередом.
— Как полагаешь, кум, какое нам имя дать этому ослу?— спросил Вуядин.
— Знаешь, кум, не сглазить бы, но я уже дал все имена, какие только знал и помнил. Клянусь богом, перебрал всех своих и твоих родичей, а теперь, думаю, лучше взять из книги... давай заглянем в календарь и подыщем ему счастливое имя.
Тут же послали в управу общины за календарем, и, когда явился писарь, кум спросил, какого числа родился младенец.
— Седьмого сентября,— ответил Вуядин.
— Ну что ж,— молвил кум,— какой святой выпадет в этот день, его именем и наречем младенца! Ну, писарь, хвати-ка малость этой мученицы, взгляни в книгу и скажи нам.
Писарь взял баклагу, взболтнул ее немного обычая ради, буркнул: «Спаси бог!» — и хлебнул по-молодецки, потом раскрыл календарь, отыскал в нем сентябрь и нужное число.
— Здесь, кум, написано:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51
Роман
(серб.)
ГЛАВА ПЕРВАЯ,
которую, согласно биографическому методу, мы начинаем с самого начала, то есть с рождения героя нашего романа. Предлагая ее вниманию уважаемых читателей, мы просим прочесть ее и хорошенько запомнить, ибо только к концу романа станет ясно, насколько эта первая глава уместна и полна смысла. А кроме того, из нее можно будет нагляднейшим образом увидеть, как часто остаются в дураках теперешние так называемые ученые люди, которые воображают, будто всю мудрость ложкой выхлебали, если чуть ухватили да отщипнули от науки,— и уж не верят ни в гороскопы, ни в рассказы старых людей
Давно опустилась ночь, и глубокий мрак давно опустился на гору и долину, заключив в свои черные объятия и черепичные и соломенные крыши села Б., когда из одного дома выскочил с кремневым пистолетом в руке малый Яня, пастушок, известный под прозвищем Пушо 1 (который лишь три года назад первый раз в жизни натянул штаны и примерно тогда же начал играть на свирели, и теперь по целым дням тюрюлюкает, до такой степени всем досаждая, что на него со всех сторон сыплются колотушки). Выскочил и остановился. Выпятил грудь, уперся левой рукою в бок, а правую с пистолетом вытянул в сторону улицы. Курок щелкнул трижды, и только на четвертый раз кремень дал искру, порох вспыхнул, старый пистолет громко выстрелил, и немало индюшек и кур, контуженных оглушительным треском, свалилось со своих насестов.
— Что стряслось, Вуядин?— крикнула живущая по соседству бабка Джурисава.
— Прибыль в доме. Брат родился!— весело ответил ей Пушо.
— Прибыль? — спросила бабка.
— Слава богу, мальчик!— сказал Пушо и, сунув молодецки пистолет за пояс, вошел в дом.
— Неужто опять?! Эх, бедняга Вуядин!
Вскоре все село знало, что у верзилы Вуядина родился и тринадцатый. Все его жалели, хотя кое-кто и осуждал — одни его самого, другие Радойку, но что ни говори, а все помаленьку жалели и его и ее. «Что делать грешному
1 Мальчик пяти-шести лет.
перед богом Вуядину с такой кучей ребят?— говорили в селе.— Мал мала меньше!» Однако как добрые христиане поспешили уже утром поздравить, укрепить его дух, дабы он не впадал в уныние, а покорился божьей воле и его промыслу.
Вуядин в эту пору был в горах. Когда на заре ему сообщили о радостном событии, он только почесал затылок, помянул недобрым словом свою хозяйку Радойку, поклялся, что больше на нее и не взглянет, и направился домой. Поздравления и приветствия посыпались на него у околицы и гнали его до самого дома.
— Поздравляем, Вуядин! Аферим, Вуядин! Да ты и года не пропустишь — капусту в кадку, а ребенка в дом!— бросил один.
— У него это вроде налога! — заметил другой.
— Право,— добавил третий,— видать, еще немного, и, судя по всему, они с Радойкой начнут каждые полгода по ребенку делать.
А Вуядин молчит, улыбается и нет-нет да и вздохнет; как ни досадно, ничего не поделаешь, приходится пожимать каждому руку, благодарить да еще обносить вместе с Пушо ракией.
— Аферим, аферим!— повторяют гости, отхлебнув ракии.— Божий дар!
— Да почему аферим?! С какой стати, что на вас нашло?! Давно сказано: «Где тонко, там и рвется!» Ничего зазорного я в том не вижу!— говорил Вуядин.— Но только ежели это дар божий, то не слишком ли его много, право!
В том же духе приветствовал он и роженицу, войдя к ней в клеть:
— Ну, знаешь, это уж совсем ни к чему!
— Да, конечно,— ответила хозяйка,— думаешь, мне легко!
— Плохо дело!
— Да уж хуже быть не может! Только я тут ни при чем.
— А кто же?— переспросил Вуядин.
— Во всяком случае, не я!
— И, ей-богу, не я!
Так они препирались, сваливая вину друг на друга, пока наконец не сошлись на том, что ни тот, ни другой не виноваты, уж такие они неудачники.
Как видите, новоявленного младенца — гостя из неведомого
1 Аферим — браво (турецк.).
мира, как выражался один поэт, и нашего будущего героя — встретили не бог весть как. Только брат Яня встретил его искренне, по-братски, пистолетным выстрелом. Встретили как всякого непрошеного гостя, потому-то так туго ему пришлось, едва он появился в доме. И не удивительно, если только подумать, которым этот гость был по счету! Родителям его, людям неимущим и даже бедным, с каждым годом все более странной и невероятной казалась пословица: «Дети — дар божий!», особенно они стали это ощущать после шестого ребенка. Когда в доме появился седьмой, Вуядин лишь вздохнул и произнес: «Ах, боже мой, грешный я и невезучий! Если бы с неба валились подхвостники, так и они, верно, падали бы тебе, Вуядин, на шею! Ну, авось это последний!» — утешал он себя до тех пор, пока не родился восьмой. Тут Вуядин только глаза вытаращил и таращил их до той минуты, пока не подоспел девятый, здесь он уже впал в подлинное отчаяние. «Клянусь богом, это еще хуже, чем в старые времена у Юг-Богдана! Тот все-таки был вельможа и царев тесть, а что делать мне, бедняку, который день-деньской извозничает между Стари-Влахом и Белградом!»— сетовал Вуядин, который кое-что усвоил из старинных книг, когда учился играть на гуслях. Так он и жил, непрестанно предаваясь отчаянию, а господни дары также непрестанно сыпались на него, покуда этим тринадцатым дом не наполнился до отказа.
— Что поделаешь!— заключил Вуядин.— Чему быть, того не миновать! Никто как бог! А куму сказали? Надо же окрестить младенца.
Дня через три-четыре известили кума и договорились о дне крещения. В условленный день прибыл кум.
— Видишь, кум, что со мною стряслось?!— спросил Вуядин, направляясь ему навстречу.
— Эх, кто знает, на все божья воля!
— Ей-богу, мне просто стыдно столько тебя беспокоить!
— Ив самом деле, Вуядин; я, как говорится, с ног сбился, крестя твоих ребят.
— Ей-ей, хорошо сказано; и впрямь с ног собьешься, уж очень мы тебя утруждаем! Да что поделаешь, давние мы кумовья!
Куму поднесли ракии, и, прилежно орошаемая сливовицей, беседа пошла своим чередом.
— Как полагаешь, кум, какое нам имя дать этому ослу?— спросил Вуядин.
— Знаешь, кум, не сглазить бы, но я уже дал все имена, какие только знал и помнил. Клянусь богом, перебрал всех своих и твоих родичей, а теперь, думаю, лучше взять из книги... давай заглянем в календарь и подыщем ему счастливое имя.
Тут же послали в управу общины за календарем, и, когда явился писарь, кум спросил, какого числа родился младенец.
— Седьмого сентября,— ответил Вуядин.
— Ну что ж,— молвил кум,— какой святой выпадет в этот день, его именем и наречем младенца! Ну, писарь, хвати-ка малость этой мученицы, взгляни в книгу и скажи нам.
Писарь взял баклагу, взболтнул ее немного обычая ради, буркнул: «Спаси бог!» — и хлебнул по-молодецки, потом раскрыл календарь, отыскал в нем сентябрь и нужное число.
— Здесь, кум, написано:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51