Именно в этом направлении я старался воспитать вкус моего дяди. Прошу вас, вот два абстрактных полотна, одно Николаса де Сталь, второе Жана-Мишеля Атлана. Может быть, картины вам не о многом расскажут, поскольку — это ваша первая встреча с этими художниками, но в этих формах, в пятнах есть какой-то поиск... Оба уже умерли и их полотна приобретают солидную стоимость. Тот, кто хочет иметь коллекцию картин, должен считаться с будущим.
Так, разговаривая, они медленно поднимались по лестнице. Монгарнье показывал по дороге картины, объяснял их ценность, называл художников.
— Думать о будущем... Думать о будущем... Когда человеку семьдесят восемь лет, то скорее он думает о своих наследниках,— заметил Перно.
— Это неумолимая логика представителя полиции,— довольно сухо возразил Монгарнье.— Позвольте я обращу ваше внимание только на две вещи. С одной стороны, дядя начал собирать свою коллекцию двадцать лет назад, прежде чем я начал думать об учении в академии изящных искусств. Собственно, именно его коллекция толкнула меня на эту дорогу. В то время, согласитесь, я мог ею пользоваться. С другой стороны, я являюсь его единственным наслед-
ником и знаю содержание завещания. Восемьдесят картин, имеющие наибольшую ценность, составляют часть посмертного дара дяди музею в Турсуаньи при условии, что этот музей назовет его именем зал, в котором будут выставлены эти полотна. Ясно ли я выражаюсь?
— Я не хотел вас обидеть,— буркнул полицейский.
Они стояли на пороге комнаты старика Монгарнье. Хотя тело уже увезли, но линия, нарисованная мелом на крышке бюро, показывала положение рук убитого. Джеймс Монгарнье одним взглядом охватил беспорядок на бюро, коричневые пятна на бумагах. Он инстинктивно напрягся.
— Его здесь нашли, правда?
— Именно здесь. В таком виде мы застали кабинет.
Они прошли в следующую комнату, при этом критик далеко обошел бюро. На пороге в комнаты Констанции Крадель Монгарнье на минуту задержался и шепнул:
— Бедняжка!..
— Ну вот, господин Монгарнье,— повернулся к нему Перно,— вы видели все, что можно увидеть. Теперь я хотел бы знать, что вы об этом думаете?
— О чем? О преступлении? Я думаю, что это страшно, ужасающе.
— Да, я отлично понимаю вас. Но вы отдаете себе отчет, что, желая схватить убийцу, мы должны прежде всего выдвинуть гипотезу о мотивах преступления? Заметили ли вы отсутствие чего-нибудь в коллекции вашего дяди?
— Вы позволите?
Монгарнье вернулся в кабинет и открыл нижнюю часть стеллажа библиотеки. Показались корешки толстых томов в темных переплетах.
— Нет,— сказал он наконец.— Не пропало ни одно полотно, ни один предмет мейсенского фарфора, который я лично считаю слишком помпезным, хотя мой дядя любил его. Сейчас я убедился, что и коллекция почтовых марок находится в целости и на своем
месте.
— Что же искал вор, разбивая секретер и опустошая ящики бюро?
— Давайте вернемся в комнату. Нужно получше рассмотреть содержимое тайника, но, по-моему, нечего долго раздумывать — искали деньги.
— И, как вы думаете, нашли? — спросил Перно самым естественным тоном.
Монгарнье уже листал бумаги, лежащие в секретере XVIII века — отличном экземпляре, который стоял в комнате у окна.
— Имею основания допускать это. В этом шкафчике дядя всегда прятал значительные денежные суммы. От десяти до пятнадцати тысяч новых франков. Он был известен как коллекционер и случалось какой-нибудь художник, впадая в нужду, решал что-то срочно продать. Вы понимаете?
— Отлично понимаю. То, что вы говорите, совпадает с показаниями уборщицы.
— Жинетт? Я очень рад, что все у нас совпадает,— усмехнулся Монгарнье.
— Что вы о ней думаете?
— У меня о ней самое лучшее мнение. Это очаровательная девушка. Именно то, что было нужно, чтобы осветить последние годы дяди. В свое время он очень любил женщин.
— Мне казалось, у него кое-что с тех времен еще осталось,— заметил Перно.— Но... вы упомянули, что картины предназначены для музея в Торсонье. Это оттуда происходит ваша семя не правда ли? Что же привело вашего дядю в Медон?
— Мой дед был владельцем текстильной фабрики в департаменте Норд. Дело, которое уже тогда было большим, во время первой мировой войны, благодаря поставкам для армии, разрослось еще больше. Дед был настолько умен, что основал фабрику в Гавре, вдали от полосы военных действий. Однако после второй мировой войны оба его сына — дядя Дезире и мой отец Себастиан Монгарнье, который на девять лет моложе, стали внезапно перед проблемой, которая называется необходимостью реорганизации предприятия, имеющего местный или даже национальный масштаб, до общеевропейского. Для этого нужен был капитал, который превышал бы даже их довольно большие возможности. У дяди Дезире не было детей. Мой отец рано понял, что у меня нет призвания к делам. Он очень разумно согласился на слияние с англо-бельгийским консорциумом, у которого были средства для модернизации производства, придания ему нового размаха. Центр нового союза обосновался в Париже, туда же переехал и дядя Дезире. Но тетка была очень привязана к огромному провинциальному дому, поэтому предпочла элегантное предместье Парижу. Этим объясняется его жизнь в Медоне в течение двадцати лет. Мой отец остался очень активным в делах. Он занимался заграничными рынками, много путешествовал, чаще всего вместе с матерью. В 1958 году оба они погибли в авиационной катастрофе. С того времени дядя Дезире меня практически усыновил.
Монгарнье закурил очередную сигарету, пятую с момента приезда.
— Вот и все,— сказал он, выпуская клуб голубого дыма.— Теперь вы знаете историю нашей семьи.
— Она довольно обычна и, думаю, ужасная смерть вашего дяди и его экономки объясняется также достаточно просто.
— Да... Мне кажется, что это преступление взломщика, которому помешали в работе.
— Возможно. Или он убил свои жертвы, когда потребовал деньги и получил отказ.
— Если все так и было, то, очевидно, шум привлек бедную Констанцию. Вы легко поймаете этого типа.
Перно покачал головой.
— Не заблуждайтесь,— сказал он.— Я еще не видел ни отпечатков пальцев, ни рапортов экспертов, но, на первый взгляд, у нас не много следов, за которые можно было бы зацепиться. Тот факт, что он не взял ни одной картины или статуэтки, не тронул альбомы
с марками, доказывает, что у него нет связей со скупщиками краденого. Мы могли столкнуться с преступлением одинокого бродяги и, если он не был настолько любезен, чтобы оставить отпечатки пальцев, которые зарегистрированы в нашей картотеке, то существует риск, что мы будем искать ветер в поле. Джеймс Монгарнье наморщил лоб.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35
Так, разговаривая, они медленно поднимались по лестнице. Монгарнье показывал по дороге картины, объяснял их ценность, называл художников.
— Думать о будущем... Думать о будущем... Когда человеку семьдесят восемь лет, то скорее он думает о своих наследниках,— заметил Перно.
— Это неумолимая логика представителя полиции,— довольно сухо возразил Монгарнье.— Позвольте я обращу ваше внимание только на две вещи. С одной стороны, дядя начал собирать свою коллекцию двадцать лет назад, прежде чем я начал думать об учении в академии изящных искусств. Собственно, именно его коллекция толкнула меня на эту дорогу. В то время, согласитесь, я мог ею пользоваться. С другой стороны, я являюсь его единственным наслед-
ником и знаю содержание завещания. Восемьдесят картин, имеющие наибольшую ценность, составляют часть посмертного дара дяди музею в Турсуаньи при условии, что этот музей назовет его именем зал, в котором будут выставлены эти полотна. Ясно ли я выражаюсь?
— Я не хотел вас обидеть,— буркнул полицейский.
Они стояли на пороге комнаты старика Монгарнье. Хотя тело уже увезли, но линия, нарисованная мелом на крышке бюро, показывала положение рук убитого. Джеймс Монгарнье одним взглядом охватил беспорядок на бюро, коричневые пятна на бумагах. Он инстинктивно напрягся.
— Его здесь нашли, правда?
— Именно здесь. В таком виде мы застали кабинет.
Они прошли в следующую комнату, при этом критик далеко обошел бюро. На пороге в комнаты Констанции Крадель Монгарнье на минуту задержался и шепнул:
— Бедняжка!..
— Ну вот, господин Монгарнье,— повернулся к нему Перно,— вы видели все, что можно увидеть. Теперь я хотел бы знать, что вы об этом думаете?
— О чем? О преступлении? Я думаю, что это страшно, ужасающе.
— Да, я отлично понимаю вас. Но вы отдаете себе отчет, что, желая схватить убийцу, мы должны прежде всего выдвинуть гипотезу о мотивах преступления? Заметили ли вы отсутствие чего-нибудь в коллекции вашего дяди?
— Вы позволите?
Монгарнье вернулся в кабинет и открыл нижнюю часть стеллажа библиотеки. Показались корешки толстых томов в темных переплетах.
— Нет,— сказал он наконец.— Не пропало ни одно полотно, ни один предмет мейсенского фарфора, который я лично считаю слишком помпезным, хотя мой дядя любил его. Сейчас я убедился, что и коллекция почтовых марок находится в целости и на своем
месте.
— Что же искал вор, разбивая секретер и опустошая ящики бюро?
— Давайте вернемся в комнату. Нужно получше рассмотреть содержимое тайника, но, по-моему, нечего долго раздумывать — искали деньги.
— И, как вы думаете, нашли? — спросил Перно самым естественным тоном.
Монгарнье уже листал бумаги, лежащие в секретере XVIII века — отличном экземпляре, который стоял в комнате у окна.
— Имею основания допускать это. В этом шкафчике дядя всегда прятал значительные денежные суммы. От десяти до пятнадцати тысяч новых франков. Он был известен как коллекционер и случалось какой-нибудь художник, впадая в нужду, решал что-то срочно продать. Вы понимаете?
— Отлично понимаю. То, что вы говорите, совпадает с показаниями уборщицы.
— Жинетт? Я очень рад, что все у нас совпадает,— усмехнулся Монгарнье.
— Что вы о ней думаете?
— У меня о ней самое лучшее мнение. Это очаровательная девушка. Именно то, что было нужно, чтобы осветить последние годы дяди. В свое время он очень любил женщин.
— Мне казалось, у него кое-что с тех времен еще осталось,— заметил Перно.— Но... вы упомянули, что картины предназначены для музея в Торсонье. Это оттуда происходит ваша семя не правда ли? Что же привело вашего дядю в Медон?
— Мой дед был владельцем текстильной фабрики в департаменте Норд. Дело, которое уже тогда было большим, во время первой мировой войны, благодаря поставкам для армии, разрослось еще больше. Дед был настолько умен, что основал фабрику в Гавре, вдали от полосы военных действий. Однако после второй мировой войны оба его сына — дядя Дезире и мой отец Себастиан Монгарнье, который на девять лет моложе, стали внезапно перед проблемой, которая называется необходимостью реорганизации предприятия, имеющего местный или даже национальный масштаб, до общеевропейского. Для этого нужен был капитал, который превышал бы даже их довольно большие возможности. У дяди Дезире не было детей. Мой отец рано понял, что у меня нет призвания к делам. Он очень разумно согласился на слияние с англо-бельгийским консорциумом, у которого были средства для модернизации производства, придания ему нового размаха. Центр нового союза обосновался в Париже, туда же переехал и дядя Дезире. Но тетка была очень привязана к огромному провинциальному дому, поэтому предпочла элегантное предместье Парижу. Этим объясняется его жизнь в Медоне в течение двадцати лет. Мой отец остался очень активным в делах. Он занимался заграничными рынками, много путешествовал, чаще всего вместе с матерью. В 1958 году оба они погибли в авиационной катастрофе. С того времени дядя Дезире меня практически усыновил.
Монгарнье закурил очередную сигарету, пятую с момента приезда.
— Вот и все,— сказал он, выпуская клуб голубого дыма.— Теперь вы знаете историю нашей семьи.
— Она довольно обычна и, думаю, ужасная смерть вашего дяди и его экономки объясняется также достаточно просто.
— Да... Мне кажется, что это преступление взломщика, которому помешали в работе.
— Возможно. Или он убил свои жертвы, когда потребовал деньги и получил отказ.
— Если все так и было, то, очевидно, шум привлек бедную Констанцию. Вы легко поймаете этого типа.
Перно покачал головой.
— Не заблуждайтесь,— сказал он.— Я еще не видел ни отпечатков пальцев, ни рапортов экспертов, но, на первый взгляд, у нас не много следов, за которые можно было бы зацепиться. Тот факт, что он не взял ни одной картины или статуэтки, не тронул альбомы
с марками, доказывает, что у него нет связей со скупщиками краденого. Мы могли столкнуться с преступлением одинокого бродяги и, если он не был настолько любезен, чтобы оставить отпечатки пальцев, которые зарегистрированы в нашей картотеке, то существует риск, что мы будем искать ветер в поле. Джеймс Монгарнье наморщил лоб.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35