— Есть, но только образованные, аристократки...
— Правильно... Это значит, что, когда ей дают возможность, женщина работает. Во время войны были женщины-дворники. Они подметали улицы без чаршафа и даже в штанах.
— Говорят, это были пожилые женщины из низшего сословия, — сказала Нермин.
— Так что же? Ведь смогли же они надеть штаны и стать дворниками? Почему бы женщинам среднего сословия не стать чиновниками или ремесленниками, а на долю высшего остается административная работа, депутатство и даже посты министров. К счастью, в нашей стране между сословиями нет непреодолимых границ. Мы можем радоваться, наступает новая эра. Не находите ли вы немного странным, что эта новая эра открыта не известными вождями, не гениальными политиками и главное не падишахами и королями, испокон веков считавшими себя властелинами мира, а мусорщиками из низшего класса?
— Великолепно! - сказал Кямиль-бей, в восторге поднимая руку с трубкой.— Почему вы не говорите об этом в беседах с нашими великими писателями?
— Это я здесь такая смелая. А там я чувствую себя одинокой и робкой. Здесь дом, семья. Присутствие Нер-мин-ханым подбодряет меня.
— Это я вас подбодряю? К сожалению, подобные слова меня только страшат. Да все это и не укладывается в моей голове.
— В таком случае, должно быть, мне придает смелость эта маленькая испанка.
Воспользовавшись тем, что Нермин вышла из комнаты, Недиме-ханым обратилась к Айше:
— Ты что-нибудь поняла из того, что мы говорили, мавританская красавица?
— Нет, ханым-эфенди.
— Ты видела наших мусорщиц?
— Нет.
— Ах, если бы ты была немножко постарше, непременно увидела бы их. Ну а сейчас скажи, кого ты больше любишь, папу или маму?
— Маму, ханым-эфенди.
— Кем ты будешь, когда вырастешь?
— Я буду учительницей.
— Ты видела, когда-нибудь учительниц?
— Нет, ханым-эфенди.
— Видела школу?
— Нет.
— В таком случае, откуда тебе пришло в голову стать учительницей?
— Это мне папа сказал, ханым-эфенди.
И они заговорили о том, с чем Айше встречалась ежедневно. Недиме-ханым спросила, есть ли в саду бабочки. В саду было много муравьев... Мать сказала ей, что они очень трудолюбивые насекомые. И это на самом деле так. Маленький муравей несет в свой муравейник огромную соломинку, волоча ее по горам и холмам. Однажды она видела, как они справляли свадьбу. Айше решительно заявила, что никогда не убивает муравьев.
— Почему?
— Грешно...
— А рвать цветы?
— Если мама разрешит, я рву.
— А не грешно?
— Ведь мама же разрешает.
— Правда... я забыла.
Нет, нет она не прикасалась ни к чему без разрешения матери... А то отец рассердится и не даст ей бумаги для рисования и красивых карандашей. Однажды, когда дна выучила наизусть молитву, отец дал ей огромный карандаш. С одной стороны он был синий, с другой — красный...
— Какая это молитва?
— Ее читают перед сном. Вы не читаете?
— А ну-ка, послушаем.
Айше застенчиво опустила глаза. Ее черные волосы блестели. Слегка покачивая ногой в лакированной туфельке, она прочла молитву, отчеканивая каждое слово.
— Мой любимый аллах. Даруй победу турецкому народу!
Недиме-ханым почувствовала, как волнение сдавило ей горло. Она быстро повернулась к Кямиль-бею, который курил трубку, делая вид, что не слушает их. Она хотела поблагодарить этого огромного человека с характером застенчивого ребенка, но, то ли не найдя подходящих слов, то ли раздумав, со слезами радости на глазах спросила у Айше дрожащим голосом:
— Что значит «победа», моя доченька?
— Не знаю, ханым-эфенди.
— Ты не спросила у папы?
— Он сказал — узнаешь в школе.
— Ты знаешь дядю Ихсана?
— Нет, ханым-эфенди.
— Если я тебя когда-нибудь к нему поведу, ты прочтешь ему эту молитву?
— Сейчас?
— Нет! Когда мы поедем... Там. —Прочту, ханым-эфенди. Кямиль-бей спросил:
— Вы верите в аллаха, Недиме-ханым?
— В такого аллаха я верю. В того, которого Айше называет «мой любимый аллах».— Губы ее дрожали, хотя она старалась улыбаться.— Конечно, при условии, что он поможет нам добиться победы!
После обеда, несмотря на то, что на дзоре было грязно, Айше во что бы то ни стало захотела показать Недиме-ханым гусей. Кямиль-бей не разрешал, но это не помогло.
Самый большой гусь, видимо, узнал девочку и, вытянув шею и издавая резкие, угрожающие крики, подошел к ограде.
— Не бойтесь,— успокаивала Айше,— он не кусается.— Если бы он был на свободе, он подергал бы вас за подол. Вы знаете, как его зовут?
— Нет.
— Гусак. Он очень смелый... Папа говорит: «Если в дом заберется вор, гусь сразу закричит». В одном доме тоже был Гусак. Когда пришел вор, он поднял шум и спас маленькую девочку.
— Да... Хороший гусь.
— Вы, наверное, уже слышали эту сказку?
— Слышала.
— Хорошая сказка! Папа нарисовал мне того гуся. Тот Гусак был все-таки больше нашего. — Она развела руками: — Вот такой!
— А тебя папа рисовал?
— Конечно! Он нарисовал меня, знаете, какой красивой? Но мама говорит, что на самом деле я не такая.
— Она пошутила, дитя мое! В жизни ты еще красивее. Айше пожала плечами:
— Не знаю...
Взявшись за руки, они подошли к бассейну. Айше грустно спросила:
— А рыбам не холодно, ханым-эфенди?
— Конечно, холодно.
— Да, конечно, холодно... Зимой их нельзя оставлять в саду. У моей старшей сестры Сабрие есть рыбы. Она держит их в гостиной.
— Ты когда-нибудь видела солдат?
— Видела, ханым-эфенди.
— Солдаты тоже остаются зимой на дворе. Вместо того чтобы жалеть рыб, ты должна жалеть людей. Поняла?
— У солдат есть одежда, ханым-эфенди. А где одежда у рыб?
— Одежда... Да... Кямиль-бей позвал их с балкона.
— Дамы, заходите пожалуйста... Чай готов...
— Вы от нас не отделаетесь чаем,— сказала Недиме-ханым, поднимаясь по лестнице.— Мы хотим посмотреть портрет Айше.
— Ай, ай, ай! Ну что за болтунья эта девчонка! Да к тому же она говорит неправду.
— А ну-ка давайте портрет... Кто смеет называть мою девочку лгуньей!
Когда сели за стол, Кямиль-бей принес альбомы.
— Взгляните пока на это,—сказал он,— а потом посмотрим и Айше.
Сначала Недиме-ханым попалось несколько изображений девы Марии, сделанных тонко отточенным карандашом. Нетрудно было заметить, что все они имели поразительное сходство с Нермин. Но тогда как на большинстве картин дева Мария изображается подавленной и печальной, Мария Кямиль-бея слегка улыбалась и казалась счастливой. Ореол вокруг ее головы мало походил на божественный символ, а напоминал скорее соломенную шляпку с узкими полями, что придавало матери Айше вид здоровой крестьянской девушки.
Венецианские окна, легкие крытые галереи, барельефы домов и замков были нарисованы с натуры в Италии, Франции, Германии, Испании и Индии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89