Недиме-ханым сняла пальто и, оставшись в чаршафе, подошла к печке, протягивая руки к теплу.
— Спасибо,— сказала она, — что ни говори, а человеку нужен огонь. По утрам, направляясь сюда, я каждый раз мучилась, зная, что здесь адский холод, но старалась не показывать этого. Как теперь хорошо! Ах, если бы снять чаршаф!
Недиме-ханым села за стол.
— Замечательный письменный прибор,— сказала она.— Да, чаршаф!.. Шестнадцать лет ношу его и никак не могу привыкнуть. Думаю, носи я его хоть сто лет, все равно не привыкла бы... Как будто кто-то меня держит за руки... Если снять чаршаф, то, кажется, за один день можно бы сделать работу, на которую теперь уходит целый месяц. Вот только кончится война... Сразу же начну борьбу с чар-шафом.
— Не горячитесь...
— Почему? Или вы испугались, что исчезнет экзотика? Прелесть Востока? Пьер Лоти перестанет нас любить?
— Я хотел сказать, что это нужно делать постепенно... Бывая в Индии и Китае, я не искал экзотики.
— Потому что вы не собирались грабить людей этих стран... потому что вам было безразлично, что они живут страшно примитивно, со скованными руками, а самое главное — мыслями. Ваши доходы от этого не зависели.
— Да, я никогда не искал экзотики, но в нашей стране вопрос ношения чаршафа не может быть разрешен так скоро.
— В Европе вы носили феску? — Нет. Конечно, шляпу.
— А что носила ваша жена?
— Тоже шляпу, ведь в каждой стране есть свои условности.
— Для плохого не должно быть никаких условностей. С тех пор как я выросла и стала что-то понимать, ненавижу чаршаф. Каждый раз, как я опускаю на лицо покрывало, мне кажется, что я становлюсь каким-то ворованным товаром. Чаршаф придумали ходжи... 2 Ведь закрытое лицо делает женщину бесстыднее, но зато ей спокойнее. Хотя в наши дни никто не может быть совершенно спокоен.
— Неужели вы против спокойствия?
— Да... избыток спокойствия приносит только вред. Он делает человека избалованным, грубым и даже ленивым. Это особенно касается нас, женщин. Ведь мы воспитываем детей. Как я хотела бы сейчас быть в костюме и повесить мою шляпу вот сюда.
— Шляпу? Какую шляпу?
— Мракобесы льют азотную кислоту на чаршафы женщин, которые носят юбки, открывающие их ноги хотя бы на четыре пальца.
— Это имеет свою хорошую сторону. Они вызывают возмущение и толкают на борьбу с ними. Вы действительно не побоялись бы выйти на улицу в шляпе?
— Ничуть...
— А вот только что на лестнице мне показалось, вы испугались...
Кямиль-бей прищурил глаза и пристально посмотрел на Недиме-ханым.
— Да, испугалась, — не колеблясь, подтвердила она.
— Чего же?
— Иностранной полиции. Я подумала, что сюда пришли с обыском. Я... как бы вам объяснить. — Она застенчиво улыбнулась. —Я не такая уж трусиха... Все же мне, как и всем, страшно думать о том, что еще не произошло, но может случиться. Когда же на самом деле случается, я не испытываю страха.
— Да, как и во всем, вы правы.
— А чего, в сущности, бояться? Что может сделать полиция? Особенно английские полицейские, эти в высшей степени надменные господа? Я два раза встречалась с ними. Первый раз здесь... Они пришли арестовать Ихса-на. Я случайно тоже была тут. Ихсан так волновался за меня...— Она на мгновение задумалась и, улыбнувшись, продолжала:—Да, так вот о полиции. Во время обыска я внимательно следила за ними. Хотя это и грубое сравнение, но они удивительно похожи на охотничьих собак, делающих стойку при виде жертвы. Я не берусь это сейчас объяснить... Думаю, что сумею позже, когда стану старше. Тогда враг, конечно, уже будет изгнан. Полицейские рыскали повсюду. Офицер сам ни к чему не притрагивался, его руки в белых замшевых перчатках крепко сжимали тонкий бамбуковый хлыст с серебряным набалдашником. Я до сих пор не могу понять, зачем он был ему нужен. Ведь это же не оружие защиты! Может быть, он намеревался избить Ихсана? Облокотившись на подоконник, не двигаясь с места, он тяжело дышал и все что-то искал глазами. Он был очень красив, но казался страшно пошлым. Потом нас посадили в машину, и мы поехали к нам на квартиру. Офицер всю дорогу молчал, и мне пришло в голову, что, может быть, ему не по душе полицейская работа и он тяготится ею. Но я ошиблась...
— Как же вы узнали, что ошиблись?
— По глазам. Когда уводили Ихсана, он подошел ко мне и сказал, чтобы я была мужественной, возможно, произошла ошибка. Я подумала, не лжет ли он, и посмотрела ему в глаза. Да, он лгал. С удивительной легкостью и даже как будто посмеиваясь. Он нисколько не устал ни телом, ни душой. А ведь когда человек вынужденно совершает подлость, он устает морально.
— Ну, а предположим, что он пришел искать вора, укравшего ваши вещи? Возможно, тогда он произвел бы на вас совершенно иное впечатление? Вы даже могли найти его симпатичным?
— Раньше, может быть. Но теперь, если бы у меня украли даже самое дорогое ожерелье, мне кажется, я не смогла бы сообщить об этом в полицию. Я не желаю, чтобы они переступали порог моего дома. Это крайне неприятные люди, какую бы форму они ни носили... Когда-то я увлекалась уголовными романами, но сейчас я не могу их читать. Мне гораздо больше нравится Арсен Люпен ' и то, как он обманывает полицию.
— Вы боитесь полиции и говорите, что спокойно стали бы носить шляпу.
— Во-первых, мне кажется, что наш народ не придает этому серьезного значения. Что касается женщин, то они меня очень скоро поймут. А всякая идея, за которую стоят женщины, обязательно побеждает. К тому же большинство тех, кто будет возражать, не похожи на иностранных полицейских. Я не боюсь бороться с честными людьми.
— Понимаю. Знаете, что говорил о вас только что Сулейман-ага?
— Что же он говорил?
— Он сказал, что вы стоите тысячи таких мужчин, как мы.
Недиме-ханым смущенно опустила глаза. Кямиль-бей продолжал:
— Он сказал правду. Я такого же мнения.
— Вы оба ошибаетесь... и сильно преувеличиваете. Ничего особенного я не делаю. — Посмотрев на дверь, Недиме-ханым спросила:—Где же гранки? Когда я проходила мимо типографии, Мыкыртыч-эфенди сказал, что сейчас пришлет их.
Взяв свежие газеты, она углубилась в чтение.
Кямиль-бей с большим усердием принялся за работу. Он составил себе план, выполняя который он надеялся постепенно освоить все премудрости газетного дела. Надо было торопиться, чтобы скорее помочь Недиме-ханым.
Прежде всего следовало изучить шрифты, что было далеко не легким делом. Кямиль-бей долго еще путал кегли и типографские знаки. Он огорчался, злился на себя, вызывая невольную улыбку у старшего наборщика. Наконец он освоил все кегли — от восьмого до тридцать шестого.
И буквы больше не обманывали его. Но как же велика была его досада, когда он узнал, что напрасно потерял время и труд:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89