Но все эти очень разные по способу отражения жизни произведения пронизаны специфически цанкаровской непримиримой враждой ко всему, что давит и уродует человека. Эта вражда звучала в горьких и дерзких стихах «Эротики», тираж которой был сожжен по распоряжению люблинского епископа, в изображении тирании богатых и осмеянии их фальшивого народолюбия в «Виньетках»; порождением этой вражды были и туманные грезы, уносившие от пошлости и грязи жизни. В эпилоге к «Виньеткам» Цанкар говорит о близящейся революции: «Уже осенил дух упорства изголодавшиеся лица, сжимаются окровавленные кулаки; придет час, когда заколеблются белокаменные замки в свете кровавой зари...»
Творчество Цанкара и близких к нему по художественным устремлениям поэтов Отона Жупанчича (1878—1949), Драготина Кетте (1876—1899) и Йосипа Мурна-Александрова (1879—1901) внесло новую струю в литературную жизнь Словении. Эта «могучая кучка» ярких талантов, получившая название «Словенского модерна», выразила мироощущение поколения предгрозовой эпохи 900-х годов, эпохи бурного роста новых общественных сил и назревающих социальных переворотов. Презрение к филистерству, протест против грязи и социальной несправедливости, царящих в буржуазном мире, слияние с народной стихией, с родной природой, предчувствие освободительной миссии пролетариата, стремление к духовному раскрепощению человека, глубокий патриотизм,— таков в основных чертах комплекс идей, нашедших отражение в творчестве представителей «Словенского модерна» и, как указывает словенский критик Б. Зихерл, роднивших их с революционным романтизмом раннего Горького.
Представители «Модерна» искали новых возможностей поэтического раскрытия духовного мира своего современника. Эти поиски обусловили сложность отношения «Словенского модерна» к литературным направлениям своего времени. Поэты «Модерна» выступали против эпигонского романтизма. Салонной поэзии эпигонов романтизма «модернисты» противопоставили стихи, написанные в духе народной песни, с ее задушевностью, неподдельностью чувств, ощущением родства человека с природой. Пройдя через кратковременное увлечение натурализмом (это в особенности относится к Цанкару), они отвергли его, считая, что он не в состоянии выразить стремлений, исканий и порывов художника. На смену ему пришло увлечение декадансом как искусством предельного самовыражения. Но и аполитичный декаданс был отбро-
шен на пути к цели, становившейся все более ясной и отчетливой,— к искусству, которое бы по-новому, ярко и могуче выражало думы и настроения людей, выступающих против старого мира.
Но критикуя бессодержательность и крайний субъективизм произведений декадентов, создавая произведения, насыщенные передовыми идеями, словенские «модернисты» в поисках новых выразительных средств обращались к поэтике декаданса. Цанкар писал, что «вследствие его (декаданса.— Е. Р.) влияния чувствования стали глубже и утонченнее, а выражение их — богаче оттенками и оригинальнее».
Обращались они и к символической, а Цанкар и к экспрессионистической поэтике. Это, с одной стороны, помогало им (в особенности Цанкару и Жупанчичу) создавать образы потрясающей эмоциональной силы и размаха, но, с другой стороны, в ряде случаев приводило к некоторому усложнению поэтического языка и абстрактности.
Цанкар очень рано разгадал буржуазную суть декаданса. Уже в 1900—1901 годах он выступает с литературно-критическими статьями, в которых критикует «чистое искусство» за то, что оно «не имеет никакой связи с жизнью и великими мировыми проблемами... и в худших своих проявлениях не годится ни на что иное, как щекотать филистеров между лопаток». В статье «Униженное искусство» он противопоставляет творчеству декадентов, «которым нечего поведать людям», суровую правду искусства Толстого, его неумолимое обличение. В одном из писем 1900 года он пишет: «Сильным и осмысленным мне кажется или тенденциозное искусство Гоголя, Толстого и т. д., которое стремится отстоять социальные, политические или философские идеи могучими средствами красоты, или же искусство древних греков, Шекспира, Гете и т. д., ставящее перед собой только эстетические и этические цели. Нужна реформация и революция в политической, социальной, во всей общественной жизни, и этой реформации литература должна прокладывать путь» К
Идейный и художественный рост Цанкара шел необычайно быстро. Преодоление идейной узости декаданса и приход писателя к боевому, тенденциозному искусству обусловили мощное развитие в его произведениях анализа социальных противоречий. Реалистическое отображение общественной жизни, глубокий психологизм, политическая сатира — все то, что в «Виньетках» только пробивало себе путь,— становится ведущим началом его творчества на новом, самом плодотворном этапе, охватывающем почти все первое десятилетие XX века.
1 Письмо И. Цанкара 3. Кведер-Еловшек от 8 мая 1900 г.
В конце 1899 года Цанкар получил небольшую работу в одной из венских газет — реферирование южнославянской прессы. Ежедневно он просматривал кипу газет и журналов с родины. Эти «занятия политикой» породили в его голове, как он писал в одном из писем, «кучу новых и более умных мыслей»: созревал замысел его блестящей сатиры на буржуазных демагогов — комедии «Для блага народа», которая вышла в Любляне в 1900 году.
Комедия «Для блага народа» должна была разоблачить либерализм, показать его политическое бесплодие и своекорыстие, маскируемое болтовней о «благе народа», развенчать либералов как «единственных и подлинных защитников интересов народа».
Конкретным поводом для пьесы послужили тогдашние распри в клерикальной партии. Цанкар дал ей «более широкую основу и более глубокую мысль». Высмеять не одну только группировку, а ударить по всем буржуазным политиканам и краснобаям — вот чего добивался драматург.
Комедия вся сверкает и переливается разными оттенками смеха — от злой сатиры до веселого хохота над глупцами, возомнившими себя вождями народа. Конфликт пьесы строится на борьбе заправил словенской политической жизни за власть.
«Все прогнившее люблянское общество с его гнилыми воззрениями я вытащил на сцену. Против фразеров и фраз направлена эта комедия»,— писал Цанкар. Лоза, который в кругу «своих» цинично заявляет: «Для меня главное — мое благо», или: «Программ много; та или другая — в конце концов безразлично»,— этот самый Лоза перед лицом народа вещает о «народном благе» как единственной своей «священной» цели.
«Идеальный» поэт Стебельчик, будто бы далекий от всего «материального», но верой и правдой служащий золотому тельцу, литератор Сиротка, по-лисьи вынюхивающий, на чьей стороне сила, к кому присоединиться, глубокомысленный «тактик» Нюняр, блудливо мечтающий о собственной партии, осторожные кретины — супруги Бормотули — все это сатирические характеры, строящиеся на одной, верно схваченной черте и дающие в совокупности карикатурную картину люблинских «верхов» и их прислужников.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43
Творчество Цанкара и близких к нему по художественным устремлениям поэтов Отона Жупанчича (1878—1949), Драготина Кетте (1876—1899) и Йосипа Мурна-Александрова (1879—1901) внесло новую струю в литературную жизнь Словении. Эта «могучая кучка» ярких талантов, получившая название «Словенского модерна», выразила мироощущение поколения предгрозовой эпохи 900-х годов, эпохи бурного роста новых общественных сил и назревающих социальных переворотов. Презрение к филистерству, протест против грязи и социальной несправедливости, царящих в буржуазном мире, слияние с народной стихией, с родной природой, предчувствие освободительной миссии пролетариата, стремление к духовному раскрепощению человека, глубокий патриотизм,— таков в основных чертах комплекс идей, нашедших отражение в творчестве представителей «Словенского модерна» и, как указывает словенский критик Б. Зихерл, роднивших их с революционным романтизмом раннего Горького.
Представители «Модерна» искали новых возможностей поэтического раскрытия духовного мира своего современника. Эти поиски обусловили сложность отношения «Словенского модерна» к литературным направлениям своего времени. Поэты «Модерна» выступали против эпигонского романтизма. Салонной поэзии эпигонов романтизма «модернисты» противопоставили стихи, написанные в духе народной песни, с ее задушевностью, неподдельностью чувств, ощущением родства человека с природой. Пройдя через кратковременное увлечение натурализмом (это в особенности относится к Цанкару), они отвергли его, считая, что он не в состоянии выразить стремлений, исканий и порывов художника. На смену ему пришло увлечение декадансом как искусством предельного самовыражения. Но и аполитичный декаданс был отбро-
шен на пути к цели, становившейся все более ясной и отчетливой,— к искусству, которое бы по-новому, ярко и могуче выражало думы и настроения людей, выступающих против старого мира.
Но критикуя бессодержательность и крайний субъективизм произведений декадентов, создавая произведения, насыщенные передовыми идеями, словенские «модернисты» в поисках новых выразительных средств обращались к поэтике декаданса. Цанкар писал, что «вследствие его (декаданса.— Е. Р.) влияния чувствования стали глубже и утонченнее, а выражение их — богаче оттенками и оригинальнее».
Обращались они и к символической, а Цанкар и к экспрессионистической поэтике. Это, с одной стороны, помогало им (в особенности Цанкару и Жупанчичу) создавать образы потрясающей эмоциональной силы и размаха, но, с другой стороны, в ряде случаев приводило к некоторому усложнению поэтического языка и абстрактности.
Цанкар очень рано разгадал буржуазную суть декаданса. Уже в 1900—1901 годах он выступает с литературно-критическими статьями, в которых критикует «чистое искусство» за то, что оно «не имеет никакой связи с жизнью и великими мировыми проблемами... и в худших своих проявлениях не годится ни на что иное, как щекотать филистеров между лопаток». В статье «Униженное искусство» он противопоставляет творчеству декадентов, «которым нечего поведать людям», суровую правду искусства Толстого, его неумолимое обличение. В одном из писем 1900 года он пишет: «Сильным и осмысленным мне кажется или тенденциозное искусство Гоголя, Толстого и т. д., которое стремится отстоять социальные, политические или философские идеи могучими средствами красоты, или же искусство древних греков, Шекспира, Гете и т. д., ставящее перед собой только эстетические и этические цели. Нужна реформация и революция в политической, социальной, во всей общественной жизни, и этой реформации литература должна прокладывать путь» К
Идейный и художественный рост Цанкара шел необычайно быстро. Преодоление идейной узости декаданса и приход писателя к боевому, тенденциозному искусству обусловили мощное развитие в его произведениях анализа социальных противоречий. Реалистическое отображение общественной жизни, глубокий психологизм, политическая сатира — все то, что в «Виньетках» только пробивало себе путь,— становится ведущим началом его творчества на новом, самом плодотворном этапе, охватывающем почти все первое десятилетие XX века.
1 Письмо И. Цанкара 3. Кведер-Еловшек от 8 мая 1900 г.
В конце 1899 года Цанкар получил небольшую работу в одной из венских газет — реферирование южнославянской прессы. Ежедневно он просматривал кипу газет и журналов с родины. Эти «занятия политикой» породили в его голове, как он писал в одном из писем, «кучу новых и более умных мыслей»: созревал замысел его блестящей сатиры на буржуазных демагогов — комедии «Для блага народа», которая вышла в Любляне в 1900 году.
Комедия «Для блага народа» должна была разоблачить либерализм, показать его политическое бесплодие и своекорыстие, маскируемое болтовней о «благе народа», развенчать либералов как «единственных и подлинных защитников интересов народа».
Конкретным поводом для пьесы послужили тогдашние распри в клерикальной партии. Цанкар дал ей «более широкую основу и более глубокую мысль». Высмеять не одну только группировку, а ударить по всем буржуазным политиканам и краснобаям — вот чего добивался драматург.
Комедия вся сверкает и переливается разными оттенками смеха — от злой сатиры до веселого хохота над глупцами, возомнившими себя вождями народа. Конфликт пьесы строится на борьбе заправил словенской политической жизни за власть.
«Все прогнившее люблянское общество с его гнилыми воззрениями я вытащил на сцену. Против фразеров и фраз направлена эта комедия»,— писал Цанкар. Лоза, который в кругу «своих» цинично заявляет: «Для меня главное — мое благо», или: «Программ много; та или другая — в конце концов безразлично»,— этот самый Лоза перед лицом народа вещает о «народном благе» как единственной своей «священной» цели.
«Идеальный» поэт Стебельчик, будто бы далекий от всего «материального», но верой и правдой служащий золотому тельцу, литератор Сиротка, по-лисьи вынюхивающий, на чьей стороне сила, к кому присоединиться, глубокомысленный «тактик» Нюняр, блудливо мечтающий о собственной партии, осторожные кретины — супруги Бормотули — все это сатирические характеры, строящиеся на одной, верно схваченной черте и дающие в совокупности карикатурную картину люблинских «верхов» и их прислужников.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43