Внизу под окнами текла река, широкая и спокойная, как пруд, вдали высились темные леса.
— Хорошее наказание,— рассмеялся Качур,— из мрачной Ямы прямо к солнцу! Конечно, там я был сам себе господин, царь и бог в своей школе, а здесь, говорят, стану слугой, но солнце есть солнце, а слугой становится только тот, кто хочет им стать.
Он развязал свой узел, умылся, переоделся, посмотрел на себя в зеркало: волосы причесаны, черный галстук, черный пиджак, черные брюки...
— А теперь к вельможным патриотам!
Он улыбался, но на сердце его было неспокойно, и, вместо того, чтобы сразу отправиться по делам, он сидел в трактире и пил водку.
Вспомнился доктор:
«И зачем мне только встретилось на пути это толстое привидение. В мою душу закралось малодушие: вместо того, чтобы думать о своей великой задаче, я уже заранее чувствую себя слугой».
Он поднялся в дурном настроении и направился к выходу. Туман рассеялся, теплое осеннее солнце весело и радостно приветствовало его, лаская лицо.
«Ну вот, а я было загрустил,-— улыбнулся Качур.— Вон большая лавка, там наверняка и жупан».
Вошел в сени. Навстречу ему странно подпрыгивающей походкой, точно приплясывая, вышел приземистый, коротконогий человек в охотничьем костюме, рыжий, веселый, с козьей бородкой.
— Что угодно? — заговорил он быстрым, захлебывающимся и тоже как бы приплясывающим голосом.— Что угодно? Добрый день! Что бы вы хотели? Здравствуйте! Откуда вы, сударь? Войдите! Сюда! Сюда! С кем имею честь?
Удивленный Мартин Качур вошел в дверь, которую не заметил раньше, и сел за стол. На столе стояла бутылка с вином и два стакана. Сел, но тут же вскочил и поклонился:
— Мартин Качур, назначен учителем в Заполье, хотел бы представиться запольскому жупану.
— А это я, сударь, я и есть запольский жупан!
И засмеялся, весело подпрыгивая и пританцовывая; пожал Качуру руку, похлопал его по плечу и усадил на стул.
— Выпьете? А? — спросил он, наливая вино.— Были у кого-нибудь?
— Еще не был.
— Нет?
— Нет.
— Врете! — Жупан подмигнул, скрестил руки на животе и рассмеялся от всего сердца.
— Я только что приехал,— серьезно и обиженно объяснил Качур,— и ни с кем еще не говорил, кроме как с доктором.
— С доктором? — спросил жупан встревоженно и перегнулся через стол.— Что он вам сказал? Говорил что-нибудь обо мне? Говорите прямо!
— Ничего не говорил,— удивился Качур.— А что он должен был сказать?
— Говорил! Знаю, что говорил обо мне. Сказать не хотите, вот что! Ну, ваше дело.— Посмотрев Качуру в лицо, он вторично весело рассмеялся, потом внезапно перестал смеяться и настроился на серьезный лад.— Так вы, значит, теперь наш. Надеюсь, что все свои силы... Ну, да ведь вы знаете! Молодежь надо воспитывать в духе веры и... ну да ведь вы знаете! Вы народолюбец?
— Да.
— Гм. Я тоже народолюбец! Но главное-—не надо перегибать палку. Бережливость — прекрасное качество, но, если не знать меры, она перейдет в скупость и станет грехом.
— Да.
— Хорошо. Дети должны знать немецкий, все другое ни к чему! Для крестьянина... что? Ну, конечно, просвещение, прогресс... ведь мы понимаем друг друга? А?
С лица жупана вдруг исчезла серьезность, и он весело рассмеялся. Качур покраснел, он чувствовал себя так, будто накурился крепкого табаку или напился крепкого вина, и стал искать шляпу; руки у него дрожали.
— Куда? Куда теперь махнете? К священнику? Вот там, там вы увидите человека! Но мы с ним друзья, со священником, поэтому не скажу ничего. Ступайте, ступайте к нему! Сами увидите. Что же вы не допили? Вино доброе. Ну да, понятно,— пить надо дома, в трактире...
И жупан, обхватив обеими руками живот, громко рассмеялся; рыжая, козлиная бородка его тряслась, красные глазки подмигивали.
— Постойте, еще вот что...— Он взял Качура за руку и потянул снова в переднюю.— Откровенно: вы клерикал?
— Я? — удивился Качур.
— Или вы немштукар?
— Нет, я не думаю об этих вещах.
Качур высвободил свою руку, щеки его горели. Жупан, слегка выпятив живот, смеялся и лукаво подмигивал:
— Разумеется, нет! Никоим образом! Сегодня никто не знает, как обернется дело, и лучше не говорить ни так, ни этак. Тяжелые времена пошли. Ну, ступайте с богом.
Жупан горячо пожал ему руки, приблизил свое лицо, будто хотел поцеловать Качура, но вдруг отстранился, точно передумал. Дверь за Качуром закрылась. Он стоял на дороге, и щеки его все еще горели.
«Этого доктор хорошо раскусил»,— подумал Качур и пошел дальше задумчивый, с поникшей головой. Но солнце сияло и дома сверкали, как на пасху. Туман рассеялся.
«А каким был наш жупан там, в Яме? — вспомнилось Качуру.— Просто пень, да и только, этот все же не пень, хотя тоже чудной человек. Ну, да бог с ним!»
Качур шагал по дороге, широкой и белой, которая, изгибаясь, поднималась все выше на холм, к самой церкви. Он шел с таким ощущением, словно там, наверху, была свобода. Внизу расстилалась долина, пестрели поля и блестели крыши Заполья.
«Не надо бояться людей,— зазвучал внутренний голос в его крепкой груди,— не надо слушаться их, равняться по ним! Надо быть как эта земля, как это поле! Родит, когда захочет, человек ее раб! Таким надо быть: независимым, свободным! Свободным слугой всех!»
Заблестел белый церковный дом рядом с церковью, и Мартин Качур со спокойным сердцем вошел в него. Поднялся по лестнице и позвонил.
— Кто там? — спросил за стеклянной дверью низкий, грубый голос.
«На этот раз хоть не сладкий»,— подумал Качур и позвонил вторично.
Сердитая рука открыла дверь, и Качур увидел маленького толстого пожилого человечка в длинной сутане.
— Мартин Качур, учитель,— представился он. Священник смерил его долгим, спокойным, холодным
взглядом и слегка пожал руку.
— Знаю, знаю,— протянул он неприветливо, хоть и без злобы.— Ни дурного, ни хорошего о вас не говорили. Бумаги у вас чистые... Заходите,— пригласил он сонным голосом и не спеша прошел впереди Качура в большую комнату. Посреди нее стоял длинный стол; стены были голые, только в углу сиротливо висело черное распятие.
«Важных гостей он, наверное, не здесь принимает»,— подумал Качур. Сидя напротив священника, он вертел шляпу на коленях и чувствовал себя все более неловко; кровь приливала к щекам, и от сознания, что краснеет, он краснел еще больше...
— Думаю,— говорил священник тем же сердитым, сонным голосом,— думаю, что мы с вами поймем друг друга и что вы надолго останетесь у нас. Но скажу вам прямо, я не возлагаю особых надежд на молодое поколение. Набрались идей, которых не понимают, и мало того, что сами запутались в них, еще и народ путают. Я с самого начала знал, к чему в конце концов приведет это восторженное ораторство на сходках, чрезмерное народолюбие... Но об этом мы с вами еще поговорим.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43
— Хорошее наказание,— рассмеялся Качур,— из мрачной Ямы прямо к солнцу! Конечно, там я был сам себе господин, царь и бог в своей школе, а здесь, говорят, стану слугой, но солнце есть солнце, а слугой становится только тот, кто хочет им стать.
Он развязал свой узел, умылся, переоделся, посмотрел на себя в зеркало: волосы причесаны, черный галстук, черный пиджак, черные брюки...
— А теперь к вельможным патриотам!
Он улыбался, но на сердце его было неспокойно, и, вместо того, чтобы сразу отправиться по делам, он сидел в трактире и пил водку.
Вспомнился доктор:
«И зачем мне только встретилось на пути это толстое привидение. В мою душу закралось малодушие: вместо того, чтобы думать о своей великой задаче, я уже заранее чувствую себя слугой».
Он поднялся в дурном настроении и направился к выходу. Туман рассеялся, теплое осеннее солнце весело и радостно приветствовало его, лаская лицо.
«Ну вот, а я было загрустил,-— улыбнулся Качур.— Вон большая лавка, там наверняка и жупан».
Вошел в сени. Навстречу ему странно подпрыгивающей походкой, точно приплясывая, вышел приземистый, коротконогий человек в охотничьем костюме, рыжий, веселый, с козьей бородкой.
— Что угодно? — заговорил он быстрым, захлебывающимся и тоже как бы приплясывающим голосом.— Что угодно? Добрый день! Что бы вы хотели? Здравствуйте! Откуда вы, сударь? Войдите! Сюда! Сюда! С кем имею честь?
Удивленный Мартин Качур вошел в дверь, которую не заметил раньше, и сел за стол. На столе стояла бутылка с вином и два стакана. Сел, но тут же вскочил и поклонился:
— Мартин Качур, назначен учителем в Заполье, хотел бы представиться запольскому жупану.
— А это я, сударь, я и есть запольский жупан!
И засмеялся, весело подпрыгивая и пританцовывая; пожал Качуру руку, похлопал его по плечу и усадил на стул.
— Выпьете? А? — спросил он, наливая вино.— Были у кого-нибудь?
— Еще не был.
— Нет?
— Нет.
— Врете! — Жупан подмигнул, скрестил руки на животе и рассмеялся от всего сердца.
— Я только что приехал,— серьезно и обиженно объяснил Качур,— и ни с кем еще не говорил, кроме как с доктором.
— С доктором? — спросил жупан встревоженно и перегнулся через стол.— Что он вам сказал? Говорил что-нибудь обо мне? Говорите прямо!
— Ничего не говорил,— удивился Качур.— А что он должен был сказать?
— Говорил! Знаю, что говорил обо мне. Сказать не хотите, вот что! Ну, ваше дело.— Посмотрев Качуру в лицо, он вторично весело рассмеялся, потом внезапно перестал смеяться и настроился на серьезный лад.— Так вы, значит, теперь наш. Надеюсь, что все свои силы... Ну, да ведь вы знаете! Молодежь надо воспитывать в духе веры и... ну да ведь вы знаете! Вы народолюбец?
— Да.
— Гм. Я тоже народолюбец! Но главное-—не надо перегибать палку. Бережливость — прекрасное качество, но, если не знать меры, она перейдет в скупость и станет грехом.
— Да.
— Хорошо. Дети должны знать немецкий, все другое ни к чему! Для крестьянина... что? Ну, конечно, просвещение, прогресс... ведь мы понимаем друг друга? А?
С лица жупана вдруг исчезла серьезность, и он весело рассмеялся. Качур покраснел, он чувствовал себя так, будто накурился крепкого табаку или напился крепкого вина, и стал искать шляпу; руки у него дрожали.
— Куда? Куда теперь махнете? К священнику? Вот там, там вы увидите человека! Но мы с ним друзья, со священником, поэтому не скажу ничего. Ступайте, ступайте к нему! Сами увидите. Что же вы не допили? Вино доброе. Ну да, понятно,— пить надо дома, в трактире...
И жупан, обхватив обеими руками живот, громко рассмеялся; рыжая, козлиная бородка его тряслась, красные глазки подмигивали.
— Постойте, еще вот что...— Он взял Качура за руку и потянул снова в переднюю.— Откровенно: вы клерикал?
— Я? — удивился Качур.
— Или вы немштукар?
— Нет, я не думаю об этих вещах.
Качур высвободил свою руку, щеки его горели. Жупан, слегка выпятив живот, смеялся и лукаво подмигивал:
— Разумеется, нет! Никоим образом! Сегодня никто не знает, как обернется дело, и лучше не говорить ни так, ни этак. Тяжелые времена пошли. Ну, ступайте с богом.
Жупан горячо пожал ему руки, приблизил свое лицо, будто хотел поцеловать Качура, но вдруг отстранился, точно передумал. Дверь за Качуром закрылась. Он стоял на дороге, и щеки его все еще горели.
«Этого доктор хорошо раскусил»,— подумал Качур и пошел дальше задумчивый, с поникшей головой. Но солнце сияло и дома сверкали, как на пасху. Туман рассеялся.
«А каким был наш жупан там, в Яме? — вспомнилось Качуру.— Просто пень, да и только, этот все же не пень, хотя тоже чудной человек. Ну, да бог с ним!»
Качур шагал по дороге, широкой и белой, которая, изгибаясь, поднималась все выше на холм, к самой церкви. Он шел с таким ощущением, словно там, наверху, была свобода. Внизу расстилалась долина, пестрели поля и блестели крыши Заполья.
«Не надо бояться людей,— зазвучал внутренний голос в его крепкой груди,— не надо слушаться их, равняться по ним! Надо быть как эта земля, как это поле! Родит, когда захочет, человек ее раб! Таким надо быть: независимым, свободным! Свободным слугой всех!»
Заблестел белый церковный дом рядом с церковью, и Мартин Качур со спокойным сердцем вошел в него. Поднялся по лестнице и позвонил.
— Кто там? — спросил за стеклянной дверью низкий, грубый голос.
«На этот раз хоть не сладкий»,— подумал Качур и позвонил вторично.
Сердитая рука открыла дверь, и Качур увидел маленького толстого пожилого человечка в длинной сутане.
— Мартин Качур, учитель,— представился он. Священник смерил его долгим, спокойным, холодным
взглядом и слегка пожал руку.
— Знаю, знаю,— протянул он неприветливо, хоть и без злобы.— Ни дурного, ни хорошего о вас не говорили. Бумаги у вас чистые... Заходите,— пригласил он сонным голосом и не спеша прошел впереди Качура в большую комнату. Посреди нее стоял длинный стол; стены были голые, только в углу сиротливо висело черное распятие.
«Важных гостей он, наверное, не здесь принимает»,— подумал Качур. Сидя напротив священника, он вертел шляпу на коленях и чувствовал себя все более неловко; кровь приливала к щекам, и от сознания, что краснеет, он краснел еще больше...
— Думаю,— говорил священник тем же сердитым, сонным голосом,— думаю, что мы с вами поймем друг друга и что вы надолго останетесь у нас. Но скажу вам прямо, я не возлагаю особых надежд на молодое поколение. Набрались идей, которых не понимают, и мало того, что сами запутались в них, еще и народ путают. Я с самого начала знал, к чему в конце концов приведет это восторженное ораторство на сходках, чрезмерное народолюбие... Но об этом мы с вами еще поговорим.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43