«То наша кровь!..» Да, кровь горела огнем, и он с ненавистью думал о Коте: «Припомнят тебе когда-нибудь кровь твоего бывшего батрака!»
Левченко, очевидно, почувствовал настроение мужиков, приказал Коту:
— Отпускайте. Пусть идут!
Сход как ветром сдуло.
Ивась шел к Наталке всегда со сладкой тревогой в груди — а вдруг там будет Оля? После того вечера с поцелуем он почти не видел ее, только в церкви, и все ждал счастливого случая проводить девушку еще раз и раскрыть перед «единственной» свою переполненную любовью душу. Но Оля почему-то у Наталки не показывалась. Уже две недели не было и Мирона.
— О! Ты не слыхал? — Наталка удивилась неосведомленности Ивася. — Мирон теперь у Калёных. Он ведь сватает Олю.
— Олю? Сватает? — У Ивася закачался пол под ногами.
— А что? — не замечая, как поник парень, продолжала Наталка.— Ей уже семнадцатый год, хорошенькая. Лучше пусть будет замужем. Времена теперь такие. ..
Ивась шел домой опустошенный. У него не было ни зависти к Мирону, ни ревности, его не возмущала «измена» девушки, было только одно — пустота в душе. Весна 1920 года, которая так чудесно началась и в личной жизни Ивася, и в политической жизни страны — а последнее имело немалое значение для самочувствия юноши, которого - искренне радовал каждый успех и остро ударяло каждое поражение Советской власти,— весна, исполненная надежд, перешла в лето, которое все перевернуло и все сломало.
Еще недавно Красная Армия была под Варшавой, 11илсудского охватывало отчаяние, и он готов был наложить на себя руки, в далекой Германии реяли красные флаги Баварской советской республики, занималась заря мировой революции, и вот—Гремят бои под самым I материнославом, а желто-голубая банда Левченко чувствует себя в Мамаевке как дома и растет с каждым днем.
Особенно увеличилась банда после очередной мобилизации в Красную Армию. Банда росла за счет дезертиров, а их было немало: пойдешь в армию — бандиты сожгут хату, не пойдешь — вдруг налетит красный отряд по борьбе с дезертирством, поймают — и под трибунал. В зависимости от того, кто чего больше боялся, одни шли на фронт, другие — в банду.
Теперь банда навещала Мамаевку чуть ли не ежедневно, и звали ее «своей», потому что в банде в самом деле было много своих, из Мамаевки. В село часто приезжали «чужие» банды, и создавалось впечатление, что во всем уезде вообще больше нет Советской власти, м повсюду правит желто-голубая свора.
Ивась с грустью констатировал, что если раньше мамловцы боялись банды, то теперь больше боялись красных. У него сжималось сердце, когда он слышал жало- м.1 крестьян на действия красных отрядов, которые, не купив в село и не найдя банды, вели себя с населении.
И так, словно все тут были бандиты. Ивасю казалось, что уже никогда не вернется прежнее отношение крестьян к Советской власти, как к родной, своей, народной.
— Лучшие люди на фронтах, а в тылу остались шкурники, барахольщики,— успокаивал он себя и своих собеседников-крестьян.
— Против идейных большевиков кто ж говорит,— вздыхал сосед.— Да только где они, эти идейные? — И начинал рассказывать о каких-нибудь безобразиях: у середняка забрали лошадь, к кому-то лазили в сундук или еще что.
Как-то в воскресенье Ивася затащил к себе Нойко.
— Слыхали, что в Чарыче? — восторженно рассказывал он своим гнусавым голосом о соседнем местечке.— Весь народ взялся за оружие! Разбили целый советский полк! У красных — мобилизованные, а в Чарыче настоящие казаки! Чарыча — это триумф национального самосознания! Вот, обратите внимание, как расцвела активность, сила людей, объединенных под желто- голубым знаменем! А у нас в Мамаевке! В отряде уже более двухсот человек! Я верю, что и наше село пойдет по пути чарычан. Все! Весь народ возьмет оружие!
«А почему же в отряде Левченко, когда он впервые появился в селе, были одни кулаки?» — мысленно спросил у Нойко Ивась, а вслух сказал:
— Но ведь своими действиями чарычане помогают Врангелю, помогают белогвардейцам!
— С Врангелем мы договоримся.— Нойко вопросительно посмотрел на Ивася, ожидая, что тот скажет, но Ивась понял опасность такого разговора и только пожал плечами. «Чего он хочет от меня?» — спрашивал он себя, и Нойко, словно угадывая его мысли, сказал: — Да, если бы вся наша интеллигенция была такова, как господин Левченко, победа была бы давно наша! Левченко — образец украинского интеллигента.
Тщедушный Михайло Леонтьевич, рассказывая об успехах петлюровцев, весь расцветал.
Между тем положение в Чарыче обеспокоило правительство. Как раз когда петлюровская верхушка считала себя непобедимой, местечко внезапно окружил большой отряд ВЧК; костяк банды, находившийся на казарменном положении, был разгромлен, и чекисты предъявили ультиматум: либо все подлежащие мобилизации немедленно явятся в уездный военкомат, а чарычане дадут торжественное обещание выполнять в дальнейшем советские законы, либо им будет худо, поскольку из каждого двора кто-то ушел в банду.
— Можете созвать сход, посоветоваться,— предложил чарычанам командир отряда.— Потом скажете мне ваше решение.
— А что, если мы выполним ваш приказ, а вы не сдержите слова и убьете дезертиров, которые были в банде? — спросил «нейтральный» представитель чары- чан—поп.
— Вы нам не верите, а я вам хочу поверить, потому что убежден — не от хорошей жизни пошли ваши в банду, обманули их. Я выведу отряд из Чарычи и вернусь только после того, как вы меня известите, что все ваши парни в уездном военкомате. Срок — сорок восемь часов.
Отряд вышел из местечка, а на третий день чарычане показали командиру отряда документ из военкомата, что все, кто подлежал мобилизации, явились на призывные пункты. Кроме того, была предъявлена расписка кома о выполнении чарычанами продразверстки как доказательство, что они будут выполнять аккуратно честно все распоряжения Советской власти.
Говорили, что на прощание командир отряда чекистов и поп, возглавлявший делегацию чарычан, поцеловались. ..
Так Чарыча из самого бандитского населенного пункта вдруг превратилась в образцово-лояльный, и чары- чане хвалились, как им теперь славно живется: никаких отрядов по борьбе с бандитизмом, никаких продотрядов, тихо, мирно, хорошо.. .
Л мамаевцев каждое утро будили пулеметные очереди, и дня не проходило, чтобы кого-нибудь не убили, не изувечили, не подожгли...
Врангеля отогнали в Крым, а тут, дома, было не легче. II самое страшное, что враг залез крестьянину в душу. Это более всего угнетало Ивася: если вооруженного врага можно уничтожить, разбить, то как просветить душу, как вернуть утраченные чувства?.. Он как-то ( казал об этом отцу, но Юхим Мусиевич равнодушно махнул рукой:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50