.. А результат? Убивают за межу, сдирают с ближнего последнюю рубашку, рады этого ближнего в ложке воды утопить. Перевоспитание! Перевоспитание— это разговоры... Никогда человека не перевоспитаешь, потому что человек человеку — волк! Представь на минутку своих соседей — кто из них согласится жить в коммунистическом обществе?
Ивасю пришлось признать, что ни один из мамаевских соседей не отдаст своего имущества в общий котел,
— Это все мечты, фантазии! — закончил Виктор.
— Мечты, но эти мечты станут действительностью! Это — закон. Коммунизм — это очередная и обязательная фаза общественного развития! — не сдавался Карабутенко.
— Фаза, может, и настанет, только люди не смогут в такой фазе жить. Фаза изменится, а человек — нет!
— И все-таки он изменится! — убежденно проговорил Ивась.
— Подождем, может, и изменится,— не скрывая на
смешки, согласился Виктор.—Ждали без малого две тысячи лет, подождем и еще... Куда нам спешить...
Ивась замолчал, не в силах разрешить противоречие. Что коммунизм настанет — в этом у него не было никакого сомнения, но человек...
— Ну и агитатор же ты!—издевался Виктор.— Чуть не сделал меня коммунистом! ..
— А ты прочитай программу партии! Тогда увидишь! — хмуро бросил Ивась и замолчал.
Наконец пришел Хома и, выслушав брата, категорически возразил против его вступления в Союз.
— Тебе надо учиться.
— А тебе?
— Меня все равно мобилизовали бы...— нашел Хома аргумент.
— А на войну тебя мобилизовали?
— Дураком был...
— Вот и я хочу быть дураком! — закипая, крикнул Ивась.
Хома переменил тактику.
— Вспомни о родителях. Ты думаешь, я их не люблю? Я прошу тебя, не причиняй им боли... Очень прошу. ..
Понося себя в душе за безволие, Ивась ушел домой.
В декабре уездный ревком объявил мобилизацию воск («иных и призывал население вступать в отряды добровольцами, чтобы освободить Екатеринослав, замеченным войсками петлюровской Директории. Из Мамовки пришла целая рота бывших фронтовиков, и Хому и | время наступления назначили к ним командиром.
Если бы Ивась вступил в Союз, и он был бы в рядах бойцов. И он получил бы оружие! А дома сказал бы, что его мобилизовали как члена Союза. Как все было бы чудесно! А теперь, когда Хома готовился к бою, приехал домой на рождественские каникулы, презирая себя за послушание..
Первое полугодие 1919 года было наполнено событиями, приносившими юному поборнику коммунизма на радость. Разгром похода Антанты и создание Гн шорской советской республики возвещали победу ми- 1>« >11011 революции. Но вскоре на политическом горизонте < обрались тяжелые тучи, а летом деникинские белогвардейские банды захватили Украину и двинулись на Москву.
Осенью 1919 года Карабутенко ехал в гимназию, так сказать, с опаской — в городе были белые, а он — родственник коммуниста. Поселился он у своего первого квартирохозяина — Сергия Евтихиевича, двое старших детей которого были деникинцами, а третий — оголтелым петлюровцем.
В первый же вечер Сергий Евтихиевич подсел к Ивасю и восхищенно рассказал о победах генерала Шкуро, о мудрости генерала Деникина и чистоте морального облика генерала Май-Маевского, части которого брали город. Ивась слушал потупившись, боясь поднять глаза, чтобы не выказать своего отвращения к рассказчику. А тот, не замечая настроения слушателя, продолжал петь восторженные дифирамбы палачам народа.
— Тут у вас на площади перед собором деникинцы повесили одного нашего из Мамаевки,— угрюмо сказал Ивась.
— Возможно,— равнодушно сказал Сергий Евтихиевич,— но ты слушай,..
— Бывшего царского офицера, штаб-ротмистра Никодима Латку,— снова перебил его Ивась.
— Чего не бывает... Но ты слушай.. .— нетерпеливо обрывал юношу хозяин квартиры и, захлебываясь, продолжал говорить о благородстве защитников «единой и неделимой».
Но Ивась не слушал. Он вспомнил, как плакал Иван Латка, когда ему сказали о смерти брата. Иван был тогда председателем Мамаевского комбеда и о трагедии коммунистического батальона, оборонявшего уездный город от деникинцев, узнал от бойцов, избежавших плена и смерти. Теперь Иван Латка далеко, он вместе с Хомой где-то воюет... Может, тоже погиб? .. А Хома? Жив ли? ..
Ивась поднял глаза и с ненавистью посмотрел на Сергия Евтихиевича, но тот, захваченный рассказом, не заметил выражения лица своего квартиранта.
В шестом классе из сорока гимназистов осталось меньше половины, кое-кто из помещичьих сынков покинул уезд еще когда бежали немцы, другие ушли добровольцами с передовыми частями белогвардейцев. Куда- то пропал Аверков. Ивася встретили настороженными взглядами, а на другой день занятий на его парте появилась надпись: «Тут сидит коммунистическая сволочь». Кто же это написал? Ивась окинул взглядом класс и встретил не одну пару враждебных глаз. Его сосед по парте Володя Гавриш, новенький, сын железнодорожника, недавно назначенного к ним на станцию, увидел надпись и сказал:
— Какая же это сволочь написала?
Ивась, сидевший до тех пор угрюмо, почувствовал поддержку и просветлел.
— А почему так написали? — спросил Володя.
— У меня брат в Красной Армии.
— А ты?
Открывать душу в первый день знакомства было бы неразумно, и Карабутенко только пожал плечами...
В витрине самого большого в городе магазина висела географическая карта России, вся украшенная флажками, обозначавшими фронты. Заглавие гласило:
ОКРУЖЕНИЕ РОССИЙСКОЙ СОВДЕПИИ
Рядом с картой — плакат: трое матросов-красногвардейцев с изуверскими лицами расстреливают попика, стоящего на паперти храма с поднятыми вверх руками.
Ивась вспомнил, что Никодима Латку белогвардейцы повесили на площади у собора, как рассказывали очевидцы, во время молебна. Целая свора священнослужители вопила в церкви, благословляя песнопениями повешение человека, помогавшего, в сущности, осуществлять христианскую заповедь любви к ближнему. Какая ирония судьбы! Собор, выстроенный еще запорожцами как символ протеста против царского произвола, теперь
I I мл убежищем озверевшей помещичьей банды.
Ивась смотрел на плакат, а перед глазами вставали плотные фигуры и жирные рожи попов, благословлявших белогвардейских палачей. Возмущенный клеветой и красноармейцев — он никогда не слышал, чтобы они расстреливали священников,— Ивась представил себе, 1.1 к изменилась бы набожная постная рожа этого 1:1, если бы власть была в руках не у матросов, а у пего!..
Ивась каждый день приходил к этой витрине и с больно в сердце смотрел на карту, где флажки все ближе и ближе подвигались к Москве. А дома Сергий Евтнхиевич дополнял эти сведения рассказами о героизме и победах белых. Ивать молча слушал и молча страдал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50
Ивасю пришлось признать, что ни один из мамаевских соседей не отдаст своего имущества в общий котел,
— Это все мечты, фантазии! — закончил Виктор.
— Мечты, но эти мечты станут действительностью! Это — закон. Коммунизм — это очередная и обязательная фаза общественного развития! — не сдавался Карабутенко.
— Фаза, может, и настанет, только люди не смогут в такой фазе жить. Фаза изменится, а человек — нет!
— И все-таки он изменится! — убежденно проговорил Ивась.
— Подождем, может, и изменится,— не скрывая на
смешки, согласился Виктор.—Ждали без малого две тысячи лет, подождем и еще... Куда нам спешить...
Ивась замолчал, не в силах разрешить противоречие. Что коммунизм настанет — в этом у него не было никакого сомнения, но человек...
— Ну и агитатор же ты!—издевался Виктор.— Чуть не сделал меня коммунистом! ..
— А ты прочитай программу партии! Тогда увидишь! — хмуро бросил Ивась и замолчал.
Наконец пришел Хома и, выслушав брата, категорически возразил против его вступления в Союз.
— Тебе надо учиться.
— А тебе?
— Меня все равно мобилизовали бы...— нашел Хома аргумент.
— А на войну тебя мобилизовали?
— Дураком был...
— Вот и я хочу быть дураком! — закипая, крикнул Ивась.
Хома переменил тактику.
— Вспомни о родителях. Ты думаешь, я их не люблю? Я прошу тебя, не причиняй им боли... Очень прошу. ..
Понося себя в душе за безволие, Ивась ушел домой.
В декабре уездный ревком объявил мобилизацию воск («иных и призывал население вступать в отряды добровольцами, чтобы освободить Екатеринослав, замеченным войсками петлюровской Директории. Из Мамовки пришла целая рота бывших фронтовиков, и Хому и | время наступления назначили к ним командиром.
Если бы Ивась вступил в Союз, и он был бы в рядах бойцов. И он получил бы оружие! А дома сказал бы, что его мобилизовали как члена Союза. Как все было бы чудесно! А теперь, когда Хома готовился к бою, приехал домой на рождественские каникулы, презирая себя за послушание..
Первое полугодие 1919 года было наполнено событиями, приносившими юному поборнику коммунизма на радость. Разгром похода Антанты и создание Гн шорской советской республики возвещали победу ми- 1>« >11011 революции. Но вскоре на политическом горизонте < обрались тяжелые тучи, а летом деникинские белогвардейские банды захватили Украину и двинулись на Москву.
Осенью 1919 года Карабутенко ехал в гимназию, так сказать, с опаской — в городе были белые, а он — родственник коммуниста. Поселился он у своего первого квартирохозяина — Сергия Евтихиевича, двое старших детей которого были деникинцами, а третий — оголтелым петлюровцем.
В первый же вечер Сергий Евтихиевич подсел к Ивасю и восхищенно рассказал о победах генерала Шкуро, о мудрости генерала Деникина и чистоте морального облика генерала Май-Маевского, части которого брали город. Ивась слушал потупившись, боясь поднять глаза, чтобы не выказать своего отвращения к рассказчику. А тот, не замечая настроения слушателя, продолжал петь восторженные дифирамбы палачам народа.
— Тут у вас на площади перед собором деникинцы повесили одного нашего из Мамаевки,— угрюмо сказал Ивась.
— Возможно,— равнодушно сказал Сергий Евтихиевич,— но ты слушай,..
— Бывшего царского офицера, штаб-ротмистра Никодима Латку,— снова перебил его Ивась.
— Чего не бывает... Но ты слушай.. .— нетерпеливо обрывал юношу хозяин квартиры и, захлебываясь, продолжал говорить о благородстве защитников «единой и неделимой».
Но Ивась не слушал. Он вспомнил, как плакал Иван Латка, когда ему сказали о смерти брата. Иван был тогда председателем Мамаевского комбеда и о трагедии коммунистического батальона, оборонявшего уездный город от деникинцев, узнал от бойцов, избежавших плена и смерти. Теперь Иван Латка далеко, он вместе с Хомой где-то воюет... Может, тоже погиб? .. А Хома? Жив ли? ..
Ивась поднял глаза и с ненавистью посмотрел на Сергия Евтихиевича, но тот, захваченный рассказом, не заметил выражения лица своего квартиранта.
В шестом классе из сорока гимназистов осталось меньше половины, кое-кто из помещичьих сынков покинул уезд еще когда бежали немцы, другие ушли добровольцами с передовыми частями белогвардейцев. Куда- то пропал Аверков. Ивася встретили настороженными взглядами, а на другой день занятий на его парте появилась надпись: «Тут сидит коммунистическая сволочь». Кто же это написал? Ивась окинул взглядом класс и встретил не одну пару враждебных глаз. Его сосед по парте Володя Гавриш, новенький, сын железнодорожника, недавно назначенного к ним на станцию, увидел надпись и сказал:
— Какая же это сволочь написала?
Ивась, сидевший до тех пор угрюмо, почувствовал поддержку и просветлел.
— А почему так написали? — спросил Володя.
— У меня брат в Красной Армии.
— А ты?
Открывать душу в первый день знакомства было бы неразумно, и Карабутенко только пожал плечами...
В витрине самого большого в городе магазина висела географическая карта России, вся украшенная флажками, обозначавшими фронты. Заглавие гласило:
ОКРУЖЕНИЕ РОССИЙСКОЙ СОВДЕПИИ
Рядом с картой — плакат: трое матросов-красногвардейцев с изуверскими лицами расстреливают попика, стоящего на паперти храма с поднятыми вверх руками.
Ивась вспомнил, что Никодима Латку белогвардейцы повесили на площади у собора, как рассказывали очевидцы, во время молебна. Целая свора священнослужители вопила в церкви, благословляя песнопениями повешение человека, помогавшего, в сущности, осуществлять христианскую заповедь любви к ближнему. Какая ирония судьбы! Собор, выстроенный еще запорожцами как символ протеста против царского произвола, теперь
I I мл убежищем озверевшей помещичьей банды.
Ивась смотрел на плакат, а перед глазами вставали плотные фигуры и жирные рожи попов, благословлявших белогвардейских палачей. Возмущенный клеветой и красноармейцев — он никогда не слышал, чтобы они расстреливали священников,— Ивась представил себе, 1.1 к изменилась бы набожная постная рожа этого 1:1, если бы власть была в руках не у матросов, а у пего!..
Ивась каждый день приходил к этой витрине и с больно в сердце смотрел на карту, где флажки все ближе и ближе подвигались к Москве. А дома Сергий Евтнхиевич дополнял эти сведения рассказами о героизме и победах белых. Ивать молча слушал и молча страдал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50