По толпе пробежал смешок.
— Лука Нестерович придумает..,
Молодой человек развел руками:
— К сожалению, не могу удовлетворить вашу любознательность. ..
— А-а, не можешь! — причмокнул языком церковный староста, переходя с вежливого «вы» на «ты», и крикнул: — Не знаешь?! Как же ты смеешь говорить нам про бога, когда сам и не разбираешься?! А?
Сходка ответила взрывом хохота.
Церковный староста хитро озирался, поглядывая то на докладчика, то на попа, который одобрительно кивал
головой. Докладчик смеялся вместе с остальными, и смех быстро утих. .
Ивась смотрел на агитатора широко раскрытыми глазами, не представляя, как человек может не потерять самообладания от такого неожиданного и коварного удара.
Когда воцарилась тишина, докладчик перестал смеяться и сочувственно посмотрел на оппонента.
— Как же вам не стыдно? — проговорил он.— Церковный староста, а смешали бога с дерьмом!.. Будет вам от священника!
Раздался новый взрыв хохота, а докладчик продолжал уже другим тоном:
— Целые поколения крестьян ковырялись в дерьме, знали одни кизяки. Революция вытащила вас из навоза. Революция хочет, чтобы вы управляли страной, тянет вас к свету, к науке, а вы — назад, в навоз! Доколе же так будет?!
Громкие аплодисменты покрыли его слова. Лука 11сстерович стоял в растерянности, потом бросился к попу, но тот не стал его ждать...
Когда сход кончился, Ивась подошел к Дрелику. Вскоре к ним присоединился и Василь Кот. У него снова было приветливое лицо, но Ивась все видел перед собою, другое, злое, и ему казалось, что Василь чувствует себя неловко, показав, каким он может быть.
11у, дали тебе! — засмеялся Пилип.
Парод не понимает...— мягко сказал Василь и скорбно вздохнул.
— Парод скоро все поймет,— сухо ответил семинарист.
— Хорошо бы...— делая вид, что до него не дошла суть слов Пилипа, вздохнул Кот.
Мимо проходил Латка.
— Барчуки-революционеры...— насмешливо бросил он.— Буржуи, по наедали лица...
Собственно, «наел харю» только Василь, и у Пилипа, п у Ивася лица были в норме, но обиделись все трое.
— Чего вам надо? — огрызнулся Пилип.
— Чего надо? Харю набить! Да уж ладно.— И Латка прошел мимо.
— Что это он так? — обратился к Пилипу Ивась, пожив плечами.
У пего восьмеро детей, а земли полторы десяти- I 1.1, да еще руку на войне покалечило,— ответил тот.
— А мы тут при чем? — возмутился Кот.
Пилип засмеялся:
— Ты можешь ждать до Учредительного собрания, а ему сейчас земля нужна. Вот при чем...
— Ну ладно. Мне надо идти. Будьте здоровы,— пропустив слова Дрелика мимо ушей, добродушно попрощался Василь.
— Социалист-революционер! ..— крикнул ему вдогонку Пилип, когда тот отошел подальше.
— Я думал, социалисты-революционеры за то, чтобы сразу и без выкупа отдать землю тем, кто ее обрабатывает,— сказал Ивась.
— Выходит, надо не только думать, а и знать...— засмеялся Пилип.
— Как же так? Социалисты! Революционеры!
Пилип промолчал.
— А как тебе нравится Забулдыга? Большевики потому, что дают больше прав. Надо же выдумать! — не унимался Ивась, рассчитывая посмеяться вместе с Пи- липом.
— Здорово сказал Забулдыга! — отвечал тот.— Простой народ умеет увидеть, где его партия, а где буржуазия. Здорово!
— Ты сочувствуешь большевикам? — искренне удивился Ивась. — Но ведь они выступают против Брешко- Брешковской?!
— И правильно делают!
— Но ведь Брешко-Брешковская — бабушка русской революции.
— О-ох! ..— вздохнул Дрелик.— С тобой надо начинать с самого начала... Против царя были все, в том числе и буржуазия. И буржуазные партии называли себя революционными, и Брешко-Брешковская называлась революционеркой. А теперь революция пошла дальше, народ выступает против буржуазии, а буржуазные «социалисты» и «революционеры», в том числе и Брешко-Брешковская, выступают против революции, за «порядок». Понял?
— Но ведь, — неуверенно возразил Ивась, — Брешко- Брешковская выступает за народ...
— Ох! ..— вздохнул Пилип.— Что такое народ? И Петро Кот, и Иван Латка — народ! Есть классы! Понимаешь— классы! Класс помещиков, класс буржуазии, класс пролетариата. Ты вообще знаешь, что есть классы?
— Ну,— Ивась кивнул головой.
Вот тебе и ну! У каждого класса свои требования. У пролетариата — одни, у буржуазии с Брешко- Брешковской — другие.
— Выходит, Брешко-Брешковская — буржуйка?
Пилип засмеялся:
— Ты сейчас разговаривал с «социалистом-революционером» Василем Котом, который стоит за народ... Разве Василь называет себя буржуем? Он обиделся, когда про него сказали — буржуй. Понял? Ну, будь
здоров!
Ивась пожал ему руку и задумчиво пошел через площадь, и вдруг его взгляд упал на чугунную ограду памятника Александру Второму. Разбитый бюст «царя- освободителя», засыпанный сором, валялся у подножия постамента. В 1911 году, когда в память пятидесятилетия освобождения крестьян от крепостной зависимости поставили этот памятник, Ивась с благоговением смотрел на царские бакенбарды и читал высеченные на мраморе слова из царского манифеста: «Осени себя крестным знамением, православный народ...»
Он улыбнулся, вспомнив недавние времена. Как же он был глуп: с почтением относился к этому палачу народом, врагу революции!
По дороге домой Ивась пытался восстановить свое отношение к партии эсеров, поколебленное сходом, но перед ими все стоял разозленный сын Кота, вспоминалось, что у Кота двести десятин, и парнишка с грустью убеждался, что восстановить свою «партийность» не удается.
Беспокоило и «приветствие» Латки. «Что я ему сделал?»— спрашивал себя Ивась. Но вдруг в сознании, всплыло нечто приятное, связанное с образом Латки, и Ивась стал перебирать в памяти впечатления от встречи с чтим человеком.
Ага! Поймал! «Карабутенко!»
Мужик, стоявший рядом с Латкой, назвал Ивася Карабутенко. Не Карабутча, как его звали до сих пор, а
ра-бу-тен-ко! То есть так, как зовут взрослых!
II арией!
Взрослый! Стало быть, он уже взрослый!
Не Карабутча, а Карабутенко!
- карабутенко
С переходом Ивася на следующую возрастную ступень у него появились новые товарищи. Если прежде он, скажем, играл в мяч со сверстниками, то теперь попал в компанию, где все были старше его.
На пасху чуть ли не каждый день собирались после полудня и до вечера играли в мяч. Старшими были тут Микита Бражник, вернувшийся с фронта раненным в голову, и батрачка Каленика Шинкаренко, «пересидевшая в девках», как здесь говорили, за двадцать пять лет, да еще с прижитым мальчонкой. Веселая и красивая, она бегала бойчее всех и орудовала битой почище парня...
Когда бежали с нею «в поле», Микита и другие ребята непременно хватали ее за талию, а она, отбиваясь, громко хохотала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50