Вот много их таких со стороны Москвы к нам пришло, а многие грамотные, а у нас темнота —
209
2
Но как назло все затянулось в эту осень: из-за дождей затянулся сенокос и сразу началась жнитва, и тоже по мокрой погоде — редкий день выпадал ведренный. А снопы пришлось возить и себе, и дяде Каврию — таков был уговор, когда просил лошадь... Посеять же озимые никак не выпадала погода. И одна была надежда, что мало земли, что успеют они с матерью. Но только под конец сентября сумели, да и то зерно почти в грязь скидали, и вовремя — пошли проливные тяжелые дожди, холода, и но этим уже холодам докапывали картошку...
Три дня молотил у дяди Демида — низкорослого, тщедушного, многодетного мужика. Свои шесть овин — много ли...
Шумной бестолковой компанией молотили у дяди Демида. Детишки вертятся — того и гляди, цепом по голове заденешь, дедка Миклай с хмельными глазами на ногах шатается — вот-вот подломятся от старости. Да и сам Демид все чего-то суетился — то в дом за мешками побежит, хотя они и без нужды, то за женскую работу схватится — снопы расстилать. Хорошо помогала только старшая Демидова дочка Ямбика, ровесница Йывана: работает старательно, сноровисто, ловко, а глаза вскинет, улыбнется смущенно, скраснеет — высокий возмужалый Йыван кажется ей посторонним парнем...
После обеда он вышел из маленькой шумной избы и за овином повалился на ворох свежей, теплой, пахучей мякины. Тихо поламывало в плечах, запястьях, по всему телу, до самых кончиков пальцев на ногах отразилось легкое утомление. Йыван лежал и бездумно глядел на быстро бегущие в темных тучах светло-темные окна... Вспомнилось, как разбирали старый дом в Больших Яш-нурах, как снимал тесовую крышу — и далеко там виден зеленый простор весенней земли!.. А когда положили закладные ряды,? хозяин угощал вином, а их было шестеро,
Косо изломав крылья, упала на баню сорока,— и как ЭТОТ ломаный вихляющийся полет похож на ту палку, которую бросил Янлык Андрий!.. «И почему я не взял, не вырвал ее!»—укоряет себя Йыван и закрывает локтем лицо. Ему кажется странным, почему он тогда не осмелился выхватить Тойгизину палку, и он корит себя... Надо В лесу вырубить такую, думает он.
Или задремал он, или не слышал, как подошел крестим й, а убрал локоть — стоит дед Григорий, опершись на ореховую палку, расставив ноги широко, белую бороду истерок на сторону заворачивает, а голубые глаза хитровато сощурены, смеются добро из своей глубины.
— Что, уморился?— И с трудом, с кряхтом, точно весь был на ржавых немазаных петлях, согнулся, опустился рядом на ворох мякины, утонув в нем тощим задом. И говорит, озираясь: — Вроде как на ясную погоду поворачивает...
— Крестный... Расскажи мне чего-нибудь про отца,— просит вдруг Йыван.
— Про тятьку-то твоего, Очандра Миколаевича? А чего и рассказать-то, царство ему небесное, земля пухом...
Помолчали.
— А вот что, крестный, где же отец грамоте выучился, ведь школы-то не было у нас...
— Да-а, помню,— протяжно-певуче говорит старик, улыбаясь мечтательно, и Йыван видит, как светлеют глаза крестного.— Я тогда в самый раз из солдат пришел, в семьдесят пятом годе, на осеннего Николу, а он вот такой же был, Очандр, тятька твой, как ты теперь, ну, может, меньше, годов двенадцать. Вот ко мне и пришли: показывай буквы да учи счету, ну ты хоть что делай, прямо спасу нет, а я тогда хворый был, по ранению из солдат отпущенный, ничего не могу толком... Ну, как тут быть? И вот надоумил Очандра, тятьку твоего, на такое верное дело. А сбегай, говорю, в Нырьялы, там живут Дороховы семья и Безбородовы...
— ОНИ И Теперь ЖИВУТ.—
— Да по-всякому, Ванюшко. Кто уже крепостным и рожался на свет белый, а кого государь-батюшко дворянам дарил. Вот была, к примеру сказать, государыня Екатерина Вторая, та подарков много делала крестьянами с землей и с хорошими угодьями. Ну, а как ты стал бар-
210
женили бы тебя, дом бы новый себе поставил, хозяйство завел — живи да мать радуй, да Оксю поднимай... Много ли нынче принес денег-то?
— Около шести рублей, да еще на рождество аванс брал двенадцать.
211
никто ни писать, ни считать толком. И вот давай кто побогаче к своим детям этих грамотных мужиков звать учить, считать да писать мало-мальски. А условие такое: за один час учения отработать в страду два часа, а то и больше. Вот такая плата была. Я и говорю Очандру: побегай, узнай, учат ли?.. Он тут же подхватился и убежал, а дело-то утром было. Ну, думаю, скоро прибежит, а его нет и нет, да только в потемках заявился. Чего, говор-рю, долго бегал? Да я, говорит, дядя, уже первый урок получил да и отработал его — картошку копал. Вот так, Ванюшко, твой тятька грамоту и получил, всю осень выбегал, до самого рождества, да зато уж с ним считались в деревне, чуть что, за ним и бегут. Ну, правда, и другого было тоже, вредности всякой, злобы. А как уж землю делить стали в девяносто четвертом, да выбрали его записи вести и учитывать, тут вся верхушка на него оскалилась, яко собаки.
— И дядя Каврий, и Янлык Андрий, и Бессонов?..
— Они, а кто же еще. Земли-то у них было не по закону много, нахватали, некому было учитывать-то, вот они и лютовали, дело до драк доходило, не за колья, за топоры хватались. Ведь два лета мерили-делили, и хоть землемера земского поставили, да один-то он чего знает, его ведь и обвести могли, деньгами купить, а тятьку твоего запугать у них не вышло, нет...
Из-за тесового, низкого свеса крыши плыли и плыли серые облака со светло-туманными окнами.
3
— Крестный, расскажи, какая раньше жизнь была?
— Раньше-то?..— старик помолчал, огладил сухой,
бумажно блестевшей рукой бороду — пальцы совсем побе-
лели, дрожат.— Да всякая, Ванюшко, жизнь была. И кре-
постная была — я ведь из крепостных в солдаты по-
шел... %
— А крепостные — это как они получались?
ский, крепостной то есть, тут уж воля не твоя — по пять дней в неделю от темна до темна барину отдай...
— Ну, а потом? Теперь-то ведь не так, теперь нет крепостных?..
— Давно ли не стало, Ванюшко, я ведь и сам крепостной был, помещика Дурнова душа... Ну, мужики терпели, конечно, да бывало и так, что терпение лопнет, громить пойдут... Вот был такой Пугачев, по реке Волге громил, он уж много разорял ихних поместий, и по нашим местам проходил, разорял и брал в свой отряд марийцев, какие крепкие да сильные были... Ну, конечно, дело плохо кончилось, ничего, можно сказать, не получилось. Раньше, к примеру сказать, крестьянские сословия были всякие: крепостные, удельные, государственные, вольные. Жизнь вроде у всех одна, хлеб даром никто не ел, да у начальства неразбериха выходила: как кого налогами облагать. Вот решила Екатерина все в порядок привести, кого в крепостные обратила, кого к себе приписала, а всю Россию на губернии разделила, а губернии на уезды, а уезды на волости, как наша, Арбанская.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83
209
2
Но как назло все затянулось в эту осень: из-за дождей затянулся сенокос и сразу началась жнитва, и тоже по мокрой погоде — редкий день выпадал ведренный. А снопы пришлось возить и себе, и дяде Каврию — таков был уговор, когда просил лошадь... Посеять же озимые никак не выпадала погода. И одна была надежда, что мало земли, что успеют они с матерью. Но только под конец сентября сумели, да и то зерно почти в грязь скидали, и вовремя — пошли проливные тяжелые дожди, холода, и но этим уже холодам докапывали картошку...
Три дня молотил у дяди Демида — низкорослого, тщедушного, многодетного мужика. Свои шесть овин — много ли...
Шумной бестолковой компанией молотили у дяди Демида. Детишки вертятся — того и гляди, цепом по голове заденешь, дедка Миклай с хмельными глазами на ногах шатается — вот-вот подломятся от старости. Да и сам Демид все чего-то суетился — то в дом за мешками побежит, хотя они и без нужды, то за женскую работу схватится — снопы расстилать. Хорошо помогала только старшая Демидова дочка Ямбика, ровесница Йывана: работает старательно, сноровисто, ловко, а глаза вскинет, улыбнется смущенно, скраснеет — высокий возмужалый Йыван кажется ей посторонним парнем...
После обеда он вышел из маленькой шумной избы и за овином повалился на ворох свежей, теплой, пахучей мякины. Тихо поламывало в плечах, запястьях, по всему телу, до самых кончиков пальцев на ногах отразилось легкое утомление. Йыван лежал и бездумно глядел на быстро бегущие в темных тучах светло-темные окна... Вспомнилось, как разбирали старый дом в Больших Яш-нурах, как снимал тесовую крышу — и далеко там виден зеленый простор весенней земли!.. А когда положили закладные ряды,? хозяин угощал вином, а их было шестеро,
Косо изломав крылья, упала на баню сорока,— и как ЭТОТ ломаный вихляющийся полет похож на ту палку, которую бросил Янлык Андрий!.. «И почему я не взял, не вырвал ее!»—укоряет себя Йыван и закрывает локтем лицо. Ему кажется странным, почему он тогда не осмелился выхватить Тойгизину палку, и он корит себя... Надо В лесу вырубить такую, думает он.
Или задремал он, или не слышал, как подошел крестим й, а убрал локоть — стоит дед Григорий, опершись на ореховую палку, расставив ноги широко, белую бороду истерок на сторону заворачивает, а голубые глаза хитровато сощурены, смеются добро из своей глубины.
— Что, уморился?— И с трудом, с кряхтом, точно весь был на ржавых немазаных петлях, согнулся, опустился рядом на ворох мякины, утонув в нем тощим задом. И говорит, озираясь: — Вроде как на ясную погоду поворачивает...
— Крестный... Расскажи мне чего-нибудь про отца,— просит вдруг Йыван.
— Про тятьку-то твоего, Очандра Миколаевича? А чего и рассказать-то, царство ему небесное, земля пухом...
Помолчали.
— А вот что, крестный, где же отец грамоте выучился, ведь школы-то не было у нас...
— Да-а, помню,— протяжно-певуче говорит старик, улыбаясь мечтательно, и Йыван видит, как светлеют глаза крестного.— Я тогда в самый раз из солдат пришел, в семьдесят пятом годе, на осеннего Николу, а он вот такой же был, Очандр, тятька твой, как ты теперь, ну, может, меньше, годов двенадцать. Вот ко мне и пришли: показывай буквы да учи счету, ну ты хоть что делай, прямо спасу нет, а я тогда хворый был, по ранению из солдат отпущенный, ничего не могу толком... Ну, как тут быть? И вот надоумил Очандра, тятьку твоего, на такое верное дело. А сбегай, говорю, в Нырьялы, там живут Дороховы семья и Безбородовы...
— ОНИ И Теперь ЖИВУТ.—
— Да по-всякому, Ванюшко. Кто уже крепостным и рожался на свет белый, а кого государь-батюшко дворянам дарил. Вот была, к примеру сказать, государыня Екатерина Вторая, та подарков много делала крестьянами с землей и с хорошими угодьями. Ну, а как ты стал бар-
210
женили бы тебя, дом бы новый себе поставил, хозяйство завел — живи да мать радуй, да Оксю поднимай... Много ли нынче принес денег-то?
— Около шести рублей, да еще на рождество аванс брал двенадцать.
211
никто ни писать, ни считать толком. И вот давай кто побогаче к своим детям этих грамотных мужиков звать учить, считать да писать мало-мальски. А условие такое: за один час учения отработать в страду два часа, а то и больше. Вот такая плата была. Я и говорю Очандру: побегай, узнай, учат ли?.. Он тут же подхватился и убежал, а дело-то утром было. Ну, думаю, скоро прибежит, а его нет и нет, да только в потемках заявился. Чего, говор-рю, долго бегал? Да я, говорит, дядя, уже первый урок получил да и отработал его — картошку копал. Вот так, Ванюшко, твой тятька грамоту и получил, всю осень выбегал, до самого рождества, да зато уж с ним считались в деревне, чуть что, за ним и бегут. Ну, правда, и другого было тоже, вредности всякой, злобы. А как уж землю делить стали в девяносто четвертом, да выбрали его записи вести и учитывать, тут вся верхушка на него оскалилась, яко собаки.
— И дядя Каврий, и Янлык Андрий, и Бессонов?..
— Они, а кто же еще. Земли-то у них было не по закону много, нахватали, некому было учитывать-то, вот они и лютовали, дело до драк доходило, не за колья, за топоры хватались. Ведь два лета мерили-делили, и хоть землемера земского поставили, да один-то он чего знает, его ведь и обвести могли, деньгами купить, а тятьку твоего запугать у них не вышло, нет...
Из-за тесового, низкого свеса крыши плыли и плыли серые облака со светло-туманными окнами.
3
— Крестный, расскажи, какая раньше жизнь была?
— Раньше-то?..— старик помолчал, огладил сухой,
бумажно блестевшей рукой бороду — пальцы совсем побе-
лели, дрожат.— Да всякая, Ванюшко, жизнь была. И кре-
постная была — я ведь из крепостных в солдаты по-
шел... %
— А крепостные — это как они получались?
ский, крепостной то есть, тут уж воля не твоя — по пять дней в неделю от темна до темна барину отдай...
— Ну, а потом? Теперь-то ведь не так, теперь нет крепостных?..
— Давно ли не стало, Ванюшко, я ведь и сам крепостной был, помещика Дурнова душа... Ну, мужики терпели, конечно, да бывало и так, что терпение лопнет, громить пойдут... Вот был такой Пугачев, по реке Волге громил, он уж много разорял ихних поместий, и по нашим местам проходил, разорял и брал в свой отряд марийцев, какие крепкие да сильные были... Ну, конечно, дело плохо кончилось, ничего, можно сказать, не получилось. Раньше, к примеру сказать, крестьянские сословия были всякие: крепостные, удельные, государственные, вольные. Жизнь вроде у всех одна, хлеб даром никто не ел, да у начальства неразбериха выходила: как кого налогами облагать. Вот решила Екатерина все в порядок привести, кого в крепостные обратила, кого к себе приписала, а всю Россию на губернии разделила, а губернии на уезды, а уезды на волости, как наша, Арбанская.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83