— Скоро отдохнем,— сказал отец, поджидая отставшего Йывана.— Устал?
— Устал,— сознается Йыван.
Вскоре дорога пошла потверже, на санях было проеха-но не раз — лошадиные копыта пробили борозду, и шагать было полегче, к тому же в низину, сквозь светлый березняк. Кое-где в чаще редели на голых ветках рябиновые кисти...
Вдруг совсем близко от дороги что-то затрещало, загремело. Йыван вскрикнул: «Ачай!» — и тут на белый свет из облака снежной пыли вырвались большие черные птицы. Они были так близко, что ветер от их огромных крыльев опахнул разгоряченное лицо мальчика. Черные птицы плавно и быстро дугой пролетели над вершинами березок и скрылись, и хотя все стихло, опять низко висело белесое небб и в глазах рябило от березового света ча-
- Что, испугался? — спросил отец. Он уже сидел в низинке на колоде, смахнув с нее снег рукавицей. И голос отца был так обыденно спокоен, что страх и волнение сразу спали с души, Йыван отрадно засмеялся и побежал вниз к отцу.
— Это тетеры,— сказал отец.— Они тут кормились.
— Чем кормились?
— Ягоды искали под снегом, почки на березах щипали. Они этим и кормятся. А ты покормиться не хочешь?
— Нет, не хочу,— сказал Йыван, оглядывая лощинку, редко заросшую березками и хилыми, кривыми сосенками. И грустно было видеть их — словно здоровые, большие деревья согнали сюда своих слабых и хилых собратьев, и теперь они здесь покорно болеют какой-то долгой привычной болезнью. И земля в лощине тоже как будто болела — малый снег не закрыл еще кочки и росший по ним багульник, и теперь они синели, как волдыри. Отец чертил прутиком на снегу какие-то цифры и еле слышно шептал:
— Восемь ден по двадцать три копейки... Лапти... Других расходов нет... Так, чистыми — два рубля двадцать пять копеек...— Очандр тщательно выписал на снегу и долго молча смотрел на них. Голова его опускалась, а плечи поднимались буграми, и так он очень стал похож на старого грача осенью. Он, наверное, думал о том, как будут рубить лес, думал о купцах, сколько они дадут за работу денег. Все об этом думают и говорят, кого Йыван знает.
Тренькнула близко синичка. Йыван поискал ее глазами, не увидел и опять стал глядеть на хилые, больные деревья. Может быть, их сюда согнали со всего бора большие, сильные деревья? Согнали, чтобы все вместе они тут болели и мерзли?..
— Ачай, они всегда такие? — спросил он, но отец как будто не слышал — он все еще смотрел на свои цифры и думал. И только когда уже Йыван и забыл, о чем спрашивал, отец поднял голову:
— Чего ты говоришь?
— Пойдем,— сказал отец, поднимаясь.— Скоро будет деревня Шудымарий, там мы поедим и отдохнем у дяди Ямаша.
После отдыха идти стало отчего-то совсем тяжело. Йыван плелся позади санок и глядел только на скользящие по снегу полозья. Ноги плохо слушались, и чтобы отец не уходил далеко, Йыван спрашивал про дядю Ямаша, про то, какой он, что делает. А почему так называется деревня Шудымарий?1
— Давай-ка лучше я тебя на санках прокачу,— вместо ответа сказал отец.
Йыван из последних сил догнал убегающие санки и упал на привязанный, бугром торчащий посередине мешок.
Уже потемнело в лесу, сделалось как-то глуше и неуютнее. Но как хорошо было катиться на санках по мягкому снегу!.. И, отлежавшись, Йыван опять спросил у идущего в лямке отца:
— Ачай, почему Шудымарий?
— Название такое,— буркнул отец.
— А почему?
— Не знаю...
Может быть, отцу трудно было говорить, таща санки с Йываном. Но больше Йыван ни о чем не спрашивал у отца. Привалившись головой на мешок, он устало глядел на плывущие мимо деревья, кустики, меркнущую белизну снега...
Мягкий скрип полозьев убаюкивал Йывана, и сквозь сладкое забытье он слышал, как ступает впереди отец. Стыли коленки и ноги в онучах, и он поднимал их в бессознательном желании согреться.
Проснулся Йыван оттого, что скрип под санками пресекся. Он открыл глаза. Отец стоял над ним, тяжело дыша, вытирая шапкой лоб. Уже стемнело, темный глухой лес стоял позади, а впереди по дороге было серое пустое пространство поля — вблизи виднелись ломаные линии та^кпттил с санок _ онемевшие ноги зало-
— Что, замерз? — спросил отец.— Попрыгай маленько, согрейся.
Там, за полем, мелькнул огонек.
— Огонек! — радостно вскрикнул Йыван.
— Да, — сказал отец, — это и есть деревня Шудымарий... Пойдем помаленьку.
Они двинулись по твердой, хорошо наезженной дороге, а огоньков впереди прибавлялось — одни были жидки и трепетны, порой еле заметны, другие светили ярко и ровно. И Йыван уже знал, что эти яркие огни от керосиновых ламп.
На чистом месте сильно дул ветер, заворачивал тонкие полы мыжера1 и леденил коленки. Но он доносил и лай собак и еле уловимую, сладостную горечь дыма.
Вот и первая изба — совсем как ихняя в Нурвеле: под тесовой крышей, низкая, в три окошка, желтых от света сальной свечи...
В избе, куда они вошли, тоже горела свеча в плошке, сильно пахло овчиной, а за печью невидимая скрипела люлька.
Отец покашлял и сказал:
— Есть кто живой?
И тотчас из-за печи вышла старуха в платке, в длинном платье, она сощурила глаза и неуверенно сказала:
— Никак ты, Очандр?..
— Я, бабушка.
С полатей свесилось пять белых головенок, и настороженные, любопытные глаза рассматривали гостей.
— Раздевайтесь, проходите,— забеспокоилась старушка.— Дорогой, поди, замерзли? Вот самовар сейчас поставлю...
— Не беспокойтесь,— сказал Очандр.
— Как не беспокоиться? — возразила хозяйка.— Дорога — не шутка.
— А Ямаш дома? — спросил Очандр, распоясываясь и снимая мажер.
— Да разве он сидит дома, наш Ямаш! Вчера ушел в лес. Тебя поджидал, да не утерпел, ушел. А что делать, не ходить нельзя...
— И мы туда,— объявил Очандр.
— Нельзя не ходить,— заключила старушка и добави-

Хозяйка козы Окавий, Хозяйка стада Патема.
Ребенок притих, успокоенный этим голосом, и потише пропела: Лууу луууу
Поэтому назвали деревню Шудымарий.
— А сейчас сколько? — спросил Йыван.
— И сейчас столько же,— продолжает старуха.— Пола: — Сноха сегодня ушла в соседнюю деревню на мельницу. Придет только завтра.
Старуха, наставляя самовар, начала расспрашивать. Рассказывал все, что знал, а потом и сам спрашивал. Старуха сказала, что она ведь мало знает, а в их деревне все по-старому. Вот, правда, родился еще один внук, назвали Ямашем, как и отца.
— А кто же помер? — спросил вдруг загадочно
отец.
— Да старик один на том конце...
Они сели рядом на лавку неподалеку от стола, на котором с треском горела свеча. Йыван огляделся. Почти все такое же, как и у них дома. По стенам длинные широкие лавки, в переднем углу, где образа висят, стоит липовый стол с четырьмя крестообразными ножками. Над дверью от печки до стены большие полати...
Наконец самовар зашумел, а потом и зафыркал. Хозяйка сняла трубу и легко переставила его на стол, принесла миску вареной картошки, нарезала хлеба, домашнего сыру.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83