— Прими наш праздничный дар, владыка, — сказали хитрые; старейшины.— Мы хотим заколоть этих быков и угостить твоих храбрых воинов.
— Ладно,— сказал жадный Вараш (жадность-то ему даже ум затмила),— ладно, — говорит,— половину быков заколите и сварите в котлах на дворе, а остальных загоните в мои хлева связали в один длинный ремень и конец опустили в колодец. Кокша обвязался, его и вытащили, а потом тихо-мирно и из крепости выбрались. Так-то вот провели злого Вараша. Пока Кокша поправлялся дома и набирался сил, кузнецы сковали из цепей его и кандалов мечи и наконечники для стрел. Собрались воины со всех илемов, а во главе ратного войска поставили Кокшу и пошли войной на Вараша, разгромили его крепость, а сам он убежал из этих краев. Стал Кокша у народа вождем, и зажил народ свободно и счастливо, а речка стала называться Кокша-гой... А вот и она, родимая! — воскликнул вдруг Ямаш.
Дорога заметно пошла под уклон, редкие деревья опушки уже не скрывали близкого простора — щедрый белый свет заливал все вокруг и слепил глаза. Все больше и больше уклон, но тяжелые сани катятся неспешно, и медленно открывается впереди белая равнина с просторно стоящими по ней ветлами, с длинными голубыми тенями...
— А где Кокшага, дядя Ямаш?
Показывает кнутовищем чуть в сторону от дороги:
— Вон там! Сейчас приедем.
Дорога плавными изгибами бежит по заснеженному лугу. Еще кое-где стоят под снегом зароды. Холодно. Йыван соскакивает с воза и бежит обочиной вперед, потом возвращается.
— Замерз?
— Ничего, сейчас согреюсь.
— Да, мороз подходящий, а к ночи покрепчает.
— А как ты знаешь об этом?
— А слышишь, как полозья скрипят?
— Да, скрипят, будто поросята.
— Да еще много разных примет... Старые люди не зря говорят. Они годами наблюдали. Вот, к примеру, вокруг луны сияет мутный круг, а вокруг солнца — светлый, коршуны крюкают, звезды тусклыми делаются, а снегири под окнами свистят — это к бурану. Когда звезды прыгают — жди ветра. Ну вот, приехали! Но, чего стала! Давай еще, давай!..— Ямаш покрикивал на лошадь, правя ™ т^ттлт^гл^плллт ruorv к пплотине. Мелькнула на столбик тому же посматривал, чтобы Йыван не попал под лесину.
— А где же тут Кокшага? — спросил Йыван.
— Разве не видишь?.. Там, дальше.
— А как же плоты?
— А эта поляна заливная. В половодье поставленные и сооруженные здесь плоты сами поднимутся и поплывут до самой Волги, лишь ими управляй.
— Дядя Ямаш, можно я на Кокшагу посмотрю? Усмехнулся Ямаш, усы обвислые разошлись:
— Валяй, пока я покурю, посмотри.
Йыван побежал было по плотной корке, но провалился, опять выбрался на твердое, пошел скользя лаптями, как лыжами. Но ничего он не увидел особенного: белое поле, сияющее под косыми лучами низкого морозного солнца... А на другом берегу тоже просторно стоят ветлы... Вдруг что-то глухо треснуло, отдалось эхо по всему большому простору. Йыван даже вздрогнул и побежал обратно.
— Дядя Ямаш, что-то ка-ак треснет! — говорил он, запыхавшись.
— Что, подумал Кокша, выходит?
Правда, Йывану такая мысль со страху мелькнула.
— Сказка — она из жизни взята,—сказал Ямаш.— Ну, садись, поехали. Но-о! — крикнул он на лошадь, по-нукнул, лошадка опять качнулась и влегла в хомут. Но теперь воз был легкий, и она резво выскочила на дорогу. За ней и другие, привычно, спокойно. И опять заскрипела дорога, опять бежали мимо деревья, но глубь леса заметно потемнела.
— А когда Кокша умер, опять злой Вараш пришел? Не сразу ответил Ямаш.
— Да,— сказал он грустно.— Опять...
Лошади шли шагом. В небе уже и месяц обозначился — тонкий острый серпик.
— Дорогу! — крикнул кто-то.
Ямаш отвернул в снег. Лошадь встала. Йыван увидел: навстречу ехал целый обоз — подвод в шесть. На санях с подсанками лежали длинные хлысты. На переднем

Прадед Булыгина строил припиши, - —
Кокшаге: плотный бревенчатый тын прижимал к берегу реки десятка два деревянных стрелецких построек. Но черемисы и не помышляли о штурме этих стен — жили по своим лесным илемам, охотились, ловили рыбу, сбросив шубницы. Подошли и два дружка возчика. Сразу заговорили о дорогах, о глубоком снеге, о том, сколько у них выходит ездок и как платит Лебедев. Оказалось, как и у них, ровно сговорились хозяева.
— И нам бы сговориться,— обронил Кожай как бы между делом.
— А вот чего я тебе покажу,— сказал Ямаш и с лукавой ухмылкой вытащил из-за пазухи листовку.— Это видел?
— А ну-ка дай.— И пока он читал, Ямаш стоял с победным видом и пускал дымок через усы.
— Откуда она у тебя? — спросил Кожай.
— Привез из города Сапай, сын Тойгизи. Если надо, бери. Толкуй у своих мужиков.
— Ладно,— сказал Кожай.— А у вас кто старшина? Ваштаров? Ну, так передай ему, что надо бы сговориться. Привет передавай.— Груженый обоз уже скрипел по дороге, и Кожай, подхватив полу шубейки, бегом догонял подводы.
— Поедем мы помаленьку,— сказал Ямаш. Всю дорогу до зимовья, а приехали уже затемно, Ямаш просидел молча, вспоминая свою молодость, первый сплав, свои мечты.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ 1
Древний предок Ивана Николаевича был стрельцом государя Всея Руси Иоанна Четвертого: он появился в лесном черемисском крае после падения Казани. Левобережные черемисы или, как их еще называли, луговые держали сторону татар, поэтому успешней всего приобщить земли черемисов-язычников к государству можно было только с помощью стрелецких дружин, с помощью крепостей, которые строились по берегам лесных, плавно текущих велись святым липам и дубам да своему богу Ош кугу юмо1. W за деревянным тыном мало-помалу вырос целый посад, стрельцы обзавелись семьями, занялись крестьянским да лесным делом, а подземный ход, вырытый под рекой на случай осады, ветшал, обваливался, забывался за ненадобностью.
Темные легенды о тех временах, о возвышении стрельца Булыгина дошли до Ивана Николаевича в самых разных толкованиях. Одни говорят, что будто бы стрелец Булыгин был щедро одарен самим царем за святое дело крещения язычников, другие — будто бы стрелец нашел клад, а третьи — будто стрелец Булыгин со своими лихими сыновьями не забыли подземного хода, который выходил в овраге возле Казанского тракта, по которому ездили с богатыми обозами торговые люди.
Но кто знает, как там было дело, кто знает, с каких трудов укрепился и пошел в рост корень Булыгиных... Клады или лихоимство — это все пыль, так бы она развеялась по ветру, если бы не головы на плечах да руки. Чей первый кирпичный завод в Цареве? — их, Булыгиных. А кожевенный?.. Вот они, клады. Булыгины знали, что строить, знали, где семишник обернется рублем. Пришло время, и отец Ивана Николаевича поставил винокуренные и пивоваренные заводы — в Цареве, Яранске, в Старо-жильске. Вот они, клады.
Ивану же Николаевичу выпала, может быть, самая закидная и самая тяжкая доля в старом древе Булыгиных — лес!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83