Спектакли шли прямо на медленно движущихся грузовиках и были окружены толпами людей всех национальностей земного шара. Мы присоединились к большой приплясывающей толпе, следовавшей за группой «Танцующие птицы». Все кругом были украшены перьями — кто изображал птицу-лиру, кто райскую птицу. Их роскошные плюмажи покачивались в ритм музыке, напоминая мне кур сестер Скараманга. За ними шли «зулусы» с львиными гривами, страусовыми головными уборами и зеброидными щитами, затем танцоры-ашанти в ярко раскрашенных деревянных масках и с палками-погремушками, растаманы, баптисты и «пантеры». Все принимали участие в этом празднике единения, ставшем временем освобождения, товарищества и очищения для каждого, кто его ждал, не важно, белого или черного. Празднике, внесшем цвет, свет и жизнь в задавленные тоской трущобы Северного Кенсингтона. Барабаны стучали, басы гудели, и даже самые зажатые невольно начинали притоптывать.
И только полицейские — бледные, настороженные, движущиеся по тротуару вровень с шествием — не были захвачены духом карнавала. В прежние времена полицейским даже нравилось здесь, но тогда их было гораздо меньше. А теперь полицейских было больше, чем гражданских лиц, и, когда мы повернули вверх к укрытому листвой парку Кембридж-Гарденз и двинулись в сторону Портобелло-Грин, я заметил парней с щитами и в шлемах, укрывавшихся в тени под арками автобана, и снова увидел мужчин в плащах и кожаных куртках, пытавшихся успокоить «своих людей». Я знал, сколь многим обязаны полицейские этим народным лидерам, которые куда больше бледных паникеров, с горячей ненавистью выглядывающих из-под своих шлемов, были способны навести здесь закон и порядок.
Когда мы вышли на Портобелло-роуд, где теперь находятся многие модные магазины, я увидел, что целая фаланга вооруженных полицейских кинулась преследовать троих молодых французов. Некоторые из нас тут же вышли из шествующей колонны, чтобы узнать, в чем же они провинились. Полицейские замешкались, и тогда французские парни схватились за камни и начали швырять их в полицейских, а в это время с другой стороны улицы выбежали двое чернокожих парней. Тут и там начались стычки, и из припаркованных поблизости автобусов на нас устремились сотни и сотни полицейских, которые, полностью скомкав шествие, принялись громить карнавальные платформы, колотить женщин и детей. Толпу охватила паника, и люди обратились в бегство, а те немногие, кто попытался протестовать, немедленно попали под дубинки. Схватив Мэри за руку и держась ближе к стене, я ринулся под арку. Мы побежали к Тависток-роуд, где было еще относительно тихо, а оттуда на улицу Всех Святых, в «Мангроув», холодный, светлый интерьер которого показался нам похожим на святилище. К тому времени, как полицейские добрались туда, заполонив улицу Всех Святых и заняв остановку на выходе из паба, «Мангроув» уже был заполнен людьми, считавшими делом чести не отвечать на вопросы людей в униформе. Около трети присутствующих были белыми, причем по большей части белыми парами, и мы чувствовали единство друг с другом, как будто были, как сказал мой друг Йон Траке, защитниками Аламо или солдатами из Руркс-Дрифта, ожидающими атаки зулусов. Полицейские подначивали нас и провоцировали, но мы делали вид, что ничего не происходит. В какой-то момент Йон Траке и еще один наш приятель вышли на улицу, чтобы расспросить полицейских, откуда они родом и с чего это оказались здесь. Инспектор сказал, что они из Уэйбриджа и что их предупредили, мол, «Мангроув» — это центр бунтарей. Они были уверены, что мы планируем устроить всеобщий гражданский хаос. Когда Йон Трукс попытался объяснить, что агрессия исходит от самих полицейских, инспектор, оглядев его с ног до головы, а точнее с ковбойских сапог до длинных волос, твердо повторил, что его задача — удостовериться, что мы не начнем мутить воду, и посоветовал Иону и всем прочим белым убираться отсюда подобру-поздорову. Когда Йон передал нам все это, мы еще больше развеселились.
— Не думаю, что они и в самом деле нападут, — сказал Элтон Грэм из «Глинера», — но парочка фотографов из «Сан» и «Дейли мейл», отливающихся на углу Макгрегор-роуд, будут очень рады, если мы столкнемся с копами.
Поскольку со всех сторон возобновились крики, мы считали более безопасным оставаться в «Мангроуве». Хотя стоявшие в оцеплении полицейские были явно настроены на стычку, Мэри казалась вполне довольной и охотно общалась с «мангроувцами». Кто-то из наших предложил поиграть в карты. Немного погодя начался один из самых поразительных ритуалов, которые мне приходилось наблюдать начиная с пятидесятых годов, а ведь я был свидетелем многих демонстраций и волнений и в Лондоне, и в Париже. Пока люди в «Мангроуве» мирно обедали и вели добропорядочные беседы, ряды полицейских продолжали прибывать, так что в конце концов в окна не было видно уже ничего, кроме шлемов, щитов и дубинок. Потом, явно по сигналу, полицейские начали ритмично стучать по щитам своими дубинками, словно готовясь к бою, и явно пытались спровоцировать нас на попытку их атаковать. А Элтон, с которым мы сидели за одним столом, покуривая траву и иногда помахивая рукой полицейским, пошутил:
— До чего эти туземцы неугомонны!
Мэри все это по-прежнему забавляло и удивляло, и хотя она ничего не знала о недавних событиях в Ноттинг-Хилле — расистских кампаниях полиции против «Мангроува» и черных активистов, ей вскоре стало очевидно, что полиция хочет силой втянуть в драку тех, кого в прессе обзывали анархистами-головорезами. Монотонный стук дубинок по щитам заглушил беспорядочные звуки насилия, вой полицейских свистков и сирен. Тут кто-то включил в ресторане усилитель, и тогда мы услышали, как голос Боба Марли вступил в соревнование с полицейскими. Это напомнило мне один их старых фильмов Джона Форда, где Ч. Обри Смит заводит граммофон, чтобы заглушить бой тамтамов. Мне пришло в голову, что полицейские выбивают дубинками тот же самый ритм, какой обычно выбивают ладонями толпы футбольных фанатов. Иногда они вдруг останавливались, чтобы посовещаться со своим начальством, и тогда смутные тени газетчиков и фотокорреспондентов, точно шакалы, начинали рыскать туда-сюда в ожидании, когда же начнется бойня. Потом стук дубинок по-щитам возобновлялся. И в сумерках, когда мы провожали Мэри к Колвиль-Террас, где находилась моя квартира, этот стук так и не прекратился. Остальные события мы наблюдали по телевизору. Из телевизионных сообщений следовало, что волнениями охвачено по крайней мере пол-Лондона и что все черное население схватилось за оружие, чтобы перебить полицейских. «Империализм не думает умирать, — пришло мне тогда в голову.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160
И только полицейские — бледные, настороженные, движущиеся по тротуару вровень с шествием — не были захвачены духом карнавала. В прежние времена полицейским даже нравилось здесь, но тогда их было гораздо меньше. А теперь полицейских было больше, чем гражданских лиц, и, когда мы повернули вверх к укрытому листвой парку Кембридж-Гарденз и двинулись в сторону Портобелло-Грин, я заметил парней с щитами и в шлемах, укрывавшихся в тени под арками автобана, и снова увидел мужчин в плащах и кожаных куртках, пытавшихся успокоить «своих людей». Я знал, сколь многим обязаны полицейские этим народным лидерам, которые куда больше бледных паникеров, с горячей ненавистью выглядывающих из-под своих шлемов, были способны навести здесь закон и порядок.
Когда мы вышли на Портобелло-роуд, где теперь находятся многие модные магазины, я увидел, что целая фаланга вооруженных полицейских кинулась преследовать троих молодых французов. Некоторые из нас тут же вышли из шествующей колонны, чтобы узнать, в чем же они провинились. Полицейские замешкались, и тогда французские парни схватились за камни и начали швырять их в полицейских, а в это время с другой стороны улицы выбежали двое чернокожих парней. Тут и там начались стычки, и из припаркованных поблизости автобусов на нас устремились сотни и сотни полицейских, которые, полностью скомкав шествие, принялись громить карнавальные платформы, колотить женщин и детей. Толпу охватила паника, и люди обратились в бегство, а те немногие, кто попытался протестовать, немедленно попали под дубинки. Схватив Мэри за руку и держась ближе к стене, я ринулся под арку. Мы побежали к Тависток-роуд, где было еще относительно тихо, а оттуда на улицу Всех Святых, в «Мангроув», холодный, светлый интерьер которого показался нам похожим на святилище. К тому времени, как полицейские добрались туда, заполонив улицу Всех Святых и заняв остановку на выходе из паба, «Мангроув» уже был заполнен людьми, считавшими делом чести не отвечать на вопросы людей в униформе. Около трети присутствующих были белыми, причем по большей части белыми парами, и мы чувствовали единство друг с другом, как будто были, как сказал мой друг Йон Траке, защитниками Аламо или солдатами из Руркс-Дрифта, ожидающими атаки зулусов. Полицейские подначивали нас и провоцировали, но мы делали вид, что ничего не происходит. В какой-то момент Йон Траке и еще один наш приятель вышли на улицу, чтобы расспросить полицейских, откуда они родом и с чего это оказались здесь. Инспектор сказал, что они из Уэйбриджа и что их предупредили, мол, «Мангроув» — это центр бунтарей. Они были уверены, что мы планируем устроить всеобщий гражданский хаос. Когда Йон Трукс попытался объяснить, что агрессия исходит от самих полицейских, инспектор, оглядев его с ног до головы, а точнее с ковбойских сапог до длинных волос, твердо повторил, что его задача — удостовериться, что мы не начнем мутить воду, и посоветовал Иону и всем прочим белым убираться отсюда подобру-поздорову. Когда Йон передал нам все это, мы еще больше развеселились.
— Не думаю, что они и в самом деле нападут, — сказал Элтон Грэм из «Глинера», — но парочка фотографов из «Сан» и «Дейли мейл», отливающихся на углу Макгрегор-роуд, будут очень рады, если мы столкнемся с копами.
Поскольку со всех сторон возобновились крики, мы считали более безопасным оставаться в «Мангроуве». Хотя стоявшие в оцеплении полицейские были явно настроены на стычку, Мэри казалась вполне довольной и охотно общалась с «мангроувцами». Кто-то из наших предложил поиграть в карты. Немного погодя начался один из самых поразительных ритуалов, которые мне приходилось наблюдать начиная с пятидесятых годов, а ведь я был свидетелем многих демонстраций и волнений и в Лондоне, и в Париже. Пока люди в «Мангроуве» мирно обедали и вели добропорядочные беседы, ряды полицейских продолжали прибывать, так что в конце концов в окна не было видно уже ничего, кроме шлемов, щитов и дубинок. Потом, явно по сигналу, полицейские начали ритмично стучать по щитам своими дубинками, словно готовясь к бою, и явно пытались спровоцировать нас на попытку их атаковать. А Элтон, с которым мы сидели за одним столом, покуривая траву и иногда помахивая рукой полицейским, пошутил:
— До чего эти туземцы неугомонны!
Мэри все это по-прежнему забавляло и удивляло, и хотя она ничего не знала о недавних событиях в Ноттинг-Хилле — расистских кампаниях полиции против «Мангроува» и черных активистов, ей вскоре стало очевидно, что полиция хочет силой втянуть в драку тех, кого в прессе обзывали анархистами-головорезами. Монотонный стук дубинок по щитам заглушил беспорядочные звуки насилия, вой полицейских свистков и сирен. Тут кто-то включил в ресторане усилитель, и тогда мы услышали, как голос Боба Марли вступил в соревнование с полицейскими. Это напомнило мне один их старых фильмов Джона Форда, где Ч. Обри Смит заводит граммофон, чтобы заглушить бой тамтамов. Мне пришло в голову, что полицейские выбивают дубинками тот же самый ритм, какой обычно выбивают ладонями толпы футбольных фанатов. Иногда они вдруг останавливались, чтобы посовещаться со своим начальством, и тогда смутные тени газетчиков и фотокорреспондентов, точно шакалы, начинали рыскать туда-сюда в ожидании, когда же начнется бойня. Потом стук дубинок по-щитам возобновлялся. И в сумерках, когда мы провожали Мэри к Колвиль-Террас, где находилась моя квартира, этот стук так и не прекратился. Остальные события мы наблюдали по телевизору. Из телевизионных сообщений следовало, что волнениями охвачено по крайней мере пол-Лондона и что все черное население схватилось за оружие, чтобы перебить полицейских. «Империализм не думает умирать, — пришло мне тогда в голову.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160