– снова произнес я, почти прокричал.
– А я обещаю, что так и скажу людям – ты не колдун! – сказал Содерини, положив руку мне на плечо.
– Может быть, лучше вообще об этом не заговаривать, – предложил я.
– Люди будут допытываться, – шепотом произнесла мать Убальдо. – Флоренция полнится слухами, а некоторые вещи, которые шепотом передают о Луке Бастардо, – достаточно тяжкие обвинения, чтобы привести его на виселицу или на костер.
– Я не хочу ни на виселицу, ни на костер, – ответил я и услышал, как бешено заколотилось в груди сердце.
Она кивнула и бочком подошла ко мне.
– Николо Сильвано говорит, что Лука не стареет, как все остальные, что он получил вечную молодость за то, что заключил сделку с дьяволом. Это может и не быть правдой, но выглядит Лука удивительно. Он так красив, и его красота почти волшебна.
Она стрельнула в меня взглядом из-под опущенных ресниц и дотронулась до моей щеки. Меня это так напугало, что я едва не отшатнулся.
– Чем меньше обо мне говорят, тем лучше, – упрямо ответил я.
– Возможно, Лука прав, – вмешался Сфорно.
Он растерянно моргал, не в силах справиться с потрясением, но наконец все же овладел собой.
– Мой юный ученик очень талантлив. Я уверен, он обладает… гм… природным даром целительства, как та женщина из Фьезоле. Я хорошо знаю Луку и уверен – он не колдун. И с дьяволом он дел не имеет. Он умный и достойный молодой человек, которому выпало много трудностей в жизни.
– Он спас нашего сына! – сказал Содерини, сквозь слезы глядя на меня.
– Да, но люди выносят из разговоров то, что хотят услышать. Стоит только сказать: «Он не колдун», как многие начнут сомневаться, просто потому, что Лука был упомянут в связи с колдовством, – терпеливо возразил Сфорно.
– Я, конечно, готов выполнить ваше желание, и если уж вы хотите, чтобы мы молчали о способностях Луки, то мы никому не скажем, – надтреснутым голосом ответил Содерини. – Врач, я никогда не смогу сполна отблагодарить тебя и твоего ученика! Потерять последнего сына было бы для нас трагедией, и мы так благодарны, что его рука спасена и он поправится!
Он заключил Моше Сфорно в крепкие объятия. Сфорно замычал и попытался вырваться, и наконец Содерини, весь в слезах, выпустил его. Содерини повернулся было ко мне, но я нырнул под его руку и спрятался за спиной у Сфорно. Мужские объятия мне давно опротивели. Я озирался в поисках двери и уже готов был бежать.
– Мы рады были помочь, – сказал Сфорно, оправляя балахон, затем снова склонился над Убальдо и осмотрел его руку. – Перевязывать рану теперь нет необходимости. Не нужна даже мазь. Только приглядывайте, чтобы снова не попала инфекция.
– Раз уж вы не позволили нам защитить доброе имя Луки, то примите хоть это. – Содерини сунул Сфорно в ладонь два золотых флорина и многозначительно сомкнул его пальцы над монетами.
– Это гораздо больше моего гонорара, – замялся Сфорно.
– Многие врачи хорошо нажились во время чумы, хотя никого не спасли, – возразил Содерини. – А вы привели ученика, который исцелил моего сына!
Сфорно отрицательно покачал головой.
– Я не поднимал плату, чтобы нажиться на чуме.
– Вы должны принять это, – настоятельно сказала мать Убальдо. – Это лишь маленькое вознаграждение за спасенную жизнь нашего единственного сына!
Дрожащей рукой она дотронулась до руки Сфорно. Он снова поклонился, молча соглашаясь. Из-за его плеча она одарила меня чересчур нежной улыбкой. Я спрятался за Сфорно.
– Лука, – обратился он ко мне, – не будем мешать этим добрым людям ухаживать за сыном.
Он развернулся и направился к лестнице, а я и Содерини пошли следом.
– Мы будем молчать о том, о чем вы просили, но о вас как о еврее будем отзываться только хорошо, – сказал тогда вельможа таким тоном, словно делал этим великое одолжение.
По правде сказать, это было великодушное предложение, ведь все знали, что евреи, ослепленные дьяволом и не признающие истинную веру, гораздо хуже христиан. И тут я понял, как мне повезло, что я с детства был бездомным бродягой. Моя жизнь на улице, а потом в публичном доме, со всеми тяготами и унижениями, воспитала во мне простую веру в Бога, чью благодать я отчетливо видел только на картинах художников. Я не был обременен сложной системой предвзятых убеждений касательно божества, которого человеку все равно никогда не постичь. Поэтому мне не было надобности порочить и умалять других людей за их веру.
– Да, и мы будем оказывать вам почти такое же уважение, как христианскому врачу, – добавила синьора Содерини, прижав руки к сердцу.
– Вы так добры, – ответил Сфорно и, подойдя к лестнице, заторопился вниз.
– И мы всегда будем поддерживать евреев в праве на проживание здесь, – заверил его Содерини.
Мы вышли в вестибюль, и Сфорно обернулся к Содерини.
– Не каждый необычный мальчик колдун, и не все евреи бессердечные ростовщики, требующие огромных процентов, – почти грубо произнес Сфорно.
Они с Содерини посмотрели друг на друга, пристально и внимательно. Взгляды эти заключали в себе и их сходство как родителей, и их различия как еврея и христианина, изгоя и одного из отцов города, непохожего на всех чужака и уверенного в себе флорентийца. Еще один дар преподнесла мне жизнь на улицах – я мог разглядеть своеобразие одного и другого. Возможно, Странник был прав, когда сказал, что мое низкое происхождение имеет свои преимущества. Когда мы снова встретимся, я еще раз поговорю с ним об этом.
– Конечно нет, – наконец тихо произнес Содерини и, взяв Сфорно за руку, прижал ее к своей груди. – Дайте мне знать, если вам когда-нибудь что-то понадобится. Я в долгу у вас. – Он повернулся и подмигнул мне. – А ты, мальчик, который не колдун, будешь всегда желанным гостем в нашем доме!
Он открыл двери, и мы со Сфорно вышли на осеннюю прохладную улицу. Я посмотрел на Сфорно, но у него не было желания говорить. Всю обратную дорогу он задумчиво шел, поглаживая бороду и хмуря брови.
В конце концов, чтобы нарушить затянувшееся молчание, я спросил:
– Вы учились в Болонском университете?
– Да, евреям разрешают слушать лекции, сидя в последних рядах сзади у стенки, – ответил Сфорно и повернулся ко мне с удивлением на крупном лице. – Лука, как тебе это удалось?
– Не знаю, – пробормотал я.
Неужели я и вправду такой урод, или теплое покалывание в руках, которое исцелило Умбальдо, вызвано философским камнем? А может, это еще одно проявление врожденной особенности, которая делала меня чужаком и изгоем? Я был рад, что смог помочь мальчику, но меня снова испугало то странное, что таилось во мне, нежданно-негаданно вырываясь наружу. Ничего подобного я не видел даже в видениях прошлой ночи. Но почему-то мне казалось, что все это как-то связано. Своим посвящением Гебер и Странник изменили меня больше, чем я предполагал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156
– А я обещаю, что так и скажу людям – ты не колдун! – сказал Содерини, положив руку мне на плечо.
– Может быть, лучше вообще об этом не заговаривать, – предложил я.
– Люди будут допытываться, – шепотом произнесла мать Убальдо. – Флоренция полнится слухами, а некоторые вещи, которые шепотом передают о Луке Бастардо, – достаточно тяжкие обвинения, чтобы привести его на виселицу или на костер.
– Я не хочу ни на виселицу, ни на костер, – ответил я и услышал, как бешено заколотилось в груди сердце.
Она кивнула и бочком подошла ко мне.
– Николо Сильвано говорит, что Лука не стареет, как все остальные, что он получил вечную молодость за то, что заключил сделку с дьяволом. Это может и не быть правдой, но выглядит Лука удивительно. Он так красив, и его красота почти волшебна.
Она стрельнула в меня взглядом из-под опущенных ресниц и дотронулась до моей щеки. Меня это так напугало, что я едва не отшатнулся.
– Чем меньше обо мне говорят, тем лучше, – упрямо ответил я.
– Возможно, Лука прав, – вмешался Сфорно.
Он растерянно моргал, не в силах справиться с потрясением, но наконец все же овладел собой.
– Мой юный ученик очень талантлив. Я уверен, он обладает… гм… природным даром целительства, как та женщина из Фьезоле. Я хорошо знаю Луку и уверен – он не колдун. И с дьяволом он дел не имеет. Он умный и достойный молодой человек, которому выпало много трудностей в жизни.
– Он спас нашего сына! – сказал Содерини, сквозь слезы глядя на меня.
– Да, но люди выносят из разговоров то, что хотят услышать. Стоит только сказать: «Он не колдун», как многие начнут сомневаться, просто потому, что Лука был упомянут в связи с колдовством, – терпеливо возразил Сфорно.
– Я, конечно, готов выполнить ваше желание, и если уж вы хотите, чтобы мы молчали о способностях Луки, то мы никому не скажем, – надтреснутым голосом ответил Содерини. – Врач, я никогда не смогу сполна отблагодарить тебя и твоего ученика! Потерять последнего сына было бы для нас трагедией, и мы так благодарны, что его рука спасена и он поправится!
Он заключил Моше Сфорно в крепкие объятия. Сфорно замычал и попытался вырваться, и наконец Содерини, весь в слезах, выпустил его. Содерини повернулся было ко мне, но я нырнул под его руку и спрятался за спиной у Сфорно. Мужские объятия мне давно опротивели. Я озирался в поисках двери и уже готов был бежать.
– Мы рады были помочь, – сказал Сфорно, оправляя балахон, затем снова склонился над Убальдо и осмотрел его руку. – Перевязывать рану теперь нет необходимости. Не нужна даже мазь. Только приглядывайте, чтобы снова не попала инфекция.
– Раз уж вы не позволили нам защитить доброе имя Луки, то примите хоть это. – Содерини сунул Сфорно в ладонь два золотых флорина и многозначительно сомкнул его пальцы над монетами.
– Это гораздо больше моего гонорара, – замялся Сфорно.
– Многие врачи хорошо нажились во время чумы, хотя никого не спасли, – возразил Содерини. – А вы привели ученика, который исцелил моего сына!
Сфорно отрицательно покачал головой.
– Я не поднимал плату, чтобы нажиться на чуме.
– Вы должны принять это, – настоятельно сказала мать Убальдо. – Это лишь маленькое вознаграждение за спасенную жизнь нашего единственного сына!
Дрожащей рукой она дотронулась до руки Сфорно. Он снова поклонился, молча соглашаясь. Из-за его плеча она одарила меня чересчур нежной улыбкой. Я спрятался за Сфорно.
– Лука, – обратился он ко мне, – не будем мешать этим добрым людям ухаживать за сыном.
Он развернулся и направился к лестнице, а я и Содерини пошли следом.
– Мы будем молчать о том, о чем вы просили, но о вас как о еврее будем отзываться только хорошо, – сказал тогда вельможа таким тоном, словно делал этим великое одолжение.
По правде сказать, это было великодушное предложение, ведь все знали, что евреи, ослепленные дьяволом и не признающие истинную веру, гораздо хуже христиан. И тут я понял, как мне повезло, что я с детства был бездомным бродягой. Моя жизнь на улице, а потом в публичном доме, со всеми тяготами и унижениями, воспитала во мне простую веру в Бога, чью благодать я отчетливо видел только на картинах художников. Я не был обременен сложной системой предвзятых убеждений касательно божества, которого человеку все равно никогда не постичь. Поэтому мне не было надобности порочить и умалять других людей за их веру.
– Да, и мы будем оказывать вам почти такое же уважение, как христианскому врачу, – добавила синьора Содерини, прижав руки к сердцу.
– Вы так добры, – ответил Сфорно и, подойдя к лестнице, заторопился вниз.
– И мы всегда будем поддерживать евреев в праве на проживание здесь, – заверил его Содерини.
Мы вышли в вестибюль, и Сфорно обернулся к Содерини.
– Не каждый необычный мальчик колдун, и не все евреи бессердечные ростовщики, требующие огромных процентов, – почти грубо произнес Сфорно.
Они с Содерини посмотрели друг на друга, пристально и внимательно. Взгляды эти заключали в себе и их сходство как родителей, и их различия как еврея и христианина, изгоя и одного из отцов города, непохожего на всех чужака и уверенного в себе флорентийца. Еще один дар преподнесла мне жизнь на улицах – я мог разглядеть своеобразие одного и другого. Возможно, Странник был прав, когда сказал, что мое низкое происхождение имеет свои преимущества. Когда мы снова встретимся, я еще раз поговорю с ним об этом.
– Конечно нет, – наконец тихо произнес Содерини и, взяв Сфорно за руку, прижал ее к своей груди. – Дайте мне знать, если вам когда-нибудь что-то понадобится. Я в долгу у вас. – Он повернулся и подмигнул мне. – А ты, мальчик, который не колдун, будешь всегда желанным гостем в нашем доме!
Он открыл двери, и мы со Сфорно вышли на осеннюю прохладную улицу. Я посмотрел на Сфорно, но у него не было желания говорить. Всю обратную дорогу он задумчиво шел, поглаживая бороду и хмуря брови.
В конце концов, чтобы нарушить затянувшееся молчание, я спросил:
– Вы учились в Болонском университете?
– Да, евреям разрешают слушать лекции, сидя в последних рядах сзади у стенки, – ответил Сфорно и повернулся ко мне с удивлением на крупном лице. – Лука, как тебе это удалось?
– Не знаю, – пробормотал я.
Неужели я и вправду такой урод, или теплое покалывание в руках, которое исцелило Умбальдо, вызвано философским камнем? А может, это еще одно проявление врожденной особенности, которая делала меня чужаком и изгоем? Я был рад, что смог помочь мальчику, но меня снова испугало то странное, что таилось во мне, нежданно-негаданно вырываясь наружу. Ничего подобного я не видел даже в видениях прошлой ночи. Но почему-то мне казалось, что все это как-то связано. Своим посвящением Гебер и Странник изменили меня больше, чем я предполагал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156