Разве не должен я был помянуть его с добрым чувством после стольких дней, прожитых вместе? Неужто я и впрямь такое ничтожество, каким чувствую себя перед клиентами, что не способен скорбеть о человеке, с которым прожил вместе столько времени? Но Массимо хотя бы не пришлось заниматься моим ремеслом! А теперь ему, как и Марко, уже никогда не попасться в лапы таких, как Сильвано.
– Не растравляй себе душу, парнишка, – сказал Пьетро, легонько коснувшись моего плеча. – А ты знаешь, что Его Святейшество однажды прислал сюда придворного разузнать, что за человек и художник этот Джотто? В один прекрасный день придворный явился в мастерскую Джотто, когда тот был занят работой, и потребовал, чтобы он дал какой-нибудь рисунок для Папы. Тогда Джотто взял листок бумаги, обмакнул кисть в красную краску и одним движением, без помощи циркуля, нарисовал идеально ровный круг! Просто рукой!
– А что такое циркуль?
Пьетро фыркнул.
– Такой инструмент, чтобы чертить круги, Лука-невежда. Ты пойми: Джотто до того искусен, что ему не нужен никакой циркуль. Придворный решил, что художник над ним посмеялся, и начал спорить, но по настоянию Джотто передал круг Его Святейшеству вместе с описанием того, как Джотто его нарисовал. Папа тут же послал за Джотто. Джотто написал для него столь прекрасные картины, что Папа заплатил ему шестьсот золотых дукатов!
– Такие деньги! – выдохнул я и попытался представить себе столь огромное богатство. За такие деньги можно купить свободу и столько прекрасных вещей! Но мой разум отказывался это вообразить, так же как не в силах был измерить беспредельный простор голубых небес. Наверное, Сильвано такое состояние даже не снилось.
– Пожалуй, на сегодня хватит, Бастардо. – Пьетро потрепал меня по плечу. – Ты надорвешься под бременем такой премудрости. – Он вздохнул. – А мне надо подметать дорожку, иначе настоятель подумает, что даже это мне не под силу. Вот и начнет винить меня в том, что люди жертвуют больше на францисканский и доминиканский ордены, чем на наш.
– Давай я за тебя подмету, – предложил я.
Монах только отмахнулся и встал со скамьи. У алтаря кто-то из послушников чистил золотой крест и натирал ларец с благовониями. Пьетро наблюдал за ними, нахмурив брови.
– Иди по своим делам, – ответил он. – Уличная крыса вроде тебя всегда найдет чем заняться.
– Я больше не уличная крыса, – тихо произнес я, не вставая с деревянной скамьи.
– Да я знаю, – ответил Пьетро. – Я слыхал об истории с печаткой на рынке… Да не так, идиот! – крикнул он послушнику. – Попортишь полировку! А за твое неумение настоятель отчитает меня! – Он торопливо засеменил прочь.
Я посидел еще немного, размышляя об идеально ровных кругах, чудесах исцеления и случайностях, которые меняют судьбу. Как бы хотелось знать, наступит ли для меня сей счастливый миг, или этот великий миг грядет от руки Сильвано, который освободит мой дух из телесного плена?
По пути обратно я прогулялся по берегу Арно и забежал в лавку неподалеку от Понте Грацие, чтобы купить засахаренные винные ягоды для маленькой белокурой девочки. Хотя я и не скорбел по Массимо, но чувствовал жалость к бедной девочке, которая не заслужила такой судьбы, какая выпала нам у Сильвано. Когда я пришел, дверь в ее комнату была закрыта и заглушала доносившиеся оттуда звуки. По рукам и затылку не бегали мурашки, в животе не сжимало – значит, я могу не спешить в свою комнату, меня не ждут клиенты и не ищет Сильвано. Я подождал, спрятавшись за какими-то шторами (от них даже все зачесалось), пока из комнаты девочки не вышел, зевая и ухмыляясь, зажиточный торговец шерстью. Он даже не удосужился закрыть за собой дверь, так что я легко пробрался внутрь. Девочка стояла у кровати. На щеках – свежие синяки, тоненькая струйка крови змейкой струилась из носа, капая на светлые волосы.
– Я кое-что принес тебе, – сказал я и бросил ей пакетик с винными ягодами.
Ее лицо нисколько не изменилось, но одна рука потянулась за винными ягодами. Другой она вытерла нос, размазав кровь по синякам. Она торопливо открыла пакетик и бросила в рот одну ягоду. Я смотрел, как она ест, а потом сказал:
– Меня зовут Лука. А тебя?
Она еще жевала винную ягоду, но ее личико вдруг просветлело, как будто внутри зажгли свечу. Она взглянула на меня чистыми и бездонными небесно-голубыми глазами совсем по-детски, как и следовало в ее возрасте. Меня охватила непередаваемая радость оттого, что я, пусть даже такое ничтожество, сумел зажечь в ней этот свет. Быть может, она оплачет меня, когда я внезапно умру от руки Сильвано.
– Ингрид, – с улыбкой произнесла она, и я услышал незнакомый акцент.
– Ингрид, – повторил я и тоже улыбнулся.
И тут я почувствовал, как по рукам побежали мурашки. Я осторожно шмыгнул в коридор и кинулся в свою комнату. Я едва успел вбежать в нее, как открылась дверь и ввалился клиент.
Позже пришла Симонетта, чтобы отвести меня на купание. Ее бледное лицо осунулось от усталости больше, чем обычно.
– Не знаешь, откуда эта девочка, Ингрид? – спросил я, когда Симонетта намылила мне волосы.
– На твоем месте я бы держалась от нее подальше, – хмуро ответила Симонетта.
Ее длинная коса спускалась через плечо, и я дотянулся до нее пальцем, чтобы ощутить ее мягкость.
– Почему нет? Что с ней не так?
– А что не так со всеми вами? – переспросила Симонетта с редкой горечью в голосе. – Я подслушала разговор Сильвано. Он собирается продать ее какому-то богатому кардиналу на убой.
– Убой?
Она пожала плечами.
– Некоторые клиенты любят убивать. Это стоит больших денег, целое состояние. Если заплатят, Сильвано соглашается.
Я опустился глубже в теплую воду и закрыл глаза, стараясь побороть тошноту. Странно, что после всего, что проделывали со мной, меня еще могло что-то ужаснуть.
– Зачем кардиналу убивать маленькую девочку?
– Посланец кардинала сказал Сильвано, будто кардинал чувствует, что Бог велит ему покарать женщин за грех Евы. Он хочет очистить мир. Он заставит девочку терпеть мучения, на которые обрекла человечество Ева. Он делает это не спеша, долго и тщательно, как священнодействие. Использует огонь и ножи. Девочка должна быть юной и невинной, тогда это будет искупительная жертва. Он потребовал себе девственницу.
Мне сделалось дурно.
– Ингрид не девственница.
– Дело поправимое. – Симонетта понизила голос.
Она выдернула меня из кадки и быстро обтерла большим грубым полотенцем.
– Есть один хирург, он ее подштопает… Есть аптекарь, у него бальзам, который стягивает прорыв… Сегодня Ингрид работает последний день. Завтра придет хирург, чтобы все зажило к приходу кардинала. – Крупное лицо Симонетты опало. – Ее каждый день будут купать в бальзаме аптекаря, чтобы подготовить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156
– Не растравляй себе душу, парнишка, – сказал Пьетро, легонько коснувшись моего плеча. – А ты знаешь, что Его Святейшество однажды прислал сюда придворного разузнать, что за человек и художник этот Джотто? В один прекрасный день придворный явился в мастерскую Джотто, когда тот был занят работой, и потребовал, чтобы он дал какой-нибудь рисунок для Папы. Тогда Джотто взял листок бумаги, обмакнул кисть в красную краску и одним движением, без помощи циркуля, нарисовал идеально ровный круг! Просто рукой!
– А что такое циркуль?
Пьетро фыркнул.
– Такой инструмент, чтобы чертить круги, Лука-невежда. Ты пойми: Джотто до того искусен, что ему не нужен никакой циркуль. Придворный решил, что художник над ним посмеялся, и начал спорить, но по настоянию Джотто передал круг Его Святейшеству вместе с описанием того, как Джотто его нарисовал. Папа тут же послал за Джотто. Джотто написал для него столь прекрасные картины, что Папа заплатил ему шестьсот золотых дукатов!
– Такие деньги! – выдохнул я и попытался представить себе столь огромное богатство. За такие деньги можно купить свободу и столько прекрасных вещей! Но мой разум отказывался это вообразить, так же как не в силах был измерить беспредельный простор голубых небес. Наверное, Сильвано такое состояние даже не снилось.
– Пожалуй, на сегодня хватит, Бастардо. – Пьетро потрепал меня по плечу. – Ты надорвешься под бременем такой премудрости. – Он вздохнул. – А мне надо подметать дорожку, иначе настоятель подумает, что даже это мне не под силу. Вот и начнет винить меня в том, что люди жертвуют больше на францисканский и доминиканский ордены, чем на наш.
– Давай я за тебя подмету, – предложил я.
Монах только отмахнулся и встал со скамьи. У алтаря кто-то из послушников чистил золотой крест и натирал ларец с благовониями. Пьетро наблюдал за ними, нахмурив брови.
– Иди по своим делам, – ответил он. – Уличная крыса вроде тебя всегда найдет чем заняться.
– Я больше не уличная крыса, – тихо произнес я, не вставая с деревянной скамьи.
– Да я знаю, – ответил Пьетро. – Я слыхал об истории с печаткой на рынке… Да не так, идиот! – крикнул он послушнику. – Попортишь полировку! А за твое неумение настоятель отчитает меня! – Он торопливо засеменил прочь.
Я посидел еще немного, размышляя об идеально ровных кругах, чудесах исцеления и случайностях, которые меняют судьбу. Как бы хотелось знать, наступит ли для меня сей счастливый миг, или этот великий миг грядет от руки Сильвано, который освободит мой дух из телесного плена?
По пути обратно я прогулялся по берегу Арно и забежал в лавку неподалеку от Понте Грацие, чтобы купить засахаренные винные ягоды для маленькой белокурой девочки. Хотя я и не скорбел по Массимо, но чувствовал жалость к бедной девочке, которая не заслужила такой судьбы, какая выпала нам у Сильвано. Когда я пришел, дверь в ее комнату была закрыта и заглушала доносившиеся оттуда звуки. По рукам и затылку не бегали мурашки, в животе не сжимало – значит, я могу не спешить в свою комнату, меня не ждут клиенты и не ищет Сильвано. Я подождал, спрятавшись за какими-то шторами (от них даже все зачесалось), пока из комнаты девочки не вышел, зевая и ухмыляясь, зажиточный торговец шерстью. Он даже не удосужился закрыть за собой дверь, так что я легко пробрался внутрь. Девочка стояла у кровати. На щеках – свежие синяки, тоненькая струйка крови змейкой струилась из носа, капая на светлые волосы.
– Я кое-что принес тебе, – сказал я и бросил ей пакетик с винными ягодами.
Ее лицо нисколько не изменилось, но одна рука потянулась за винными ягодами. Другой она вытерла нос, размазав кровь по синякам. Она торопливо открыла пакетик и бросила в рот одну ягоду. Я смотрел, как она ест, а потом сказал:
– Меня зовут Лука. А тебя?
Она еще жевала винную ягоду, но ее личико вдруг просветлело, как будто внутри зажгли свечу. Она взглянула на меня чистыми и бездонными небесно-голубыми глазами совсем по-детски, как и следовало в ее возрасте. Меня охватила непередаваемая радость оттого, что я, пусть даже такое ничтожество, сумел зажечь в ней этот свет. Быть может, она оплачет меня, когда я внезапно умру от руки Сильвано.
– Ингрид, – с улыбкой произнесла она, и я услышал незнакомый акцент.
– Ингрид, – повторил я и тоже улыбнулся.
И тут я почувствовал, как по рукам побежали мурашки. Я осторожно шмыгнул в коридор и кинулся в свою комнату. Я едва успел вбежать в нее, как открылась дверь и ввалился клиент.
Позже пришла Симонетта, чтобы отвести меня на купание. Ее бледное лицо осунулось от усталости больше, чем обычно.
– Не знаешь, откуда эта девочка, Ингрид? – спросил я, когда Симонетта намылила мне волосы.
– На твоем месте я бы держалась от нее подальше, – хмуро ответила Симонетта.
Ее длинная коса спускалась через плечо, и я дотянулся до нее пальцем, чтобы ощутить ее мягкость.
– Почему нет? Что с ней не так?
– А что не так со всеми вами? – переспросила Симонетта с редкой горечью в голосе. – Я подслушала разговор Сильвано. Он собирается продать ее какому-то богатому кардиналу на убой.
– Убой?
Она пожала плечами.
– Некоторые клиенты любят убивать. Это стоит больших денег, целое состояние. Если заплатят, Сильвано соглашается.
Я опустился глубже в теплую воду и закрыл глаза, стараясь побороть тошноту. Странно, что после всего, что проделывали со мной, меня еще могло что-то ужаснуть.
– Зачем кардиналу убивать маленькую девочку?
– Посланец кардинала сказал Сильвано, будто кардинал чувствует, что Бог велит ему покарать женщин за грех Евы. Он хочет очистить мир. Он заставит девочку терпеть мучения, на которые обрекла человечество Ева. Он делает это не спеша, долго и тщательно, как священнодействие. Использует огонь и ножи. Девочка должна быть юной и невинной, тогда это будет искупительная жертва. Он потребовал себе девственницу.
Мне сделалось дурно.
– Ингрид не девственница.
– Дело поправимое. – Симонетта понизила голос.
Она выдернула меня из кадки и быстро обтерла большим грубым полотенцем.
– Есть один хирург, он ее подштопает… Есть аптекарь, у него бальзам, который стягивает прорыв… Сегодня Ингрид работает последний день. Завтра придет хирург, чтобы все зажило к приходу кардинала. – Крупное лицо Симонетты опало. – Ее каждый день будут купать в бальзаме аптекаря, чтобы подготовить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156