Она понимала, что Сильвия, видимо, чувствует себя отодвинутой на задний план, но считала, что избежать этого невозможно.
– Не сердись на меня, – каждый раз повторяла она, – но я должна позаботиться о нашем госте.
Сильвия только пожимала плечами, иногда еще бросала:
– Ты не обязана составлять мне компанию.
– Да-да, знаю, но я ведь охотно провожу время с тобой. Только в данный момент гость имеет приоритет. Это ведь лишь временно.
На самом же деле, даже оставляя в стороне ее влюбленность в Тобиаса, она ценила свое пребывание в его обществе гораздо выше, чем в обществе сестры. Она могла ему рассказывать о делах в офисе и на стройплощадках, чем сестра никогда не интересовалась. Он не только умел слушать, но и задавал толковые вопросы и делал верные выводы. Они беседовали оживленно и возбужденно, и обычно после этого было уже поздно заглядывать к Сильвии.
Тобиасу с каждым днем становилось все лучше, так что он начал скучать в стенах своей больничной комнаты и попросил все же принести ему транзисторный приемник. Музыка и прочий шум уже не вызывали у него головной боли. Госпожа Ковальски снабжала его книгами, и он постепенно перечитывал библиотеку Донаты.
Когда Доната в следующую пятницу пришла домой, он ожидал ее с книгой в руках, сидя в маленьком кресле, в надетом поверх пижамы домашнем халате.
– Ой, Тобиас, – воскликнула она, – тебе же надо лежать в постели!
Он обнял ее за талию и посадил к себе на колени.
– С тобой!
Доната с трудом удержала в равновесии свой стакан с вином и отпила глоток.
– Пусти же меня! – попросила она и сама заметила, что звучит это не очень решительно.
– Сегодня не пущу. Ты ведь еще не знаешь, что произошло.
Она, не сходя с его колен, положила свободную руку ему на шею.
– Так что же?
– Я помыл себе голову.
Она поворошила его каштановые кудри.
– Браво!
– Ты не представляешь себе, какое я испытал облегчение.
– Представляю, Тобиас.
– И я два часа был на ногах. Госпожа Ковальски может подтвердить.
– Я и так тебе верю.
– Я уже почти здоров, Доната. – Он начал теребить поясок ее зеленого бархатного домашнего халата.
Она слегка хлопнула его по руке.
– Вот именно, «почти».
И вдруг почувствовала, что ее ягодицы упираются во что-то твердое. Твердое, и горячее, и очень живое. Глаза у нее расширились.
Тобиас поцеловал ее в шею и пробормотал в ухо:
– Доната, ты сама не знаешь, какая ты. Я тут лежу целыми днями и думаю только о тебе. Иногда мне кажется, что я вот-вот лопну… или сойду с ума.
– С твоей стороны нечестно…
– Конечно, нечестно – так долго ждать тебя напрасно. – Он взял из ее руки стакан и отставил подальше. Его губы, теперь уже не болезненные, а гладкие и мягкие, встретились с ее губами. Их языки соприкоснулись, а его руки стянули с ее плеч домашний халат.
«Ох, и ловкий же искуситель», успела подумать она и тут же, отказавшись от всякого дальнейшего сопротивления, полетела в омут своей страсти. Потом они лежали в его постели обнаженные, тесно прижавшись друг к другу. Придя в себя, она встала и только теперь замкнула дверь. «Как обнимет милый друг, тут уж думать недосуг», – пронеслось у нее в голове, и она невольно рассмеялась сама над собой.
Теперь, положив голову ему на плечо, а руку – на грудь, Доната думала: это – лучшее, что может быть в ее жизни, блаженствовать, лежа в его объятиях. До сих пор она запрещала себе впадать в экстаз, ведь поддаться такому чувству было для нее равносильно потере контроля над собой, а, значит, превращению в нечто обезличенное. Но, лежа рядом с ним, она, кажется, нашла путь возвращения к любви. Или еще не совсем? Доната больше не чувствовала себя умной, уверенной в себе, расчетливой женщиной в самом творческом возрасте. Рядом с ним, таким большим и сильным, она будто превратилась в девчонку, очень молодую и очень уязвимую, и все же полную доверия к любимому.
Она искала слова, чтобы объяснить ему все это, взвешивая, однако, правильно ли будет полностью раскрыться перед ним. А вдруг ему все это покажется смешным…
– Я люблю тебя, Кошечка ты моя, – прошептал он. Она с любопытством повернула голову, чтобы увидеть его профиль.
– Так ты меня еще ни разу не называл.
– Мысленно уже сколько раз называл. Ты со своими пронзительно-зелеными глазами и короткими шелковыми волосами всегда казалась мне кошечкой. Кошечкой, которая устроилась у меня на коленях.
Ее глубоко тронуло, что его ощущения похожи на ее собственные.
– Больше всего на свете мне хотелось бы сейчас помурлыкать.
– Так попробуй, Кошечка! Я уверен, что у тебя получится.
Дверная ручка задвигалась. Но они взглянули на дверь лишь после того, как услышали за нею шорох. Доната быстро приложила пальцы к его губам.
Они еще подождали, но на этом все и кончилось.
– Кто бы это мог быть? – прошептала Доната.
– Твоя сестра.
– Ты уверен?
– Кто же еще? Госпожа Ковальски стучится, прежде чем войти.
– Но Сильвия? Что это ей пришло в голову?
– Она иногда навещает меня, если ей скучно. – Он поцеловал кончики пальцев Донаты. – Кажется, ее общественные обязанности не так уж изнурительны.
– Но она ведь должна знать, что я у тебя.
– Потому и пришла.
– Она шпионит за мной, что ли?
– Ну, столь сурово я бы это не оценивал.
– Мне очень, очень неприятно, Тобиас.
– А мне ничего. Меня уже тошнит от нашей вечной игры в прятки.
Доната была близка к тому, чтобы рассказать ему о столкновении со Штольце. Но потом ей показалось, что время для этого еще не настало.
Она и сама еще окончательно не решила, как будет реагировать на требование Штольце.
Сильвия про закрытую дверь ничего не сказала. Но ее лицо выражало крайнее неодобрение, а разговаривала она лишь односложно.
Доната размышляла, не следует ли самой затронуть щекотливую тему. Но потом подумала: «А зачем?» Сильвия, конечно, все знает. Обе они взрослые женщины, так что нет причин перед нею оправдываться.
В субботу Тобиас встал и провел целый день на ногах, но сразу после ужина, изнуренный и уставший до изнеможения, лег в постель.
Доната и Сильвия сидели у телевизора, посматривали на демонстрируемое шоу и пили вино. Время от времени они обменивались какими-то словами. Собственно, Доната, оживленно болтая, пыталась как-то развеять судорожную ожесточенность сестры, причем ей самой эти усилия представлялись довольно глупыми. «А нужно ли это мне?» – спрашивала она себя.
Неожиданно, уже осушив несколько стаканов вина, сестра высказалась:
– Похоже, ты ощущаешь серьезные угрызения совести?
Доната рассмеялась.
– С чего это ты взяла?
– Не спорь! К тому же сами эти угрызения говорят в твою пользу.
– Но позволь, – запротестовала Доната, – я…
Сильвия не дала ей договорить.
– Это так. Я тебя знаю. Ты так много говоришь, потому что у тебя есть что скрывать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59
– Не сердись на меня, – каждый раз повторяла она, – но я должна позаботиться о нашем госте.
Сильвия только пожимала плечами, иногда еще бросала:
– Ты не обязана составлять мне компанию.
– Да-да, знаю, но я ведь охотно провожу время с тобой. Только в данный момент гость имеет приоритет. Это ведь лишь временно.
На самом же деле, даже оставляя в стороне ее влюбленность в Тобиаса, она ценила свое пребывание в его обществе гораздо выше, чем в обществе сестры. Она могла ему рассказывать о делах в офисе и на стройплощадках, чем сестра никогда не интересовалась. Он не только умел слушать, но и задавал толковые вопросы и делал верные выводы. Они беседовали оживленно и возбужденно, и обычно после этого было уже поздно заглядывать к Сильвии.
Тобиасу с каждым днем становилось все лучше, так что он начал скучать в стенах своей больничной комнаты и попросил все же принести ему транзисторный приемник. Музыка и прочий шум уже не вызывали у него головной боли. Госпожа Ковальски снабжала его книгами, и он постепенно перечитывал библиотеку Донаты.
Когда Доната в следующую пятницу пришла домой, он ожидал ее с книгой в руках, сидя в маленьком кресле, в надетом поверх пижамы домашнем халате.
– Ой, Тобиас, – воскликнула она, – тебе же надо лежать в постели!
Он обнял ее за талию и посадил к себе на колени.
– С тобой!
Доната с трудом удержала в равновесии свой стакан с вином и отпила глоток.
– Пусти же меня! – попросила она и сама заметила, что звучит это не очень решительно.
– Сегодня не пущу. Ты ведь еще не знаешь, что произошло.
Она, не сходя с его колен, положила свободную руку ему на шею.
– Так что же?
– Я помыл себе голову.
Она поворошила его каштановые кудри.
– Браво!
– Ты не представляешь себе, какое я испытал облегчение.
– Представляю, Тобиас.
– И я два часа был на ногах. Госпожа Ковальски может подтвердить.
– Я и так тебе верю.
– Я уже почти здоров, Доната. – Он начал теребить поясок ее зеленого бархатного домашнего халата.
Она слегка хлопнула его по руке.
– Вот именно, «почти».
И вдруг почувствовала, что ее ягодицы упираются во что-то твердое. Твердое, и горячее, и очень живое. Глаза у нее расширились.
Тобиас поцеловал ее в шею и пробормотал в ухо:
– Доната, ты сама не знаешь, какая ты. Я тут лежу целыми днями и думаю только о тебе. Иногда мне кажется, что я вот-вот лопну… или сойду с ума.
– С твоей стороны нечестно…
– Конечно, нечестно – так долго ждать тебя напрасно. – Он взял из ее руки стакан и отставил подальше. Его губы, теперь уже не болезненные, а гладкие и мягкие, встретились с ее губами. Их языки соприкоснулись, а его руки стянули с ее плеч домашний халат.
«Ох, и ловкий же искуситель», успела подумать она и тут же, отказавшись от всякого дальнейшего сопротивления, полетела в омут своей страсти. Потом они лежали в его постели обнаженные, тесно прижавшись друг к другу. Придя в себя, она встала и только теперь замкнула дверь. «Как обнимет милый друг, тут уж думать недосуг», – пронеслось у нее в голове, и она невольно рассмеялась сама над собой.
Теперь, положив голову ему на плечо, а руку – на грудь, Доната думала: это – лучшее, что может быть в ее жизни, блаженствовать, лежа в его объятиях. До сих пор она запрещала себе впадать в экстаз, ведь поддаться такому чувству было для нее равносильно потере контроля над собой, а, значит, превращению в нечто обезличенное. Но, лежа рядом с ним, она, кажется, нашла путь возвращения к любви. Или еще не совсем? Доната больше не чувствовала себя умной, уверенной в себе, расчетливой женщиной в самом творческом возрасте. Рядом с ним, таким большим и сильным, она будто превратилась в девчонку, очень молодую и очень уязвимую, и все же полную доверия к любимому.
Она искала слова, чтобы объяснить ему все это, взвешивая, однако, правильно ли будет полностью раскрыться перед ним. А вдруг ему все это покажется смешным…
– Я люблю тебя, Кошечка ты моя, – прошептал он. Она с любопытством повернула голову, чтобы увидеть его профиль.
– Так ты меня еще ни разу не называл.
– Мысленно уже сколько раз называл. Ты со своими пронзительно-зелеными глазами и короткими шелковыми волосами всегда казалась мне кошечкой. Кошечкой, которая устроилась у меня на коленях.
Ее глубоко тронуло, что его ощущения похожи на ее собственные.
– Больше всего на свете мне хотелось бы сейчас помурлыкать.
– Так попробуй, Кошечка! Я уверен, что у тебя получится.
Дверная ручка задвигалась. Но они взглянули на дверь лишь после того, как услышали за нею шорох. Доната быстро приложила пальцы к его губам.
Они еще подождали, но на этом все и кончилось.
– Кто бы это мог быть? – прошептала Доната.
– Твоя сестра.
– Ты уверен?
– Кто же еще? Госпожа Ковальски стучится, прежде чем войти.
– Но Сильвия? Что это ей пришло в голову?
– Она иногда навещает меня, если ей скучно. – Он поцеловал кончики пальцев Донаты. – Кажется, ее общественные обязанности не так уж изнурительны.
– Но она ведь должна знать, что я у тебя.
– Потому и пришла.
– Она шпионит за мной, что ли?
– Ну, столь сурово я бы это не оценивал.
– Мне очень, очень неприятно, Тобиас.
– А мне ничего. Меня уже тошнит от нашей вечной игры в прятки.
Доната была близка к тому, чтобы рассказать ему о столкновении со Штольце. Но потом ей показалось, что время для этого еще не настало.
Она и сама еще окончательно не решила, как будет реагировать на требование Штольце.
Сильвия про закрытую дверь ничего не сказала. Но ее лицо выражало крайнее неодобрение, а разговаривала она лишь односложно.
Доната размышляла, не следует ли самой затронуть щекотливую тему. Но потом подумала: «А зачем?» Сильвия, конечно, все знает. Обе они взрослые женщины, так что нет причин перед нею оправдываться.
В субботу Тобиас встал и провел целый день на ногах, но сразу после ужина, изнуренный и уставший до изнеможения, лег в постель.
Доната и Сильвия сидели у телевизора, посматривали на демонстрируемое шоу и пили вино. Время от времени они обменивались какими-то словами. Собственно, Доната, оживленно болтая, пыталась как-то развеять судорожную ожесточенность сестры, причем ей самой эти усилия представлялись довольно глупыми. «А нужно ли это мне?» – спрашивала она себя.
Неожиданно, уже осушив несколько стаканов вина, сестра высказалась:
– Похоже, ты ощущаешь серьезные угрызения совести?
Доната рассмеялась.
– С чего это ты взяла?
– Не спорь! К тому же сами эти угрызения говорят в твою пользу.
– Но позволь, – запротестовала Доната, – я…
Сильвия не дала ей договорить.
– Это так. Я тебя знаю. Ты так много говоришь, потому что у тебя есть что скрывать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59