Взял бы ее прямо на конюшне? Позволил бы ей отстегнуть у него с ноги протез? Стал бы свидетелем того, как она смотрит на эту несчастную культю с жалостью… или с отвращением? «О Господи, какой же я идиот!»
В конце концов вино начало оказывать всегдашнее воздействие. Уже порядочно захмелев, он услышал какой-то настойчивый беспрестанный звон. Ему понадобилось определенное время на то, чтобы сообразить, что звонит телефон.
Он взял трубку.
– Эмилио!
– Мигелино! Когда ты возвращаешься?
– Наверное, на следующей неделе. Через парочку уроков новой владелице Ультимато навсегда расхочется садиться в седло.
– Так что, старая наследница пришлась тебе не по вкусу. А что, она так уродлива?
– Да нет. Она не стара и не уродлива. Наоборот, она очень красива.
– Вот как! Значит, ты заболел?
– Да, Эмилио, заболел. Тоской по родине.
– Я пришлю тебе еще ящик вина.
– Привези его сам.
– Я пришлю его с Исабель.
– Какого черта! Что за ерунду ты несешь?
– Я столкнулся с ней прошлым вечером в баре. Она не переставая о тебе расспрашивает.
– Только не вздумай ей ничего рассказывать.
– Но мне пришлось.
– Что ты хочешь сказать?
– Она была так взволновала тем, что ты после похорон не прибыл на поминки… и так внезапно уехал, даже не попрощавшись с нею…
– Ну, и что же ты ей сказал?
– Дал номер твоего телефона.
– Ах ты, черт! А я-то надеялся от нее избавиться.
– Но с какой стати?
– Она мне опостылела. Сучка недоделанная!
– Недоделанная – или неуделанная?
Эмилио опять удалось добиться своего – Мигель поневоле расхохотался.
– Можешь уделать ее, если тебе так хочется. Вдруг по всей линии послышался треск.
– Эмилио!.. Эй, Эмилио, ты меня слышишь? Послышался голос португальской телефонистки:
– С каким номером вас соединить?
– Пожалуй, не стоит, – отказался Мигель. – Он сам мне перезвонит.
* * *
Патриция сидела, свернувшись в клубок, под ивой на лошадином кладбище и горько плакала. Она сидела, обхватив руками колени, а письмо от Тома валялось рядом с нею на земле – он откладывал свой приезд на целый месяц. Были у него на то самые серьезные причины – в его помощи нуждались больные и несчастные, – и он обещал провести с ней новогодние праздники. И все равно, слезы лились в два ручья. Она не жалела самое себя, но ей было невыразимо грустно. Какая-то часть ее души была безнадежно пуста… а именно здесь пустоты она не терпела. И Том бы сумел заполнить собой эту пустоту, на сей счет у нее не было ни малейших сомнений, но как раз сейчас она чувствовала себя всеми покинутой. Разумеется, она могла бы поделиться своим горем с приятельницами – с Джоанной Бенсон, с Лаурой, – но она терпеть не могла показывать людям, в каком разладе с миром и с самой собой на самом деле живет. Иногда она казалась себе сильной, но тут же на нее накатывала печаль, и она была не в силах удержаться от слез. В такие минуты она приходила сюда, садилась наземь и размышляла о том, как хорошо было бы оказаться похороненной здесь, среди старых друзей, не испытывающих перед смертью никакого страха – и умерших так, словно они всего лишь уснули.
Как раз сейчас, в приступе тоски после получения неприятного известия, у нее не было ни желания, ни сил объясняться с Мигелем Кардигой. Впрочем, она решила пока и не заикаться о том, что произошло в стойле, и предоставить событиям развиваться своим чередом.
На первый урок Мигель привел ей Харпало, жеребца гнедой масти, на двадцатифутовой веревке. Конь был под седлом и во всей сбруе, однако отсутствовали и стремена, и поводья. Прежде чем Патриция успела выразить свое удивление, Мигель властным жестом приказал Деннису усадить се в седло. Усевшись, она почувствовала себя неуютно: не зная, куда девать руки, и беспомощно болтая ногами.
– Ну, и что мне теперь делать? – спросила она с нервозным смешком.
– Ничего, – сухо ответил наставник. – Просто почувствуйте ритм коня. Постарайтесь им проникнуться.
Он щелкнул языком, и Харпало медленным шагом тронулся с места. Но почти сразу же вслед за этим Мигель свистнул. Конь остановился. Мигель сделал несколько шагов вперед.
– Вы когда-нибудь уже садились на лошадь, мисс Деннисон?
– Мистер Кардига, я езжу на лошади с тех пор, как себя помню. У меня множество призов, полученных на охотничьих праздниках.
– Однако лошади вы не чувствуете. Вы сидите прямая, как палка, сдавив коню круп ногами. Каким образом, интересно, вы собираетесь вступить в контакт с животным, если вы не умеете сбросить с самой себя напряжение?
– Я не чувствую никакого напряжения!
Он унижал ее, и Патрицию это, конечно, бесило.
– Вы не чувствуете напряжения, вот как? Ох, прошу прощения, мадемуазель!
Мигель бросил повод и ушел, оставив ее сидеть в неподвижности на застывшем в неподвижности коне. Она уже подумывала, не пуститься ли вскачь, но тут он вернулся, держа в руке два куриных яйца.
Она попыталась превратить все в шутку.
– Яичница? А почему без ветчины? Но он не поддержал игривого тона.
– Это сырые яйца… Я хочу, чтобы вы поместили одно из них между вашим бедром и седлом. Держите яйцо крепко, чтобы не упало наземь, но, вместе с тем, без напряжения, чтобы его не раздавить. – Он подал ей и второе яйцо. – А это прижмите другим бедром.
Теперь она почувствовала себя в еще более комическом положении, чем прежде, – сидя на коне без поводьев и без стремен и удерживая бедрами сырые яйца.
Он вновь взялся за длинную веревку и щелкнул плеткой. Харпало неторопливо снялся с места. Не прошло и нескольких секунд, как по бриджам Патриции растеклись и принялись капать на сапоги оба раздавленных яйца.
Мигель знаком остановил коня и передал повод Деннису.
– На сегодня это все.
Спрыгнув наземь, Патриция уставилась на омлет, в который превратились ее брюки. А когда подняла взгляд, Мигеля на скаковом кругу уже не было. В ярости она закричала ему вслед:
– Да, вы правы, мистер Кардиго! Я испытываю напряжение! Я испытываю напряжение! Но вы тоже его испытываете!
Обернувшись, он ухмыльнулся во весь рот. Она до сих пор не замечала, какие у него ослепительно белые и безупречно ровные зубы.
Собственно говоря, она вообще впервые увидела, как он улыбается.
Когда Мигель вернулся в коттедж, на губах у него по-прежнему играла улыбка.
«Патриция Деннисон проигрывает со счетом ноль-один», – подумал он.
Он не сомневался в том, что она сейчас ревет. И вынужден был признаться самому себе в том, что сознательно и злокозненно стремится к такой ситуации, когда чаша ее терпения наконец переполнится – и она, обозвав его всеми бранными именами, которые ей известны, прикажет ему убираться с фермы вместе с его паршивыми лошадьми.
Но она сумела преподнести ему сюрприз.
Он увидел, как краска заливает ей щеки, увидел, какой гнев вспыхивает у нее в глазах, – но затем, вместо того, чтобы сорваться или взорваться, она саркастически пошутила – и заставила рассмеяться его самого.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83
В конце концов вино начало оказывать всегдашнее воздействие. Уже порядочно захмелев, он услышал какой-то настойчивый беспрестанный звон. Ему понадобилось определенное время на то, чтобы сообразить, что звонит телефон.
Он взял трубку.
– Эмилио!
– Мигелино! Когда ты возвращаешься?
– Наверное, на следующей неделе. Через парочку уроков новой владелице Ультимато навсегда расхочется садиться в седло.
– Так что, старая наследница пришлась тебе не по вкусу. А что, она так уродлива?
– Да нет. Она не стара и не уродлива. Наоборот, она очень красива.
– Вот как! Значит, ты заболел?
– Да, Эмилио, заболел. Тоской по родине.
– Я пришлю тебе еще ящик вина.
– Привези его сам.
– Я пришлю его с Исабель.
– Какого черта! Что за ерунду ты несешь?
– Я столкнулся с ней прошлым вечером в баре. Она не переставая о тебе расспрашивает.
– Только не вздумай ей ничего рассказывать.
– Но мне пришлось.
– Что ты хочешь сказать?
– Она была так взволновала тем, что ты после похорон не прибыл на поминки… и так внезапно уехал, даже не попрощавшись с нею…
– Ну, и что же ты ей сказал?
– Дал номер твоего телефона.
– Ах ты, черт! А я-то надеялся от нее избавиться.
– Но с какой стати?
– Она мне опостылела. Сучка недоделанная!
– Недоделанная – или неуделанная?
Эмилио опять удалось добиться своего – Мигель поневоле расхохотался.
– Можешь уделать ее, если тебе так хочется. Вдруг по всей линии послышался треск.
– Эмилио!.. Эй, Эмилио, ты меня слышишь? Послышался голос португальской телефонистки:
– С каким номером вас соединить?
– Пожалуй, не стоит, – отказался Мигель. – Он сам мне перезвонит.
* * *
Патриция сидела, свернувшись в клубок, под ивой на лошадином кладбище и горько плакала. Она сидела, обхватив руками колени, а письмо от Тома валялось рядом с нею на земле – он откладывал свой приезд на целый месяц. Были у него на то самые серьезные причины – в его помощи нуждались больные и несчастные, – и он обещал провести с ней новогодние праздники. И все равно, слезы лились в два ручья. Она не жалела самое себя, но ей было невыразимо грустно. Какая-то часть ее души была безнадежно пуста… а именно здесь пустоты она не терпела. И Том бы сумел заполнить собой эту пустоту, на сей счет у нее не было ни малейших сомнений, но как раз сейчас она чувствовала себя всеми покинутой. Разумеется, она могла бы поделиться своим горем с приятельницами – с Джоанной Бенсон, с Лаурой, – но она терпеть не могла показывать людям, в каком разладе с миром и с самой собой на самом деле живет. Иногда она казалась себе сильной, но тут же на нее накатывала печаль, и она была не в силах удержаться от слез. В такие минуты она приходила сюда, садилась наземь и размышляла о том, как хорошо было бы оказаться похороненной здесь, среди старых друзей, не испытывающих перед смертью никакого страха – и умерших так, словно они всего лишь уснули.
Как раз сейчас, в приступе тоски после получения неприятного известия, у нее не было ни желания, ни сил объясняться с Мигелем Кардигой. Впрочем, она решила пока и не заикаться о том, что произошло в стойле, и предоставить событиям развиваться своим чередом.
На первый урок Мигель привел ей Харпало, жеребца гнедой масти, на двадцатифутовой веревке. Конь был под седлом и во всей сбруе, однако отсутствовали и стремена, и поводья. Прежде чем Патриция успела выразить свое удивление, Мигель властным жестом приказал Деннису усадить се в седло. Усевшись, она почувствовала себя неуютно: не зная, куда девать руки, и беспомощно болтая ногами.
– Ну, и что мне теперь делать? – спросила она с нервозным смешком.
– Ничего, – сухо ответил наставник. – Просто почувствуйте ритм коня. Постарайтесь им проникнуться.
Он щелкнул языком, и Харпало медленным шагом тронулся с места. Но почти сразу же вслед за этим Мигель свистнул. Конь остановился. Мигель сделал несколько шагов вперед.
– Вы когда-нибудь уже садились на лошадь, мисс Деннисон?
– Мистер Кардига, я езжу на лошади с тех пор, как себя помню. У меня множество призов, полученных на охотничьих праздниках.
– Однако лошади вы не чувствуете. Вы сидите прямая, как палка, сдавив коню круп ногами. Каким образом, интересно, вы собираетесь вступить в контакт с животным, если вы не умеете сбросить с самой себя напряжение?
– Я не чувствую никакого напряжения!
Он унижал ее, и Патрицию это, конечно, бесило.
– Вы не чувствуете напряжения, вот как? Ох, прошу прощения, мадемуазель!
Мигель бросил повод и ушел, оставив ее сидеть в неподвижности на застывшем в неподвижности коне. Она уже подумывала, не пуститься ли вскачь, но тут он вернулся, держа в руке два куриных яйца.
Она попыталась превратить все в шутку.
– Яичница? А почему без ветчины? Но он не поддержал игривого тона.
– Это сырые яйца… Я хочу, чтобы вы поместили одно из них между вашим бедром и седлом. Держите яйцо крепко, чтобы не упало наземь, но, вместе с тем, без напряжения, чтобы его не раздавить. – Он подал ей и второе яйцо. – А это прижмите другим бедром.
Теперь она почувствовала себя в еще более комическом положении, чем прежде, – сидя на коне без поводьев и без стремен и удерживая бедрами сырые яйца.
Он вновь взялся за длинную веревку и щелкнул плеткой. Харпало неторопливо снялся с места. Не прошло и нескольких секунд, как по бриджам Патриции растеклись и принялись капать на сапоги оба раздавленных яйца.
Мигель знаком остановил коня и передал повод Деннису.
– На сегодня это все.
Спрыгнув наземь, Патриция уставилась на омлет, в который превратились ее брюки. А когда подняла взгляд, Мигеля на скаковом кругу уже не было. В ярости она закричала ему вслед:
– Да, вы правы, мистер Кардиго! Я испытываю напряжение! Я испытываю напряжение! Но вы тоже его испытываете!
Обернувшись, он ухмыльнулся во весь рот. Она до сих пор не замечала, какие у него ослепительно белые и безупречно ровные зубы.
Собственно говоря, она вообще впервые увидела, как он улыбается.
Когда Мигель вернулся в коттедж, на губах у него по-прежнему играла улыбка.
«Патриция Деннисон проигрывает со счетом ноль-один», – подумал он.
Он не сомневался в том, что она сейчас ревет. И вынужден был признаться самому себе в том, что сознательно и злокозненно стремится к такой ситуации, когда чаша ее терпения наконец переполнится – и она, обозвав его всеми бранными именами, которые ей известны, прикажет ему убираться с фермы вместе с его паршивыми лошадьми.
Но она сумела преподнести ему сюрприз.
Он увидел, как краска заливает ей щеки, увидел, какой гнев вспыхивает у нее в глазах, – но затем, вместо того, чтобы сорваться или взорваться, она саркастически пошутила – и заставила рассмеяться его самого.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83