Ведь мистер О'Рок почему-то расценил его незнание стихов, как наглое пренебрежение историей своей Родины и, подумав, добавил еще четыре удара. Еле волоча ноги, Фил брел вдоль прохода и на том же самом месте опять споткнулся, растянувшись вдоль радов. Сапоги опять его подвели. В то время, как он вставал с пола, мистер О'Рок, собиравшийся помочь ему еще одним легоньким ударом, воскликнул:
– Боже милостивый, Хадсон! Где ты взял эти сапоги?
Мальчишки с любопытством уставились на его ноги, а Кленси захихикал.
– Что тут смешного, Кленси? – спросил учитель.
– Ничего, сэр.
– Читай с восьмой строфы, – приказал он. Но Кленси потерял кураж, запнулся и вскоре присоединился к трем ученикам у стены.
Филипп зажал израненную ладонь под мышкой и с легким стоном налег грудью на парту. Ремень свистел и щелкал, воспитывая патриотизм и любовь к поэзии.
– Здорово он тебя, – шепнул Джимм.
Фил старался найти более щадящее положение для руки и ничего не ответил.
– Десять – это слишком. Он не имеет права: я бы привел отца.
Фил сердито подумал: «Отца – это хорошо, у кого он есть».
– Слушай, чьи это сапоги. Ведь это не твои.
– Мои, – буркнул Фил.
– Да брось, Фил. Брата, да?
– Заткнись! – прошипел Фил.
– Ну, я никому не скажу, честно, – шептал Джимм. – Мы ж друзья, сидим за одной партой. Скажи, не бойся.
– Любопытной Варваре, как известно…
– Да что ты, Фил, ты же меня знаешь, – заныл Джимм.
– Ладно, надоел ты мне. Сапоги от отца остались. Но если хоть кому-нибудь… Попробуй только пикни.
– Копыто коня, рог быка, улыбка сакса – вот три опасности для нас с вами, – наставлял тем временем мистер О'Рок.
Филипп надеялся, что во время перерыва дождь не позволит выходить, и они останутся в классе. Но когда громко прозвенел звонок, за окнами школы дождь перестал, и они толпой повалили из помещения.
Когда Филипп развернул завтрак, к нему подошел приятель, Диллон. Он сидел в том же ряду, что и Фил, только через проход.
– Ну, что, не убили враги героя Югана Роу? – улыбнулся он.
– Заткнись.
– Ничего себе порцию ты получил. Зато держался то что надо! Молодчина! Когда он тебе еще четыре штуки всыпал, я стал молиться, чтобы ты не заревел.
– Еще чего?
– Он ведь лупил изо всей силы.
– Он все равно не заставит меня реветь. Хоть лопни. Кому-нибудь рассказывать об этом было бесполезно.
Даже дома все родные решат, что он получил свое.
– Невезучий мы народ, – вздохнул Диллон.
– Что правда, то правда.
Дружеское участие приятеля успокаивало Фила.
– Это отцовские сапоги, – признался он вдруг. – По мне они выглядят нормально.
Прозвенел звонок и мальчики пошли к школе. У входа стояла группа ребят.
– А вот и Хадсон! – громко объявил Кленси.
Их обступили, слегка подталкивая.
– Послушай, кто тебя вставил в эти сапоги?
– Ну-ка, пройдись, Хадсон!
– Он падает все время, бедняга.
Фил стал медленно пятиться к стене, Диллон отошел вместе с ним.
– Откуда они у тебя, Хадсон? – не унимался Кленси.
– Он их нашел на помойке.
– Украл, ясное дело.
– Пусть походит перед нами, – настаивал Кленси. – Давай, Хадсон, вперед, герой гражданской войны.
– Это мои сапоги, – сдержанно сказал Фил. – Просто они мне немного велики.
– Не стесняйся, Хадсон, это же сапоги твоего отца? Улыбка стала откровеннее и наглее.
– Совсем нет, – возразил Филипп.
– Да, да, он сам об этом сказал Джимми. Правда, Джимм.
– Ну, в общем, конечно… – забормотал Джимм, отодвигаясь в сторону.
– Говори, говори, – торжествуя закричал Кленси. – И поэтому давайте заставим его пройтись, а мы посмотрим.
Фил, не раздумывая, с визгом бросился на Джимми. Первый же его удар вдребезги разбил очки и нос предателю. Когда они катались по влажной земле, Джимм достал его щеку и расцарапал ее ногтем. Но Фил не чувствовал боли. Он только видел перед собой белое от страха лицо своего врага. В неистовстве он бил и бил по нему, пока оно не стало черно-красным от крови и земли.
– Оттащите его, ребята, – всерьез забеспокоился Кленси, когда увидел, во что превратилось лицо Джимми.
Их пытались разнять, но Фил размахивал во все стороны руками и ногами. Джимми подняли и повели к водопроводной колонке обмывать лицо и руки. Диллон, единственный друг Фила, как мог почистил ему одежду и лицо.
На следующем уроке они сидели, молитвенно сложив руки, а брат Куинлан читал с кафедры духовные наставления. Сосед по парте, ненавистный Джимми, сидел, не поднимая своего разбитого лица. Без очков его вид был непривычным, как бы в портрете не хватало чего-то важного: носа или уха.
– Мы общаемся друг с другом, братья, при помощи слов, жестов или взглядов. Но это лишь внешние формы общения, – вещал проповедник. – Внутри каждого человека, даже самого незаметного, заключен целый мир. Во мраке этого внутреннего мира стоят лицом к лицу бесприютная душа и ее творец. Никто, кроме Бога, не может заглянуть к нам в душу: ни отец, ни мать, ни учитель, ни ваш лучший друг. Но Господь видит все…
– Послушай, мальчик… – Куинлан обратил внимание на Джимми, который пытался остановить кровь, которая опять пошла из носа. – Что ты там возишься с платком? Встань.
Проповедник тоже носил очки и теперь смотрел поверх очков на Джимми, догадываясь, что с парнем не все в порядке.
– Подойди сюда, – приказал он.
Некоторое время брат Куинлан осматривал лицо Джимми, затем повернулся к классу.
– Чья это работа?
Никто не шевельнулся. Все застыли в ожидании. Ведь если никто не признается, то накажут весь класс. Весь! Прошло еще несколько мгновений. И Филипп встал.
– Это я, сэр.
Брат Куинлан велел вывести Джимми во двор и умыть ему как следует лицо. А затем произнес речь о насилии – о насилии над ближними, слабыми, нуждающимися в защите.
– Милосердие и терпение, а не мстительность и жестокость, – вот что всего дороже Господу. Тебе не стыдно, Хадсон? – Ты считаешь, что совершил похвальный, героический поступок?
– Нет, сэр.
– Так почему же ты это сделал, мальчик?
Что толку отвечать? Рассказывать о сапогах, о слове, данном Джимми? Нет, этого никто не поймет. Ведь рубцов и ран в душе не видно никому.
– Глупый поступок, – заключил проповедник, – низкое трусливое нападение. Дай сюда руку!
Обычно они уходили из школы вдвоем или втроем, но сегодня он никого не хотел видеть. Дождь как бы дождавшись окончания уроков, пошел опять. Филипп угрюмо шагал вдоль канала, немного загребая большими сапогами. Дождь может лить и завтра, а его ботинки не будут еще починены. Если мать считает, что отцовы сапоги ему годятся, то одному Богу известно, когда отдадут чинить его ботинки. Сырой холодный ветер собирал на поверхности воды мелкие зябкие волны.
Филипп секунду поколебался, а затем снял сапоги и – сперва один, а потом другой – бросил их в воду.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81