– Уважаемый сэр, – подчеркнуто любезно обратился Майнот к самому молодому из гостей, мистеру Хопгуду. – Вы, романисты, все время нападаете на драгоценное умение следовать традициям. А беды нашего времени – это нынешний дух сомнений. Никогда еще не была у нас так велика тяга к бунту, особенно среди молодежи. Когда индивид начинает рассуждать, – это уже тяжелый симптом национального вырождения. Но данная тема едва ли подходит…
– Поверьте, сэр, – поднял руку лорд Гроули как бы разнимая соперников. – Боюсь, что мы позволяем занимательности заслонять вопрос о целесообразности обсуждения некоторых предметов. Мы даем свободу подобным дипломатиям, и они оплетают и опутывают наши устои, парализуют нашу веру.
– Да простится мне такая вольность, господа, – откликнулся мистер Хопгуд, – но я скажу, что рассуждения опасны только тогда, когда ими занимаются грубые умы. Если культура нам ничего не дает, тогда откажемся от культуры. Но если культура, как я понимаю, насущно необходима человечеству, тогда нам остается только принять и те опасности, которые она с собой несет.
Питер Стоун обошел стол и, убедившись, что у некоторых господ использованы почти все салфетки, отошел к старшему лакею распорядиться по этому поводу.
Гарри Смит оказался точным и в семь тридцать пять они уже отъехали от отеля. Питер, конечно, отдохнул, но обычной энергии и свежести, как это бывало по утрам, не испытывал.
– Мистер Стоун, – почти тотчас нарушил молчание Смит, – граждане нашего городка, мисс и мистер Тейлор были весьма любезны, не правда ли?
– О, да, мистер Смит. Я искренно благодарен вашему Муэ за радушие и гостеприимство.
– Вы не сочтете, надеюсь, меня бестактным, но я предполагаю, что вы были в определенном роде слугой.
– Да, сэр. Я дворецкий в Гроули-холле. И я не собирался никого на этот счет вводить в заблуждение.
– Вы, мистер Стоун, могли бы мне этого и не объяснять. Я все понял еще вчера. Гроули-холл… – Гарри замолчал и задумался.
Видимо это имя рождало в его памяти какие-то забытые воспоминания. Вскоре он снова заговорил:
– А был ведь некий лорд Гроули, вовлеченный в политику умиротворения Гитлера, еще до войны.
– Этого лорда, сэра Гроули, я не знал, – спокойно ответил Питер, – мой наниматель – американский джентльмен, мистер Льюис.
– Лорд Гроули возглавлял группу политиков, которые пытались договориться с Гитлером еще в начале тридцатых годов. После войны, припоминаю, он подал на какую-то газету в суд, обвиняя ее в клевете. «Экспресс», «Ньюс-хроника»… я не помню. Тем более, что дело он, кажется, проиграл. Ему еще повезло, что его не отдали под суд за государственную измену.
– О, мистер Смит, вот здесь, пожалуйста, – перебил собеседника Питер, с облегчением заметив свою сиротливо стоящую машину.
Смит припарковался позади «Воксхолла» и энергично вышел из машины. Питер Стоун подошел к своему незадачливому транспорту, пошарил в кармане пальто и, достав ключи, открыл багажник.
– У вас есть воронка? – спросил Гарри, подходя с канистрой в руке.
– Я редко путешествую, сэр, и впервые в столь глупом положении.
– Пустяки, открывайте пробку, я сейчас. – Он быстро вернулся к своей машине и почти бегом, как он делал все, принес большую удобную воронку.
– Мистер Смит, я причинил вам уйму беспокойства, – стал благодарить его Питер.
– Не стоит благодарности, мистер Стоун. Если бы мне это было обременительно или неприятно, поверьте, я бы этого не делал.
– Я очень, очень признателен вам за помощь, сэр.
Питер сел в машину, секунду помедлил и обернулся к Смиту, склонившемуся к его открытому окну.
– Признаюсь. Хочу вам сказать правду, мистер Смит. Я действительно знал лорда Гроули. Он был прекрасным человеком, настоящим джентльменом. Я отдал ему свои лучшие годы…
Веселость Гарри как-то разом померкла. Мужчины почувствовали неловкость, хотя то, что сообщил Стоун, никак не влияло на обстоятельства их встречи.
– Похоже, с этим запасом топлива вы доберетесь до ближайшей бензоколонки, – прервал паузу Гарри Смит.
– Благодарю, сэр.
– Но вы, мистер Стоун, разделяли мнения лорда Гроули? Как вы относились к его деятельности, понимали ее, поддерживали?
– Я был его дворецким, сэр. В мои обязанности входило служить ему, а не соглашаться или не соглашаться с его мнениями.
– Вы ему полностью доверяли?
– В конце жизни лорд Гроули сам признавал, что совершал ошибки, что он был слишком доверчив и позволял обманывать себя.
– Понимаю, да, понимаю, – сказал в раздумье Гарри Смит.
– Благодарю, – с каким-то облегчением в голосе сказал Питер. – Вы были чрезвычайно любезны, мистер Смит. Благодарю.
– Вы к морю?
– Да, сэр, в Торки.
– Вам прямо и на первом перекрестке – налево, – подсказал Гарри и замялся.
Что-то не отпускало его, что-то беспокоило, и он решился:
– Извините, мистер Стоун, я не хотел бы надоедать вам, но я весьма заинтригован: каково ваше место в этой истории? Там, где совершались ошибки, трудно было, по-видимому, остаться безупречным?
– Конечно, сэр, я, как любой живой человек, совершал свои ошибки. Но, может быть, у меня еще будет время и возможность исправить хотя бы одну ошибку. Это я и собираюсь сделать там, куда еду.
– Попробуйте включить зажигание, – мистер Смит подобрался, он хотел немного сгладить свою назойливость. Питер повернул ключ, стартер бодро взялся за двигатель и тот устойчиво заворчал на малых оборотах.
– Благодарю вас, сэр.
– Удачи, мистер Стоун. Очень было интересно переговорить с вами.
К шести часам вечера в кабинете лорда Гроули становилось темно, и только единственная лампа на письменном столе бросала из-под кремового абажура пятна на турецкий ковер, на обложки снятых с полок книг и открытые страницы той, что была выбрана для чтения. Блики от пламени в камине трепетали на темно-бордовом кофейном сервизе, поставленном на низеньком столике с салфеткой из тонкой индийской соломки. Зимой, когда шторы опускались, в этой комнате с обшитым дубом потолком и рядами тяжелых томов в кожаных переплетах было совсем темно. Комната была очень большая, и освещенное место у камина, где сидел Джеймс Гроули, казалось маленьким оазисом. Но это нравилось ему.
В неизменном бархатном халате коричневого цвета и таких же турецких туфлях лорд хорошо гармонировал со своим окружением – смесью света и темноты. В световом пятне четко рисовалось его желтоватое, резко очерченное лицо, изгиб черных бровей над глазами, темные с проседью волосы, все еще густые.
Для его ясного ума, умевшего почти бессознательно отбрасывать все несущественное и из множества обстоятельств и перечитанных подробностей отбирать важное, такие часы спокойного размышления были наслаждением. Но сегодня что-то тревожило его, не давало мыслям пребывать в комфорте чистых умозаключений.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81