– Признаюсь тебе, не знаю.
– Она была красавицей, происходила из аристократической семьи и предпочла умереть, когда ее хотели выдать замуж против желания.
Он улыбнулся ей. Тень неуверенности мелькнула в его глазах, но голос не выдал его.
– К счастью, ты не придерживалась столь крайних убеждений.
– Чего нельзя было сказать о Мадам, – проговорила Санча, шагая с опущенной головой.
Бабочка пролетела перед ней, едва не коснувшись лица крыльями с оранжевой каймой. Нахмурив черные брови, Санча взглянула на Хью.
– Год назад, в канун дня святой Агнессы, мы были в Соннинг-хилле. Король Ричард редко приезжал туда, а Мадам, ну, она уже была в том возрасте, когда… – Санча запнулась, подыскивая подходящие слова.
– Когда начинают понимать, что значит быть замужней женщиной, – пришел на помощь Хью.
– Думаю, да. Она жаждала быть все время с Ричардом. Но он появлялся лишь изредка. Когда я видела их вместе, мне иногда казалось, что он тяготится ее полудетской любовью. В те несколько раз, когда он приезжал в Соннинг-хилл, он привозил с собой столько фавориток, актеров и музыкантов, что всем становилось неловко. Устраивалось что-то вроде карнавала. О, конечно, было весело от дурачеств лицедеев, от музыки. Но подобные празднества не радовали Мадам. Она хотела, чтобы Ричард принадлежал ей одной.
Санча минуту помолчала, шагая рядом со своей лошадкой.
– Мне думается, она боялась за себя и за Ричарда. А в канун дня святой Агнессы мы постились, даже ни разу не пригубили вина. Потом в ту ночь ночей мы отправились в часовню молиться. И там Мадам дала обет, что у нее не будет другого мужа, кроме Ричарда. Что она, как святая Агнесса, предпочтет могилу новому замужеству. И после этого она поклялась нам, мне, Мари и Алине, что ни одну из нас не выдадут замуж против нашей воли. Вот почему я не могла поверить, что она дала согласие на наш брак.
– Может быть, она думала, что так тебе будет лучше? Ты была очень больна, когда твои подруги фрейлины пришли навестить тебя.
– Мари и Алина? – удивилась Санча. – Они навещали меня, когда я была больна?
– Разве ты не помнишь этого?
– Нет, совершенно не помню.
– Они приходили, разговаривали с тобой, пытались добиться хоть слова в ответ, – нехотя сказал он, не желая портить эти мгновения неприятными воспоминаниями. – Похоже, ты не узнавала их.
– А ты, ты был там тогда?
– Был.
– Ты считаешь, что я по-прежнему больна? – испытующе взглянула на него Санча.
– На мой взгляд, ты так же прекрасна и свежа, как этот летний день.
– Но ты не можешь видеть, что творится у меня в голове, – возразила она.
– А если б мог? – шутливо спросил он. – Что бы я там увидел, разноцветные перья или имбирные пряники?
Она улыбнулась, и на щеках у нее заиграли ямочки.
– Радуйся, что не латинские стихи, не то тебе пришлось бы туго.
– Вижу, я пред тобой в вечном долгу, – рассмеялся Хью.
Вскоре они поднялись на вершину холма.
– Смотри! Видишь! Вон там! – Хью показал на неровную линию серых камней, пересекавшую вересковую пустошь. – Это и есть римская стена.
Он подсадил ее на лошадь, потом, взяв поводья своего коня, вдел ногу в стремя. Они галопом поскакали к древнему укреплению.
Санча направила свою маленькую лошадку вдоль огромных замшелых камней, потом повернула и поскакала обратно. Хью уже спешился. Он поймал ее лошадь за уздечку и, обняв Санчу за талию, помог спуститься на землю.
Санча, прищурясь, посмотрела на извилистую линию стены, теряющуюся вдали, потом медленно перевела критический взгляд на камни перед ней.
– Не слишком впечатляет, – заключила она.
– Что ж, – не стал спорить Хью, – наверно, это не самая высокая стена на свете и не самая крепкая. Но как подумаешь, что она простирается на многие десятки лиг – мне говорили, на семьдесят, – и что стоит она со времен Цезаря, то начинаешь думать иначе.
– Но она совсем не такая, как я ожидала. Я думала, она огромная. – Санча широко развела руки, показывая, какой она представляла себе стену. Когда она оглянулась, Хью беззвучно смеялся. – Что я сказала такого смешного? – капризно спросила она и тоже улыбнулась.
Он нагнулся и сорвал одуванчик.
– Держи, – протянул он цветок. – Загадай желание. Поднеси цветок к губам и дунь что есть силы. Если все семена улетят, желание сбудется.
Санча, ожидая подвоха, с неохотой взяла одуванчик, но потом набрала в грудь воздуху и сложила губы трубочкой.
– Учти, – предупредил Хью. – Если не сдуешь все, с тебя выкуп.
Она снова набрала воздуху и дунула изо всех сил. Увидев, что несколько семян осталось, она засмеялась и стала просить:
– Можно попробовать еще разок? Я просто не знала, как надо дуть. Второй раз у меня получится!
Он быстро поймал ее за руку.
– Разрешается дунуть только один раз!
– Фу, это неправильно!
– Все равно, плати выкуп.
Оказавшись в кольце его сильных рук, Санча посмотрела на него смеющимися глазами:
– Увы, у меня нет денег. Сжальтесь надо мной, месье…
– Но у тебя есть уста, чья сладость губительна для моего сердца, – ответил он, касаясь губами ее щеки.
– Губительна! Так я погубила тебя?
– Чем еще объяснить то, что я потерял интерес ко всем хорошеньким девушкам? Перестал спать по ночам.
Она засмеялась:
– Я тут ни при чем!
– При чем, – возразил Хью и прильнул к ее губам. Его ладонь легла ей на грудь. Смеясь, она стала отталкивать его.
– Разве это уста?
– Но они так божественны, – шепнул он в ее ушко. – Честное слово, не будь земля такой жесткой, я бы взял с тебя выкуп прямо здесь.
17
Наступила середина лета, и в аббатстве праздновали рождение Иоанна Крестителя. Всю ночь на Иванов день крестьяне жгли в лугах костры, казавшиеся во тьме огромными оранжевыми глазами. Весь следующий день кострищи тлели и дымились. Брат Малком был в ярости и поносил «языческий обычай». Несколько недель после этого, встречая крестьян, он осыпал их упреками, смущал их душу угрозами неведомых кар. Юан, пастух, и многие слуги сторонились его, как прокаженного.
В эти летние дни, наполненные опьяняющим запахом роз и свежескошенного сена, Санча часто сопровождала мужа на своей каурой лошадке в поездках по поместью. Она наблюдала, как буйные травы падают под косами крестьян, а позже, в погожий день, как встают в лугах аккуратные стога. Ее изумляли эти горы сена, делавшиеся как можно выше, чтобы им не страшны были затяжные осенние дожди. С юным задором она присоединялась к крестьянкам, смеясь и помогая им поднимать золотистые снопы.
Но больше всего Санче нравилось смотреть на овец. В день, когда отары перегоняли на пастбища, она выезжала с Хью и Мартином. Все утро она не покидала седла, наблюдая за тем, как пастушьи овчарки носятся, словно тени, в высокой траве лугов, собирая разбредавшихся в разные стороны овец.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85