Она не забыла толп народа, запрудивших улицы Лондона, выражение боли в глазах маленькой королевы. Лица, сцены, обрывки разговоров всплывали в ее памяти, сменяя друг друга. Но за мелькавшими обрывками воспоминаний оставалось что-то неуловимое, что ее сознание, казалось, вот-вот восстановит, вырвет из тьмы, что-то необъяснимо тревожившее ее, вызывавшее у нее смутный безотчетный страх.
Алиса продолжала говорить, найдя в лице госпожи благодарную слушательницу. Она рассказала о своей жизни в Виндзоре, о том, как однажды видела короля Ричарда и маленькую королеву-француженку.
– Это случилось в первые дни после того, как я устроилась в Виндзоре. Я работала там на кухне, и вот мы, три девушки, залезли на стену и увидели маленькую королеву, которая гуляла со своими придворными дамами в саду. Как все странно, правда? Я, должно быть, видела вас, миледи, хотя не знаю, почему мне так кажется. Я тогда почти не глядела на лица дам, потому что не могла глаз отвести от их роскошных платьев. Никогда в жизни не видела я ничего подобного: шелк и атлас, расшитые дивными камнями, переливавшимися и сверкавшими на солнце. Как это печально, – задумчиво вздохнула Алиса, – быть такой молодой и уже потерять мужа.
Ее слова поразили Санчу в самое сердце.
– Король Ричард! – воскликнула она, и вновь чувство странной тревоги стиснуло ей грудь.
– Да, миледи, разве вы не знаете? Говорят, он умер от разрыва сердца, когда лишился трона.
Санча больше не проронила ни слова, боясь неосторожной фразой выдать себя. Отвернувшись к окну, она молча горько плакала. Слезы струились по ее щекам, капали на грудь, сдавленные рыдания порою срывались с дрожащих губ. Она плакала по тщеславному и глупому Ричарду, по маленькой одинокой королеве, оплакивала свою участь.
В наступающих сумерках отряд медленно тащился к Оксфорду. Дорога шла по гравийной насыпи посреди болот и к югу от города пересекала реку.
У ворот святого Олдата выстроилась длинная очередь повозок. Наступил вечер, прохладный и сырой. Таможенные чиновники, вооруженные фонарями, расспрашивали купцов о товарах, которые те везли в город на продажу, щупали кладь, заглядывали в повозки и объявляли наконец размер пошлины.
Каждый купец, когда подходила его очередь, неизменно протестовал, оспаривая назначенную цену, и после громкой перебранки чиновники иногда шли на уступки, но чаще нет. Все, похоже, зависело от того, насколько неуступчивым оказывался купец и насколько зычным голосом обладал.
Очередь продвигалась невыносимо медленно. Когда небольшой отряд, предводительствуемый Хью, – всадники, коляска, повозки, – оказался наконец у ворот, чиновник потребовал уплатить купеческую пошлину. Он потребовал полденье с каждой повозки, два денье с коляски и по пять денье за каждый тюк товара, который будет провезен в город.
– Я не купец, – принялся спокойно объяснять Хью. – Это все мои личные вещи: у меня нет намерения продавать их.
Красноносый чиновник был непреклонен.
– Сэр, вы не первый купец, который пытается сойти за путешествующего дворянина. Мы здесь повидали разных негодяев.
– Уверяю вас, сэр, – сказал Хью, едва сдерживая гнев, – я не негодяй и не купец, я – путешественник. – В подтверждение своих слов он вытащил первое из рекомендательных писем. – Вот письмо к сэру Уолтеру Луту, который, полагаю, занимает у вас должность королевского бейлифа [Бейлиф – представитель короля, осуществлявший административную и судебную власть на местах.]. – Именно такой титул употребил его отец, адресуя письмо сэру Уолтеру Луту.
Чиновник секунду размышлял, потом крикнул одному из помощников, чтобы принесли фонарь. Повернувшись к свету, он распечатал письмо и стал внимательно изучать размашистую вязь строк, выведенных черными чернилами. Поскольку чиновник сам состоял на службе у сэра Уолтера, его отношение к Хью мгновенно переменилось. Он рассыпался в извинениях и сказал, что с величайшим удовольствием объяснит, как короче проехать к резиденции бейлифа.
Как оказалось, нужный дом было нетрудно найти. Он стоял среди высоких и роскошных домов, окружавших площадь перед храмом святого Эбба. Тем не менее трехэтажное строение с недавно оштукатуренными стенами сразу бросалось в глаза, отличаясь от соседних зданий колоннами по фасаду. В голубоватых сумерках оно казалось сияюще-белым и напоминало чудовищных размеров торт, который дожидается, пока его скушает на десерт какой-нибудь великан. Войдя во двор, Хью заметил поместительные конюшни и многочисленные хозяйственные постройки позади дома.
В дверях его встретил согбенный высохший слуга, который, неторопливо семеня впереди, проводил Хью и его спутников в полутемную галерею, где горел единственный факел на стене, и оставил одних.
Вскоре слуга возвратился, неся в руке зажженную лампу. За ним шел невысокий толстый лысеющий человек в модного покроя бархатных камзоле и штанах. Хью догадался, что это сам сэр Уолтер Лут, и обратился к нему с подобающим почтением.
– Добрый вечер, сэр. Да пошлет вам Бог здоровья! Я – Хью Кенби и направляюсь в свое поместье. Отец просил передать вам наилучшие пожелания. Остальное вы найдете в этом послании. – С этими словами Хью протянул сэру Уолтеру письмо.
– Добрый, поистине добрый вечер, мессир, – приветливо сказал сэр Уолтер, подходя и обнимая Хью, как давно не виденного родственника. – Добро пожаловать! Добро пожаловать! Боже правый! Я должен был бы с первого взгляда узнать сына Уильяма. Ты точная копия отца! Как он поживает? – спросил сэр Уолтер, принимая письмо.
Его слова заставили Хью улыбнуться. Кажется, все на свете замечают его сходство с отцом, кроме него самого.
– У отца все хорошо, – ответил Хью. – Сейчас он находится в Вестминстере, где скоро открывается парламент.
– Ах да, парламент, – протянул сэр Уолтер и заметил: – У нас есть «хороший» парламент и «плохой»… Хотя, полагаю, никто не скажет, в чем между ними разница!
Хью позабавило это замечание, и он сразу почувствовал расположение к этому добродушному человеку, встретившему его так сердечно. Хью подумал, что, должно быть, сэр Уолтер Лут чем-то очень обязан отцу, поскольку тот не колеблясь предложил стол и кров всей его многочисленной свите.
Как только вопрос с размещением более тридцати человек и сорока четырех лошадей был решен, сэр Уолтер позвал свою семью и представил домочадцам Хью и его застенчивую и странно молчаливую молодую жену.
Комната, которую им отвели, была просторной, как все помещения в этом доме, и казалась пустой. Возле огромного камина стоял на коленях слуга и раздувал огонь. Мебели было мало: лишь приземистая, крепкая кровать под пахнущим плесенью балдахином цвета шафрана, высокий сундук, обитый кожей табурет и длинная низкая изящная скамья со множеством кожаных подушек.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85
Алиса продолжала говорить, найдя в лице госпожи благодарную слушательницу. Она рассказала о своей жизни в Виндзоре, о том, как однажды видела короля Ричарда и маленькую королеву-француженку.
– Это случилось в первые дни после того, как я устроилась в Виндзоре. Я работала там на кухне, и вот мы, три девушки, залезли на стену и увидели маленькую королеву, которая гуляла со своими придворными дамами в саду. Как все странно, правда? Я, должно быть, видела вас, миледи, хотя не знаю, почему мне так кажется. Я тогда почти не глядела на лица дам, потому что не могла глаз отвести от их роскошных платьев. Никогда в жизни не видела я ничего подобного: шелк и атлас, расшитые дивными камнями, переливавшимися и сверкавшими на солнце. Как это печально, – задумчиво вздохнула Алиса, – быть такой молодой и уже потерять мужа.
Ее слова поразили Санчу в самое сердце.
– Король Ричард! – воскликнула она, и вновь чувство странной тревоги стиснуло ей грудь.
– Да, миледи, разве вы не знаете? Говорят, он умер от разрыва сердца, когда лишился трона.
Санча больше не проронила ни слова, боясь неосторожной фразой выдать себя. Отвернувшись к окну, она молча горько плакала. Слезы струились по ее щекам, капали на грудь, сдавленные рыдания порою срывались с дрожащих губ. Она плакала по тщеславному и глупому Ричарду, по маленькой одинокой королеве, оплакивала свою участь.
В наступающих сумерках отряд медленно тащился к Оксфорду. Дорога шла по гравийной насыпи посреди болот и к югу от города пересекала реку.
У ворот святого Олдата выстроилась длинная очередь повозок. Наступил вечер, прохладный и сырой. Таможенные чиновники, вооруженные фонарями, расспрашивали купцов о товарах, которые те везли в город на продажу, щупали кладь, заглядывали в повозки и объявляли наконец размер пошлины.
Каждый купец, когда подходила его очередь, неизменно протестовал, оспаривая назначенную цену, и после громкой перебранки чиновники иногда шли на уступки, но чаще нет. Все, похоже, зависело от того, насколько неуступчивым оказывался купец и насколько зычным голосом обладал.
Очередь продвигалась невыносимо медленно. Когда небольшой отряд, предводительствуемый Хью, – всадники, коляска, повозки, – оказался наконец у ворот, чиновник потребовал уплатить купеческую пошлину. Он потребовал полденье с каждой повозки, два денье с коляски и по пять денье за каждый тюк товара, который будет провезен в город.
– Я не купец, – принялся спокойно объяснять Хью. – Это все мои личные вещи: у меня нет намерения продавать их.
Красноносый чиновник был непреклонен.
– Сэр, вы не первый купец, который пытается сойти за путешествующего дворянина. Мы здесь повидали разных негодяев.
– Уверяю вас, сэр, – сказал Хью, едва сдерживая гнев, – я не негодяй и не купец, я – путешественник. – В подтверждение своих слов он вытащил первое из рекомендательных писем. – Вот письмо к сэру Уолтеру Луту, который, полагаю, занимает у вас должность королевского бейлифа [Бейлиф – представитель короля, осуществлявший административную и судебную власть на местах.]. – Именно такой титул употребил его отец, адресуя письмо сэру Уолтеру Луту.
Чиновник секунду размышлял, потом крикнул одному из помощников, чтобы принесли фонарь. Повернувшись к свету, он распечатал письмо и стал внимательно изучать размашистую вязь строк, выведенных черными чернилами. Поскольку чиновник сам состоял на службе у сэра Уолтера, его отношение к Хью мгновенно переменилось. Он рассыпался в извинениях и сказал, что с величайшим удовольствием объяснит, как короче проехать к резиденции бейлифа.
Как оказалось, нужный дом было нетрудно найти. Он стоял среди высоких и роскошных домов, окружавших площадь перед храмом святого Эбба. Тем не менее трехэтажное строение с недавно оштукатуренными стенами сразу бросалось в глаза, отличаясь от соседних зданий колоннами по фасаду. В голубоватых сумерках оно казалось сияюще-белым и напоминало чудовищных размеров торт, который дожидается, пока его скушает на десерт какой-нибудь великан. Войдя во двор, Хью заметил поместительные конюшни и многочисленные хозяйственные постройки позади дома.
В дверях его встретил согбенный высохший слуга, который, неторопливо семеня впереди, проводил Хью и его спутников в полутемную галерею, где горел единственный факел на стене, и оставил одних.
Вскоре слуга возвратился, неся в руке зажженную лампу. За ним шел невысокий толстый лысеющий человек в модного покроя бархатных камзоле и штанах. Хью догадался, что это сам сэр Уолтер Лут, и обратился к нему с подобающим почтением.
– Добрый вечер, сэр. Да пошлет вам Бог здоровья! Я – Хью Кенби и направляюсь в свое поместье. Отец просил передать вам наилучшие пожелания. Остальное вы найдете в этом послании. – С этими словами Хью протянул сэру Уолтеру письмо.
– Добрый, поистине добрый вечер, мессир, – приветливо сказал сэр Уолтер, подходя и обнимая Хью, как давно не виденного родственника. – Добро пожаловать! Добро пожаловать! Боже правый! Я должен был бы с первого взгляда узнать сына Уильяма. Ты точная копия отца! Как он поживает? – спросил сэр Уолтер, принимая письмо.
Его слова заставили Хью улыбнуться. Кажется, все на свете замечают его сходство с отцом, кроме него самого.
– У отца все хорошо, – ответил Хью. – Сейчас он находится в Вестминстере, где скоро открывается парламент.
– Ах да, парламент, – протянул сэр Уолтер и заметил: – У нас есть «хороший» парламент и «плохой»… Хотя, полагаю, никто не скажет, в чем между ними разница!
Хью позабавило это замечание, и он сразу почувствовал расположение к этому добродушному человеку, встретившему его так сердечно. Хью подумал, что, должно быть, сэр Уолтер Лут чем-то очень обязан отцу, поскольку тот не колеблясь предложил стол и кров всей его многочисленной свите.
Как только вопрос с размещением более тридцати человек и сорока четырех лошадей был решен, сэр Уолтер позвал свою семью и представил домочадцам Хью и его застенчивую и странно молчаливую молодую жену.
Комната, которую им отвели, была просторной, как все помещения в этом доме, и казалась пустой. Возле огромного камина стоял на коленях слуга и раздувал огонь. Мебели было мало: лишь приземистая, крепкая кровать под пахнущим плесенью балдахином цвета шафрана, высокий сундук, обитый кожей табурет и длинная низкая изящная скамья со множеством кожаных подушек.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85