– Как вы смеете! Оскорбляя меня, вы оскорбляете святую церковь! – возмутился священник.
Хью и духовник Гилберта продолжали громко обмениваться обвинениями.
Наконец отец Антонио не выдержал и с такой силой швырнул на стол переплетенные в кожу документы, что подпрыгнули чернильница и подставка для перьев.
– Вы отнимаете у меня время! – рявкнул он. – Но, что еще хуже, отнимаете время у епископа, не говоря уже о том, что испытываете его терпение. А это, обещаю, не принесет пользы ни вам, ни вашему господину! Скажите своему хозяину, чтобы он был здесь через два месяца, на день святого Симеона. Или он будет здесь, или его лишат причастия!
Хью сомневался, чтобы Гилберт очень рьяно заботился о своей душе. «Видимо, все же не миновать драки за Обри», – подумал Хью. Другого пути разрешить спор для них с братом не существовало. Кому-то из них придется умереть.
Обратная дорога в Эвистоун проходила под непрерывным дождем. То и дело в тяжелом, насыщенном влагой воздухе разносились глухие раскаты грома, словно звучал отсыревший барабан. Когда пошли холмы, чередующиеся с долинами, уже начали опускаться сумерки. Перед закатом они достигли аббатства; заходящее солнце золотило поднимавшийся из низин туман.
В этот вечер стол привычно ломился от еды, но едоков было непривычно мало – немногие решились опять выслушивать бесконечные рассуждения отца Антонио.
Однако присоединившийся в этот раз к обширной трапезе брат Малком, который избегал мясной пищи и довольствовался овсянкой, одержал своеобразную победу над отцом Антонио. Без всякого намерения и особых усилий с его стороны он сумел завладеть общим вниманием достаточно надолго, чтобы отец Антонио проговорился, что епископ удовлетворил его просьбу и разрешил захоронить останки римских легионеров, которые валялись под открытым небом на холме позади кладбища.
Одной из излюбленных тем отца Антонио была жизнь святого Ансельма, и он способен был рассуждать о ней бесконечно. Но Хью не слушал священника. Все его мысли были о молодой жене.
Санча, прекрасно сознававшая силу своей красоты, наслаждалась пылкими взглядами, которые бросал на нее Хью. Она впитывала льющуюся из его глаз любовь кожей, глазами, сердцем. Они сидели, переплетя под столом пальцы, и не отрываясь смотрели друг на друга.
Весь вечер, нет, весь день ждавшие этого момента, они, едва захлопнулась дверь спальни, бросились в объятия друг другу. Не прерывая долгих, исступленных поцелуев, они начали торопливо сбрасывать с себя одежду.
Хью на руках отнес Санчу в постель и лег рядом, не выпуская из объятий. Он целовал ее маленькую прохладную грудь, молочно-белый живот, крохотные родинки, следовал губами по изгибам ее тела.
Санча словно растворялась в его ласках, жадно впитывая его любовь. Охрипший голос Хью вывел ее из сладостного забвения:
– Скажи, что хочешь меня.
– Нет… – отказывалась она, еще не привычная к любви мужчины, желая его и стыдясь выразить это словами.
– Да, – шептали ей на ухо его губы. Он продолжал уговаривать задыхающимся шепотом, ласково, настойчиво: – Скажи, что ты моя, всем сердцем моя. Скажи, чтобы я это услышал.
Санча тихо застонала и неистово прижалась к нему, стремясь еще теснее слиться с мужем. Он со свистом дышал сквозь стиснутые зубы. Ладони его сжали ее бедра.
– Скажи.
– Да! – с мукой в голосе выкрикнула она. – Я твоя, твоя, всем сердцем твоя! – словно рыдания, срывались с ее губ слова, и бедра поднялись навстречу ему…
Они лежали, разговаривая о множестве вещей, о надеждах, мечтах, о жизни, которая начнется теперь. Наконец они уснули, чтобы вскоре вновь проснуться и вновь броситься друг другу в объятия, и вновь любить, любить до изнеможения.
* * *
Наутро Хью спустился в столовую, чтобы пожелать отцу Антонио безопасного пути назад в Гексхэм.
– Не волнуйся из-за Обри, спи спокойно, – посоветовал Антонио. – Епископ займется твоим братом. Нортумберленд не может позволить себе вызвать недовольство святой церкви. – В дверях Антонио повернулся к Хью и, взяв молодого человека за мускулистое плечо, сказал: – У тебя усталый вид, сын мой. – И, кашлянув, добавил: – Боюсь, я своей болтовней не дал тебе толком выспаться.
– Ну что вы, отче, – ответил Хью, – я получил огромное удовольствие от наших бесед.
Новый дом все больше интересовал Санчу. От брата Малкома она узнала о далеком прошлом этих мест и о римских легионерах, которые некогда завладели не только Севером, но большей частью Англии.
– На этом самом месте, – сообщил ей брат Малком, – стоял дом, построенный римлянами. Каменные строения аббатства и замок почти такие же старые, как древняя стена, сложенная завоевателями.
Брат Малком с удовольствием рассказывал о славном прошлом, живописуя деяния великих героев старины. Но больше всего ее восхитил рассказ о древней стене. Она решила, что обязательно увидит ее. Хью уговорить ничего не стоило, ибо стояло благодатное лето, и он был влюблен в нее; для него не было прекрасней и соблазнительней картины, чем его молодая жена, скачущая верхом по вересковым пустошам или собирающая цветы на лугу.
Они выехали рано утром, когда было еще свежо и мерцающая даль манила обещанием приключения. Через несколько часов они наконец приблизились к цели путешествия и, переведя лошадей на шаг, стали подниматься по склону высохшего луга. Луг перешел в пустошь, сплошь заросшую коровяком, высоким и прямым, словно свечи, с широкими сине-зелеными листьями и золотистыми цветами.
Было тепло и солнечно. Поля колышущейся под ветерком пшеницы и фермы под соломенными крышами напоминали миниатюру из рукописной Библии. Они миновали зеленую поляну и выехали к пустоши, покрытой зарослями вереска, утесника и цветущего ракитника. Через несколько минут всадники спешились и повели лошадей в поводу.
До этого момента Санча с Хью разговаривали мало и лишь о том, что видели по дороге: зайце, выскочившем прямо из-под копыт лошади, птичьем гнезде в зарослях утесника и куманики, в котором лежало четыре яйца, о бабочках, порхавших как облако, над ракитником, усыпанном желтыми цветами.
Последнее время Санча редко думала о прошлом и своей маленькой Мадам. Но тем утром она натолкнулась на рослую рыжеволосую девушку, работающую на кухне, одну из внучек Моры. Девушка громко жаловалась, что Донел бросил ее ради другой, ее кузины. Девушка изливала свое горе всем, кто желал ее слушать, сетуя, что у нее больше не будет мужчины, как сказала святая Агнесса.
При упоминании святой Агнессы прошлое вновь живо встало перед Санчей, и она не могла не думать о нем.
– Ты знаешь историю святой Агнессы? – спросила она Хью, когда они шли через заросли ракитника. Солнце золотило его волосы, и голова мужа была того же цвета, что и цветущий кустарник.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85