Хью порылся в памяти. «Хвосты кобылиц», – припомнил он и подумал, что отец долгие годы как бы вообще не существовал для него.
Он вдруг почувствовал глубокую усталость. Сердце гулко билось в груди, ощущалась какая-то пустота, в мышцах – вялость.
С каким удовольствием он размозжил бы голову Гилберта о камни, которыми был вымощен монастырский двор. Это, однако, не помогло бы решить его затруднения. Он давным-давно понял, что от ссоры слишком мало проку. Да и, говоря честно, сейчас его сводные братья, при всей их ненависти к нему, представляли для него наименьшую опасность.
Шагая по двору, Хью раздумывал, стараясь быть спокойным и логичным, каким образом убедить Суинфорда, что он бесполезен ему в качестве шпиона, и в то же время показать Нортумберленду, что он его преданный вассал. В лучшем случае его постигнет неудача, в худшем – он рискует жизнью.
Мартин вернулся к дому для гостей, сломав по дороге ветку, и теперь строгал ее ножом, коротая время до прихода господина.
Рядом Санча и Алиса развлекались, передвигая фишки на доске, которую им принесли из коляски. Мартин слушал, как они то спорят, то негромко смеются. Время от времени он невольно улыбался, когда госпожа, бывшая не в ладах с английским, особенно забавно коверкала какое-нибудь слово.
За их смехом Мартин услышал совершенно отчетливо звон, скорее, треньканье маленьких колокольчиков, донесшееся из коридора. Он не придал этому никакого значения, поскольку у купцов считалось модным украшать обувь колокольчиками. Но, взглянув на госпожу, он увидел, как она внезапно перестала смеяться и смертельная бледность покрыла ее прекрасное лицо. Она казалась настолько испуганной, что Мартин, дабы успокоить ее, подошел к двери, выглянул в коридор и сообщил:
– Это всего лишь какой-то купец со своим прислужником.
Когда Хью вернулся, Санча и Алиса продолжали игру, сидя на одной из кроватей. Они быстро оглянулись на звук открывающейся двери. Мартин сидел на скамье и строгал прут, от которого уже почти ничего не осталось. Звякнувшая щеколда заставила его вскочить; стружка с его колен посыпалась на пол.
– Все кончилось хорошо? – спросил он с облегчением, увидев, что это Хью.
– Да, по крайней мере для епископа, – с усмешкой ответил Хью. Взгляд, который он при этом бросил на Мартина, однако говорил, что ему есть о чем еще рассказать, но сейчас для этого не время.
Хью снял с себя парчовое платье. Рубаха на нем была влажной от пота. Швырнув камзол на кровать, он заметил на буфете блюдо с куском заветренного сыра, ковригой хлеба и кувшином вина. Рядом стояли деревянные чашки.
– Кто принес еду? – спросил он.
– Работник, – ответил Мартин, собирая с пола стружку и идя с нею к окну. – Около часу назад, – добавил он, отряхивая руки.
Санча с того момента, как муж вошел в комнату, выжидающе смотрела на него. Теперь она скромно потупила взор и провела рукой по юбке, словно разглаживая несуществующую складку.
– Я рада твоему возвращению, – сказала она. Тут она вспомнила, что ее больная нога лежит, вытянутая, на подушке, и быстро опустила юбку пониже. – Мы не стали есть, дожидаясь тебя. Твои братья с их грубостью напугали меня.
– Да, все в храме их слыхали, – негромко вставила Алиса, собирая фишки.
– Настоящие звери, – заключила Санча, – вести себя так отвратительно перед лицом Господа! Не нравятся они мне.
Хью улыбнулся, взял деревянную чашку с буфета и налил себе вина.
– Тут я с тобой заодно. Мне они тоже не нравятся.
Вид еды не возбуждал аппетита, но, когда крепкое вино достигло желудка, Хью переменил мнение. Стола в комнате не было, а поскольку предложение Хью поесть стоя было отвергнуто, они с Мартином придвинули к буфету единственную скамью. Алиса принялась разламывать хлеб, а Мартин орудовал ножом, пытаясь сладить с сыром. Санча, не желая выглядеть беспомощным инвалидом, разливала вино.
Четверо молодых людей принялись за скромную трапезу. Все оказались голодней, чем им казалось, и разговоры отложили на потом. Когда первый голод был утолен, Хью известил о намерении завтра утром покинуть Гексхэм и стал описывать предстоящую дорогу в Эвистоун.
Санча слушала, радуясь предстоящему отъезду, словно простым бегством можно было избавиться от демонов, терзавших ее душу. В этот момент она не слишком задумывалась о том, что чем дальше она от Виндзора, тем ближе к таинственному дому на Севере и жизни на границе с незнакомцем, столь же таинственным.
На самом деле она серьезно не думала о месте Хью в ее жизни до сегодняшней заупокойной мессы в храме, когда увидела его, стоящего у гроба отца, не скрывая, что творится у него на душе, не скрывая слез. Санча поймала себя на том, что наблюдает за ним, прислушивается к каждому его слову. Ей казалось, что она увидела его только сейчас, и в какой-то мере так оно, возможно, и было.
В комнате стало душно и жарко, и на их юных лицах появились капли пота. За неторопливой трапезой мужчины не выпускали из внимания того, что происходило на переднем дворе монастыря, где собирался отряд Нортумберленда. Чуть погодя Хью подошел с чашкой вина в руке к окну и выглянул наружу.
Неожиданный громкий стук в дверь прервал его размышления и нарушил царившее в комнате умиротворение. Все вздрогнули. Мартин вскочил со скамьи, сжимая в руке нож. Хью быстро поставил чашку, достал из-под кровати меч и вынул его из ножен. Подойдя к двери, он жестом велел Мартину встать с левой стороны. Но, отодвинув засов, он увидел перед собой всего-навсего послушника с испуганным лицом, толстого мальчишку, который, шепелявя, сказал, что пришел с вестью от епископа.
– Он просит быть на вечерне, которая скоро начнется, милорд.
Мгновение Хью молча смотрел на него. Потом ответил:
– Скажи, что я принимаю приглашение, – и захлопнул дверь. Он устыдился нелепого своего страха и того, что почти поверил, что Гилберт и Уолтер пришли убивать его. Он начинал бояться тени.
Когда Хью вышел от епископа, уже стемнело. В конюшне он еще раз поговорил с Румолдом. Мартин провел вечер здесь же, болтая, наблюдая за игрой в кости и ожидая Хью. Вскоре они вместе пошли к дому для гостей.
По дороге Хью сказал, касаясь беседы с епископом:
– Он явно не считает меня достаточно самостоятельным и намерен каждые несколько недель присылать одного из монахов проверять, как идут у меня дела. – Хью улыбнулся и с издевкой добавил: – Чтобы убедиться, что я не сбежал, прихватив из аббатства раку с мощами.
Мартин фыркнул:
– Он не там ищет грешников, ему стоило бы посмотреть в своем монастыре. Знаешь молодого Донела? Румолд говорит, один из монахов завлек его в коптильню, пообещав угостить его окороком, а там поцеловал в шею и пришел в такое возбуждение, что Донелу пришлось образумить его хорошим тумаком.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85
Он вдруг почувствовал глубокую усталость. Сердце гулко билось в груди, ощущалась какая-то пустота, в мышцах – вялость.
С каким удовольствием он размозжил бы голову Гилберта о камни, которыми был вымощен монастырский двор. Это, однако, не помогло бы решить его затруднения. Он давным-давно понял, что от ссоры слишком мало проку. Да и, говоря честно, сейчас его сводные братья, при всей их ненависти к нему, представляли для него наименьшую опасность.
Шагая по двору, Хью раздумывал, стараясь быть спокойным и логичным, каким образом убедить Суинфорда, что он бесполезен ему в качестве шпиона, и в то же время показать Нортумберленду, что он его преданный вассал. В лучшем случае его постигнет неудача, в худшем – он рискует жизнью.
Мартин вернулся к дому для гостей, сломав по дороге ветку, и теперь строгал ее ножом, коротая время до прихода господина.
Рядом Санча и Алиса развлекались, передвигая фишки на доске, которую им принесли из коляски. Мартин слушал, как они то спорят, то негромко смеются. Время от времени он невольно улыбался, когда госпожа, бывшая не в ладах с английским, особенно забавно коверкала какое-нибудь слово.
За их смехом Мартин услышал совершенно отчетливо звон, скорее, треньканье маленьких колокольчиков, донесшееся из коридора. Он не придал этому никакого значения, поскольку у купцов считалось модным украшать обувь колокольчиками. Но, взглянув на госпожу, он увидел, как она внезапно перестала смеяться и смертельная бледность покрыла ее прекрасное лицо. Она казалась настолько испуганной, что Мартин, дабы успокоить ее, подошел к двери, выглянул в коридор и сообщил:
– Это всего лишь какой-то купец со своим прислужником.
Когда Хью вернулся, Санча и Алиса продолжали игру, сидя на одной из кроватей. Они быстро оглянулись на звук открывающейся двери. Мартин сидел на скамье и строгал прут, от которого уже почти ничего не осталось. Звякнувшая щеколда заставила его вскочить; стружка с его колен посыпалась на пол.
– Все кончилось хорошо? – спросил он с облегчением, увидев, что это Хью.
– Да, по крайней мере для епископа, – с усмешкой ответил Хью. Взгляд, который он при этом бросил на Мартина, однако говорил, что ему есть о чем еще рассказать, но сейчас для этого не время.
Хью снял с себя парчовое платье. Рубаха на нем была влажной от пота. Швырнув камзол на кровать, он заметил на буфете блюдо с куском заветренного сыра, ковригой хлеба и кувшином вина. Рядом стояли деревянные чашки.
– Кто принес еду? – спросил он.
– Работник, – ответил Мартин, собирая с пола стружку и идя с нею к окну. – Около часу назад, – добавил он, отряхивая руки.
Санча с того момента, как муж вошел в комнату, выжидающе смотрела на него. Теперь она скромно потупила взор и провела рукой по юбке, словно разглаживая несуществующую складку.
– Я рада твоему возвращению, – сказала она. Тут она вспомнила, что ее больная нога лежит, вытянутая, на подушке, и быстро опустила юбку пониже. – Мы не стали есть, дожидаясь тебя. Твои братья с их грубостью напугали меня.
– Да, все в храме их слыхали, – негромко вставила Алиса, собирая фишки.
– Настоящие звери, – заключила Санча, – вести себя так отвратительно перед лицом Господа! Не нравятся они мне.
Хью улыбнулся, взял деревянную чашку с буфета и налил себе вина.
– Тут я с тобой заодно. Мне они тоже не нравятся.
Вид еды не возбуждал аппетита, но, когда крепкое вино достигло желудка, Хью переменил мнение. Стола в комнате не было, а поскольку предложение Хью поесть стоя было отвергнуто, они с Мартином придвинули к буфету единственную скамью. Алиса принялась разламывать хлеб, а Мартин орудовал ножом, пытаясь сладить с сыром. Санча, не желая выглядеть беспомощным инвалидом, разливала вино.
Четверо молодых людей принялись за скромную трапезу. Все оказались голодней, чем им казалось, и разговоры отложили на потом. Когда первый голод был утолен, Хью известил о намерении завтра утром покинуть Гексхэм и стал описывать предстоящую дорогу в Эвистоун.
Санча слушала, радуясь предстоящему отъезду, словно простым бегством можно было избавиться от демонов, терзавших ее душу. В этот момент она не слишком задумывалась о том, что чем дальше она от Виндзора, тем ближе к таинственному дому на Севере и жизни на границе с незнакомцем, столь же таинственным.
На самом деле она серьезно не думала о месте Хью в ее жизни до сегодняшней заупокойной мессы в храме, когда увидела его, стоящего у гроба отца, не скрывая, что творится у него на душе, не скрывая слез. Санча поймала себя на том, что наблюдает за ним, прислушивается к каждому его слову. Ей казалось, что она увидела его только сейчас, и в какой-то мере так оно, возможно, и было.
В комнате стало душно и жарко, и на их юных лицах появились капли пота. За неторопливой трапезой мужчины не выпускали из внимания того, что происходило на переднем дворе монастыря, где собирался отряд Нортумберленда. Чуть погодя Хью подошел с чашкой вина в руке к окну и выглянул наружу.
Неожиданный громкий стук в дверь прервал его размышления и нарушил царившее в комнате умиротворение. Все вздрогнули. Мартин вскочил со скамьи, сжимая в руке нож. Хью быстро поставил чашку, достал из-под кровати меч и вынул его из ножен. Подойдя к двери, он жестом велел Мартину встать с левой стороны. Но, отодвинув засов, он увидел перед собой всего-навсего послушника с испуганным лицом, толстого мальчишку, который, шепелявя, сказал, что пришел с вестью от епископа.
– Он просит быть на вечерне, которая скоро начнется, милорд.
Мгновение Хью молча смотрел на него. Потом ответил:
– Скажи, что я принимаю приглашение, – и захлопнул дверь. Он устыдился нелепого своего страха и того, что почти поверил, что Гилберт и Уолтер пришли убивать его. Он начинал бояться тени.
Когда Хью вышел от епископа, уже стемнело. В конюшне он еще раз поговорил с Румолдом. Мартин провел вечер здесь же, болтая, наблюдая за игрой в кости и ожидая Хью. Вскоре они вместе пошли к дому для гостей.
По дороге Хью сказал, касаясь беседы с епископом:
– Он явно не считает меня достаточно самостоятельным и намерен каждые несколько недель присылать одного из монахов проверять, как идут у меня дела. – Хью улыбнулся и с издевкой добавил: – Чтобы убедиться, что я не сбежал, прихватив из аббатства раку с мощами.
Мартин фыркнул:
– Он не там ищет грешников, ему стоило бы посмотреть в своем монастыре. Знаешь молодого Донела? Румолд говорит, один из монахов завлек его в коптильню, пообещав угостить его окороком, а там поцеловал в шею и пришел в такое возбуждение, что Донелу пришлось образумить его хорошим тумаком.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85