Мы просто примем все как есть, хорошо?
– Даже если это означает оставить девочек при себе?
– Да.
Она смотрела на него пристально и долго, чтобы убедиться, что он обдумал это всерьез, потом попросила:
– Дай мне немного подумать, хорошо?
Он встретился с ней взглядом и долго не отводил глаз, потом неторопливо кивнул.
Она с облегчением перевела дух и, обмякнув, откинулась на спинку кресла. – Теперь мы можем заказывать?
Он вздохнул.
– Конечно. Я слышал, здесь стоит попробовать палтуса.
– Откуда это ты узнал?
– Из твоей газеты, – сказал он, улыбаясь. – Некоторые из нас все еще читают ее.
– Я, пожалуй, закажу утку, – сказала она.
Остаток ужина они говорили о еде и о сделках с недвижимостью у друзей, о кинофильмах, по которым они не сошлись во мнениях, так увлекшись разговорами, словно это было их первое свидание. Сэнди пила больше, чем обычно, и к тому времени, как они залезли в машину Джона, чтобы ехать домой, у нее в голове все перемешалось и затуманилось, и она больше не могла говорить. Она щелкала металлической крышкой пепельницы, оттягивая и отпуская ее, снова и снова.
– Перестань, – попросил он.
Они не произнесли ни слова, пока он не вырулил на подъездную дорожку к ее дому.
– Как ты можешь быть так уверен во мне, – тихо спросила она, когда машина остановилась, – в том, что хочешь быть со мной?
– Просто уверен, вот и все.
– Ты даже не знаешь меня. По-настоящему не знаешь.
– По-моему, знаю. Кроме того, насколько вообще один человек может действительно знать другого?
Она не ответила.
От передних фар на стену дома падали расплывчатые круги света.
Она нагнулась и поцеловала его на прощанье. О том, чтобы ему войти в дом вместе с ней, не было и речи.
Няню Сэнди застала на кухне за бокалом вина, что та и не подумала скрывать.
– Сколько я вам должна? – спросила она.
– Не расплатитесь.
Тем не менее Сэнди заплатила ей почасовую ставку, о которой они договаривались, и проводила. Она медленно поднялась по лестнице и пошла в свою комнату, не заглянув к девочкам, и забралась в постель, не раздеваясь.
Ее туфли со стуком упали на пол, когда она подогнула ноги, свернувшись калачиком.
Она никогда не знала первой любви, никогда не испытывала тех приступов душевного подъема и сердечных мук, что могут возникать только в особом возрасте или на особом уровне неопытности – ведь закон о сроках давности несомненно действует, и после определенного возраста, после определенного количества романов это уже невозможно. Возможно, такая любовь – та, напоминала она себе, которой она тогда не хотела, – требует степени невинности, какой она никогда не обладала.
Только в последнее время случались минуты, когда она ощущала печаль утраты этой любви, которой у нее никогда не было, жажду той сладкой боли вместо одних цифр.
Она плотнее прижала подушку к лицу.
Впервые Джон сказал, что любит ее, когда они встречались уже три месяца. В тот вечер они сходили в кино и поужинали, и пока они сидели друг против друга в «Токио Инн», он все время смотрел на нее с такой странной улыбкой, что она в конце концов отлучилась в туалет, чтобы проверить, не застрял ли у нее между зубами кусочек суси или какой-нибудь водоросли. Позднее, после того, как они занимались любовью, обнимая ее, он и сказал: «Я люблю тебя». Слова прозвучали с коротким смешком облегчения и удовольствия.
Ее тело напряглось, сначала она ничего не ответила. Наконец спросила:
– Как ты думаешь, мне стоит в тебя влюбиться?
– Что?
– Я имею в виду, каковы шансы, что это сработает? Если бы ты был на моем месте, ты бы влюбился?
Он засмеялся.
– Разве это было бы так ужасно?
Она снова опустила голову ему на плечо.
Только услышав, как его дыхание начало замедляться и тяжелеть, она прошептала: «Я тебя тоже люблю», и он, засыпая, сжал ее в объятиях.
Сквозь тяжелый, навеянный красным вином сон, она нашарила телефонную трубку.
– Ну? – спросил он.
– Как ты смеешь звонить мне так поздно? – пробормотала она. – Ты разбудишь девочек.
– Ты говорила с ней? Говорила с Эйли?
– Я работаю над этим, Тед. Мне нужно время.
– Время – единственное, чего у меня нет, – сказал он. – Не води меня за нос, Сэнди.
– Ты и сам это можешь сделать.
– Что?
– Ничего. Говорю тебе, я этим занимаюсь.
– Перезвони мне. Не тяни.
Телефонная трубка смолкла.
– Защита вызывает Теодора Уоринга.
Тед сел на свидетельское место и был приведен к присяге. Когда он клялся говорить правду, собственный голос отдавался у него в ушах далеким металлическим эхом, как может случаться при недосыпании или сильном потрясении, когда дыхание, звук и значение слов заглушает постоянный ток адреналина.
– Для протокола, – начал Фиск, – назовите, пожалуйста, ваше полное имя.
– Теодор Лайонел Уоринг.
– Мистер Уоринг, в каких родственных отношениях вы состояли с погибшей, Энн Уоринг?
– Она была моей женой.
– Сколько лет вы были женаты?
– Шестнадцать лет.
– И на момент ее смерти вы жили раздельно?
– Да.
– Мистер Уоринг, я бы хотел получить некоторое представление о ваших взаимоотношениях с женой. Расскажите, пожалуйста, как вы познакомились.
– Мы познакомились в школе.
– Вы поженились очень рано, не так ли?
– Да. Ей было двадцать лет, мне – двадцать один год.
– Не могли бы вы описать нам ваши отношения с ней на раннем этапе?
– Это вообще единственное, что когда-либо имело смысл. – Он посмотрел мимо Фиска на ряды невзрачных лиц, наполнявших зал, потом вниз на свои сложенные углом пальцы, его веки чуть дрогнули. Слышно было, как две женщины из состава присяжных сочувственно цокали языками. – Я это говорю не для красного словца, – тихо продолжал он, – а имею в виду совершенно буквально, без всякого преувеличения. Пока я не встретил Энн, ничто для меня не имело ни малейшего смысла, и мне кажется, она чувствовала то же самое по отношению ко мне. Я это знаю. Может быть, именно это и имеют в виду, когда говорят о поисках своей утраченной половины. А все остальное – взлеты и падения, дурацкие мелочи, даже ссоры, – все это на самом деле ерунда. Во всяком случае, так было, когда мы познакомились. Именно так и было всегда. Мы не могли дождаться, пока поженимся. Конечно, мы были молоды, но, – он улыбнулся, несмотря на предупреждения Фиска не делать этого, поскольку Фиск считал, что улыбки Теда слишком смахивают на ухмылки, – мы, видите ли, оба были людьми не того склада, чтобы ходить на вечеринки или гулянки. – Тед заметил неодобрительный взгляд Фиска и согнал улыбку с лица. – Просто мы… – Его голос смолк. – Ничто с тех пор не имело особого смысла, – прошептал он.
В зале стояла полная тишина. Даже судья Карразерс обнаружила, что сама выжидательно подалась вперед. Один из стариков на заднем ряду громко прочистил горло.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90
– Даже если это означает оставить девочек при себе?
– Да.
Она смотрела на него пристально и долго, чтобы убедиться, что он обдумал это всерьез, потом попросила:
– Дай мне немного подумать, хорошо?
Он встретился с ней взглядом и долго не отводил глаз, потом неторопливо кивнул.
Она с облегчением перевела дух и, обмякнув, откинулась на спинку кресла. – Теперь мы можем заказывать?
Он вздохнул.
– Конечно. Я слышал, здесь стоит попробовать палтуса.
– Откуда это ты узнал?
– Из твоей газеты, – сказал он, улыбаясь. – Некоторые из нас все еще читают ее.
– Я, пожалуй, закажу утку, – сказала она.
Остаток ужина они говорили о еде и о сделках с недвижимостью у друзей, о кинофильмах, по которым они не сошлись во мнениях, так увлекшись разговорами, словно это было их первое свидание. Сэнди пила больше, чем обычно, и к тому времени, как они залезли в машину Джона, чтобы ехать домой, у нее в голове все перемешалось и затуманилось, и она больше не могла говорить. Она щелкала металлической крышкой пепельницы, оттягивая и отпуская ее, снова и снова.
– Перестань, – попросил он.
Они не произнесли ни слова, пока он не вырулил на подъездную дорожку к ее дому.
– Как ты можешь быть так уверен во мне, – тихо спросила она, когда машина остановилась, – в том, что хочешь быть со мной?
– Просто уверен, вот и все.
– Ты даже не знаешь меня. По-настоящему не знаешь.
– По-моему, знаю. Кроме того, насколько вообще один человек может действительно знать другого?
Она не ответила.
От передних фар на стену дома падали расплывчатые круги света.
Она нагнулась и поцеловала его на прощанье. О том, чтобы ему войти в дом вместе с ней, не было и речи.
Няню Сэнди застала на кухне за бокалом вина, что та и не подумала скрывать.
– Сколько я вам должна? – спросила она.
– Не расплатитесь.
Тем не менее Сэнди заплатила ей почасовую ставку, о которой они договаривались, и проводила. Она медленно поднялась по лестнице и пошла в свою комнату, не заглянув к девочкам, и забралась в постель, не раздеваясь.
Ее туфли со стуком упали на пол, когда она подогнула ноги, свернувшись калачиком.
Она никогда не знала первой любви, никогда не испытывала тех приступов душевного подъема и сердечных мук, что могут возникать только в особом возрасте или на особом уровне неопытности – ведь закон о сроках давности несомненно действует, и после определенного возраста, после определенного количества романов это уже невозможно. Возможно, такая любовь – та, напоминала она себе, которой она тогда не хотела, – требует степени невинности, какой она никогда не обладала.
Только в последнее время случались минуты, когда она ощущала печаль утраты этой любви, которой у нее никогда не было, жажду той сладкой боли вместо одних цифр.
Она плотнее прижала подушку к лицу.
Впервые Джон сказал, что любит ее, когда они встречались уже три месяца. В тот вечер они сходили в кино и поужинали, и пока они сидели друг против друга в «Токио Инн», он все время смотрел на нее с такой странной улыбкой, что она в конце концов отлучилась в туалет, чтобы проверить, не застрял ли у нее между зубами кусочек суси или какой-нибудь водоросли. Позднее, после того, как они занимались любовью, обнимая ее, он и сказал: «Я люблю тебя». Слова прозвучали с коротким смешком облегчения и удовольствия.
Ее тело напряглось, сначала она ничего не ответила. Наконец спросила:
– Как ты думаешь, мне стоит в тебя влюбиться?
– Что?
– Я имею в виду, каковы шансы, что это сработает? Если бы ты был на моем месте, ты бы влюбился?
Он засмеялся.
– Разве это было бы так ужасно?
Она снова опустила голову ему на плечо.
Только услышав, как его дыхание начало замедляться и тяжелеть, она прошептала: «Я тебя тоже люблю», и он, засыпая, сжал ее в объятиях.
Сквозь тяжелый, навеянный красным вином сон, она нашарила телефонную трубку.
– Ну? – спросил он.
– Как ты смеешь звонить мне так поздно? – пробормотала она. – Ты разбудишь девочек.
– Ты говорила с ней? Говорила с Эйли?
– Я работаю над этим, Тед. Мне нужно время.
– Время – единственное, чего у меня нет, – сказал он. – Не води меня за нос, Сэнди.
– Ты и сам это можешь сделать.
– Что?
– Ничего. Говорю тебе, я этим занимаюсь.
– Перезвони мне. Не тяни.
Телефонная трубка смолкла.
– Защита вызывает Теодора Уоринга.
Тед сел на свидетельское место и был приведен к присяге. Когда он клялся говорить правду, собственный голос отдавался у него в ушах далеким металлическим эхом, как может случаться при недосыпании или сильном потрясении, когда дыхание, звук и значение слов заглушает постоянный ток адреналина.
– Для протокола, – начал Фиск, – назовите, пожалуйста, ваше полное имя.
– Теодор Лайонел Уоринг.
– Мистер Уоринг, в каких родственных отношениях вы состояли с погибшей, Энн Уоринг?
– Она была моей женой.
– Сколько лет вы были женаты?
– Шестнадцать лет.
– И на момент ее смерти вы жили раздельно?
– Да.
– Мистер Уоринг, я бы хотел получить некоторое представление о ваших взаимоотношениях с женой. Расскажите, пожалуйста, как вы познакомились.
– Мы познакомились в школе.
– Вы поженились очень рано, не так ли?
– Да. Ей было двадцать лет, мне – двадцать один год.
– Не могли бы вы описать нам ваши отношения с ней на раннем этапе?
– Это вообще единственное, что когда-либо имело смысл. – Он посмотрел мимо Фиска на ряды невзрачных лиц, наполнявших зал, потом вниз на свои сложенные углом пальцы, его веки чуть дрогнули. Слышно было, как две женщины из состава присяжных сочувственно цокали языками. – Я это говорю не для красного словца, – тихо продолжал он, – а имею в виду совершенно буквально, без всякого преувеличения. Пока я не встретил Энн, ничто для меня не имело ни малейшего смысла, и мне кажется, она чувствовала то же самое по отношению ко мне. Я это знаю. Может быть, именно это и имеют в виду, когда говорят о поисках своей утраченной половины. А все остальное – взлеты и падения, дурацкие мелочи, даже ссоры, – все это на самом деле ерунда. Во всяком случае, так было, когда мы познакомились. Именно так и было всегда. Мы не могли дождаться, пока поженимся. Конечно, мы были молоды, но, – он улыбнулся, несмотря на предупреждения Фиска не делать этого, поскольку Фиск считал, что улыбки Теда слишком смахивают на ухмылки, – мы, видите ли, оба были людьми не того склада, чтобы ходить на вечеринки или гулянки. – Тед заметил неодобрительный взгляд Фиска и согнал улыбку с лица. – Просто мы… – Его голос смолк. – Ничто с тех пор не имело особого смысла, – прошептал он.
В зале стояла полная тишина. Даже судья Карразерс обнаружила, что сама выжидательно подалась вперед. Один из стариков на заднем ряду громко прочистил горло.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90