– Я снимаю этот вопрос. Давайте поговорим о вашем посещении фирмы «Уоринг и Фримен». Возможно, именно Тед Уоринг почувствовал угрозу с вашей стороны, когда вы ворвались к нему, желая отомстить?
– Я не собирался мстить.
– А что же вы собирались сделать, мистер Парселл?
– Не знаю.
– У меня больше вопросов нет.
– Он не чувствовал угрозы, он чувствовал вину, – выпалил Парселл. – Вину.
Фиск внес протест, и судья распорядилась, чтобы последние слова вычеркнули из протокола.
И все же, когда Парселл, наконец, покинул свидетельское место, он на мгновение задержался возле стола защиты, и его глаза, обращенные на Теда, хитро и победоносно сверкнули.
Сэнди единственная из свидетелей имела особое разрешение, позволявшее присутствовать на судебных заседаниях, даже когда она прямо в них не участвовала. Но ей пришлось уйти до того, как Парселл закончил давать показания, поскольку у нее не было подобного разрешения, освобождающего ее от работы, и ей часто приходилось разрываться, пытаясь совместить эти два занятия, при этом, получалось, в ущерб и тому, и другому. Сейчас она сидела на третьем этаже перестроенного школьного здания, где городской совет собрался на специальное заседание – обсудить кандидатов на замену начальнику полиции Хардисона, который, после восемнадцати лет службы, выразил ясное намерение в конце месяца уйти в отставку. Хотя было немало сетований по поводу спешки, слухи о существовании медицинских показаний – рак легких? простата? – сильно умерили жалобы. Взгляд Сэнди переместился на незашторенные окна, гладкие блестящие перегородки между сумраком снаружи и внутри. На противоположной стороне улицы мусоровоз собирал возле каждого дома фиолетовые, голубые и желтые контейнеры. С недавних пор «Кроникл» завалили письмами к редактору с жалобами на неэффективность новой системы использования вторсырья. Были и такие, кто не особенно верил в то, что содержимое всех контейнеров не сваливается в одну кучу, как только они исчезают из виду. Людям требовались доказательства. Она снова повернулась к длинному столу в передней части помещения, за которым сидели шесть членов совета, возле них в беспорядке стояли картонные коробки с пончиками и бумажные чашки с кофе. Они казались ей далекими, расплывались, словно она смотрела заседание, записанное на пересохшем и потрескавшемся куске кинопленки, где звук то шипит, то вовсе пропадает. Даже резкие голоса, все больше повышавшиеся, мало привлекали ее внимание. Блокнот у нее на коленях оставался чистым, ручка не двигалась.
Уэбб Джонсон грохнул рукой по столу.
– Черт побери, – произнес он. – Да что с вами со всеми? Думаете заполучить сюда какого-нибудь хвата из центра? Во-первых, не получите. А во-вторых, с чего бы вам этого хотеть? Зачем нам человек со стороны, вот в чем вопрос. У нас есть заместитель, который уже десять лет служит этому городу, полицейский Рик Джерард. Никто не знает проблем этого города лучше, чем он.
Члены совета вежливо выслушали его. Джерард был шурином Джонстона, неплохой человек, но широтой кругозора не славился.
– Послушай, Уэбб, – начала Дина Фредриксон. – Мы все знаем, что Джерард прекрасный полицейский. Но положение меняется, уровень преступности в Хардисоне за последние полтора года приблизился к четырем процентам. Не знаю, как ты, но я с этим шутить не намерена.
При упоминании уровня преступности члены совета стали тревожно поглядывать в конец комнаты, на Сэнди. Они давно привыкли к ее присутствию на заседаниях, оно их даже несколько подстегивало, и они частенько тайком оглядывались на нее, проверяя, записывает ли она во время их выступлений, надеясь, что их имена появятся в печати. Но с недавних пор они стали сторониться ее, и само слово «преступность» лишь увеличивало это чувство неловкости, потому что липло к ней, как запах пота.
Дина Фредриксон нетерпеливо глянула поверх очков, натянуто улыбнулась и вернулась к делу.
– Пожалуйста, внимание. – Поговаривали, что после случая с Энн Уоринг она стала несколько раздражительна. Имя ее бывшего мужа наверняка должно было всплыть в суде. – У нас напряженная повестка, – напомнила она коллегам по совету. Они неохотно подчинились.
Сэнди вспомнила детскую игру в гляделки – состязание на то, кто дольше выдержит взгляд соперника, не отводя глаз, не смеясь, не смущаясь, не теряясь. Она всегда выигрывала, могла твердо и невозмутимо смотреть, когда соперник уже давно не выдержал и сдался. Такие способности популярности не способствовали, но она гордилась своей выдержкой. Она по очереди смотрела на членов совета, пока те не утыкались в лежавшие перед ними бумажки, и не записала ни слова.
Вернувшись в редакцию час спустя, Сэнди включила компьютер и начала вводить в него отчет о заседании, пока ничего не забыла. Хотя она и не захотела доставить им удовольствие видеть, как она делает заметки, она понимала важность этого заседания и еще понимала, что Рей Стинсон не спускает с нее глаз, читает каждый ее материал внимательнее и строже, пристально следит за выражением ее лица, и она запасалась терпением, когда была у него на виду, хотя иногда подозревала, что эта самая терпимость, которую он так ценил, теперь почему-то разочаровывала его, разочаровывала многих, обманывала их. Она подняла глаза и увидела, что через четыре стола от нее торопливо печатает Питер Горрик. Глухой стук его пальцев по клавишам, тук-тук-тук, раздражал ее, и она упустила нить мысли. Понаблюдав за ним еще минуту, она встала и, подойдя к его столу, присела на краешек.
– Ну как, – спросила она, склонившись над ним, – уже заполучил контракт с «Вэнити фэр»?
Горрик поднял голову.
– Что?
– Я бы нисколько не удивилась, если бы ты пытался пристроить этот материал в какой-нибудь крупный иллюстрированный нью-йоркский журнал. Разве не так поступают такие, как ты?
Он убрал руки с клавиатуры.
– Что ты, собственно, хочешь сказать этим «такие, как я»?
– Думаешь, ты такой ловкий, да? Мистер Очарование.
Горрик отвел глаза. Один из его преподавателей на курсе журналистики говорил ему, что, если он вообще желает добиться успеха, ему придется решить, хочет ли он нравиться или быть хорошим репортером. «Ваша беда в том, что вы считаете, будто сумеете совместить и то, и другое, – говорил он Питеру. – Когда решите, что для вас важнее, тогда и поймете, что за писатель из вас может получиться». Работая на газету колледжа и время от времени внештатно сотрудничая с ежедневными газетами Бостона, он обнаружил, что для него почти невозможно вызвать людей на разговор, и даже когда ему удавалось задать «неудобный» вопрос, он немедленно стремился заполнить следовавшее за этим молчание собственной нервной болтовней, словно больше всего боялся, как бы его не сочли грубияном.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90