Энн втянула носом сухой металлический запах самолета, когда поцеловала Теда чуть ниже уха, куда она как раз могла дотянуться, если он не склонялся к ней.
– Ужин почти готов, – сказала она, улыбаясь, впуская его в дом.
Тед рассеянно кивнул.
– Он целыми днями путается у меня под ногами и ищет в моих словах скрытый смысл. Никогда в жизни не встречал такого слабонервного типа. Этот парень каждого официанта в каждой забегаловке величает «сэром». Вполне серьезно. Но попробуй отвернуться от него, и заработаешь неприятности. Его так волнует, что подумают в конторе, у него просто поджилки все трясутся. – Тед мерил шагами гостиную, каждый раз так решительно подходя вплотную к стене, словно прошел бы сквозь нее, если бы смог. В последнее время бывало, что его беспокойная активность, казалось, натыкается на видимые лишь ему ограничения, и сочувственное, но непонимающее выражение на лице Энн лишь подстегивало ускорить шаг. Они начали заговаривать о переезде, хотя для этого не было убедительных причин.
Энн принесла ужин и поставила перед ним с некоторой долей гордости, но беспокойство не покидало его, принявшись за еду, он тревожно постукивал ногой по полу, отрезал, жевал, проглатывал молча, а она смотрела. Она нехотя начала есть сама, ожидая, как она все еще надеялась, что он неминуемо заговорит по-домашнему, на их языке. Но молчание лишь сгущалось.
– Что-нибудь случилось? – наконец спросила она.
– Нет. С чего ты взяла?
– Ты ничего не сказал.
– А что я должен говорить?
– Не знаю, – призналась Энн. Она возила по тарелке кусок цыпленка в бледном соусе. – Я тебе рассказывала о новом пациенте, который к нам поступил на этой неделе? – спросила она, оживляясь. – Мы зовем его малюткой, потому что он так молодо выглядит. Ну вот, недавно он поступил в реанимацию и… – она запнулась и оборвала сама себя. – Тебя на самом деле ничего не беспокоит?
– Черт побери, Энн, я же сказал, все в порядке. Ясно?
Она сникла, и, видя это, видя обиду на ее лице, он сердито отодвинулся от стола.
– Мне приходится целую неделю вести светские разговоры. Меньше всего я хочу приезжать домой, чтобы и здесь быть вынужденным вести такие же разговоры. – Ее неестественная праздничность, невысказанные вопросы, постоянно возникавшие в ее глазах. – У тебя все хорошо? У нас все хорошо? – Он задыхался от них. – Почему ты всегда заставляешь меня почувствовать, что я не оправдываю твоих ожиданий?
– Я этого не говорила.
– Ты никогда не говоришь этого. Господи, иногда мне хочется, чтобы ты сказала.
У нее задрожала нижняя губа. Он был бессилен перед этой страстной надеждой, открытой и жаждущей, уповающей только на него. Он вдруг вскочил, развернулся и, прежде чем выскочить из комнаты, шарахнул кулаком по бумажному гофрированному абажуру лампы на медной подставке возле стола.
Потрясенная Энн сидела в одиночестве за столом, наблюдая, как кусочки абажура один за другим отваливались и падали на пол. Она так и сидела, совершенно неподвижно, когда Тед вернулся и остановился на пороге, глядя на нее.
– Извини, – хрипло сказал он, проводя руками по волосам. – Неделя выдалась неудачная.
Она кивнула.
Он сел за стол и принялся за остывшего цыпленка.
Вымыв вместе посуду, они закрепили абажур серой изолентой, но в дождливое время лента всегда отклеивалась и абажур падал на пол.
Закончив университет в Бингеме, Сэнди на лето вернулась в Хардисон. Она собиралась разослать свои документы, собрать вещи и как можно скорее уехать.
– Ни за что на свете я не останусь здесь, – заявила она Энн.
По утрам она приходила посидеть на кухне у Энн, ее маленькие сильные руки и ноги, покрытые загаром, виднелись из-под завернутых рукавов рубашки и обрезанных джинсов.
– Я уеду куда-нибудь в такое место, где никто понятия не имеет о нашей семье. Куда-нибудь, где никто не сможет напомнить мне, кем я была. Почему вы с Тедом не уедете отсюда?
– Ну, начнем с того, что мы здесь работаем.
– Вы везде можете найти работу. Это Тед хочет остаться или только ты?
– Мы просто живем здесь, Сэнди. Мы никогда по-настоящему не обсуждали почему.
– А что вы обсуждаете?
Энн отложила почту, которую рассеянно просматривала. Она знала, что Сэнди приходит по утрам отчасти и для того, чтобы собрать дополнительные сведения о браке. Единственным известным ей примером были Джонатан и Эстелла, и как все, связанное с ними, это было ненадежно, недостоверно. Но Энн, вступив в третий год семейной жизни, сама только начинала разбираться в ней и могла предложить ей лишь туманную смесь сомнений и желаний. Если бы она была уверена, что Сэнди поймет ее правильно, она бы рассказала ей, как удивлялась, обнаружив, что любовь – вовсе не постоянная величина, как казалось, глядя на Джонатана и Эстеллу, что у нее бывают приливы и отливы, что иногда она надолго исчезает только затем, чтобы снова возникнуть от самого незначительного толчка – от того, как джинсы облегают сзади его ноги, от пряди волос у него на лбу.
Энн коротко рассмеялась и пожала плечами.
– Иногда мне кажется, что, если бы со мной что-нибудь случилось, Тед погрустил бы денек-другой, а потом просто стал бы жить, как и жил, понимаешь? Это никак не отразилось бы на нем всерьез.
– Что тебя наводит на такие мысли?
– Не знаю. Ничего. Просто мы все еще, – она опустила глаза, потом медленно подняла, – не слились в одно целое. Так или иначе, я этого не ожидала.
Сэнди кивнула.
Июль потихоньку перетекал в август, Сэнди все меньше и меньше говорила о документах и других городах, хотя, когда она только начала работать репортером в «Кроникл» – сразу после Дня труда, – то подчеркивала, что это лишь временно, пока она не подыщет что-то другое, получше, подальше отсюда. «Пригодится для моего резюме», – подытоживала она. Она реже приходила к Энн на кухню, потому ли, что нашла то, что искала, или потому, что отчаялась найти, Энн не знала.
Как-то осенью Сэнди переехала из дома Джонатана и Эстеллы в студию, которую она сняла в городе, над винным магазином Райли. Энн знала, что она навещает Джонатана и Эстеллу, забегает к ним в свободные минуты по пути на какое-нибудь задание, но разговора о каком-нибудь мероприятии вроде семейного ужина никогда не заходило. Даже Энн понимала, что это невозможно.
И расспросы о замужестве Энн, о Теде тоже стихли за повседневными заботами, превратились в очередную примету лета, как воскресные поездки на озеро Хоупвелл или запах угля на улице, что исчезает вместе с жарой.
Вылезая из постели, Энн потянула за собой купальный халат и просунула руки в рукава. В спальне царил глубокий полумрак, сквозь шторы проникал только свет от фонаря на углу улицы.
– Почему ты всегда так делаешь?
– Что делаю?
– Надеваешь халат, как только встаешь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90