И они мне поверили. Погрустнели. Больше к себе не вызывали.
У Машковича я научился покупать в магазине хорошие книжки. Оказывается, это очень просто: нужно полистать страницы, наугад прочитать два-три абзаца. Хорошего писателя видно сразу. И плохого тоже.
В учебниках литературы не встретить фамилии Энн Ветемаа. Его завезли в наш магазин экземпляров триста. Где-то по десятку - дарить друзьям - разобрали мы с Машковичем.
«27-го числа наступил коммунизм. Все сразу пошли в магазины и набрали себе товаров по потребностям». - Валентину нравились такие мои рассказы. Я радостно ему притаскивал свежие, ещё с непросохшей пастой, опусы, читал, и Машкович всегда находил несколько слов, чтобы мне хотелось писать дальше. Когда он с семьёй переехал от нас на две тысячи километров южнее, в Талды-Курган, играть в областном театре героев-любовников, я однажды и там его настиг со своими писульками.
Вот сейчас - годы прошли, и я думаю - может, это от меня бегал по стране, прятался деликатный Машкович? Хотя… Вот сегодня же пришёл, не побоялся. А у меня, к случаю, и рассказик свеженький припасён…
Так… А вон там, за столом под синенькой скатертью, сидит Леночка Акчурина. Да, чья же ещё. Вот уж не ожидал. Её сейчас, однако, нужно Еленой Валерьевной величать - большим человеком стала. Каким же ветром сюда, куда Макар телят не гонял, занесло Вас, сударыня? То, что мы с Вами когда-то в одной песочнице играли, ещё не повод, чтобы тащиться в такую даль. Не иначе - нужно чего. Свиней у меня уже нет - всех порезал, бычка Педрито для себя держим. Ну, уж, заинтриговали Вы меня, Елена Валерьевна.
А рюмочка у меня уже опять полная. Наклюкаюсь я тут, однако, и свалюсь под стол. И никто этого и не заметит.
А там кто? Да это же Лёва Кричевский! Сколько лет, сколько зим! Приехал. Нашёл время. Забыл обиду. Или не забыл, но простил. Такое вообще не забывается.
Мы когда-то очень славно дружили - я, Лёва и Аринка. Тесная, тёплая компания. Которую связывала работа, алкоголь, любовь к литературе и еле уловимая вибрация эротизма, которая непрерывно исходила от Аринки.
Наша подружка была умницей и модницей. Закончила в Москве с отличием полиграфический институт. В летние жаркие дни приходила на работу в платье с вырезом на спине до копчика. И начальство смотрела на это сквозь пальцы. Стараясь делать просветы между ними, как можно шире. Начальство не могло переносить потёртых джинсов и бороды Машковича, а голую спину Аринки, стиснув зубы, терпело. И правда - чего придираться: гениталиев на спине нет, и - что главное! - идеологически Аринкина спина не несла на себе никакой антисоветской пропаганды.
Правда, губы Аринки являли собой самое откровенное половое бесстыдство. Смотреть на них было невыносимо. Когда она о чём-либо рассказывала, растягивая слова и поблёскивая зелёными кошачьими глазами, тексты не воспринимались. И тупо ныло внизу живота.
Рядовой мужской состав нашего коллектива пытался в курилке угадать, было ли в такие жаркие дни на Аринке хоть какое-нибудь бельё, но счастливца, который мог бы похвалиться, что знает об этом, не находилось. Знали только мы с Кричевским. Но об этом позже. И даже прямо сейчас.
Так вот. Лёва. Аринка. Я. Бывало, с утра заходим по одному к главному редактору с выражением крайней озабоченности на лице: «Геннадий Иванович, я на объект…». А куда Геннадию Ивановичу деваться - работа есть работа. Журналиста ноги кормят. И уже через полчаса наши ноги резво уносили нас в сторону любимой речки Илек. С сетками, полными нехитрых закусок и с бутылками дешёвого тогда сухого вина.
У нас в распоряжении оказывался весь длинный летний день, тёплая речка и поляны чистого, ослепительно белого песка среди зарослей гибких кустарников. Обстановка была совершенно дикой - вокруг ни души. Казалось, что нога человека нигде не ступала в этих местах.
Будучи современными и продвинутыми, мы после первой бутылки вина сбрасывали с себя все одежды и продолжали гуляние уже, как настоящие дикари.
Всё же Аринка, как и положено девушке, всегда запаздывала и свои - всегда особенные и неповторяемые плавочки - стягивала уже после второй бутылки. Да, случалось, что под платьем их уже не было. Эти образованные девушки так непредсказуемы…
Конечно, ни о каком там сексе не могло быть и речи. Мы были выше этого. Загорали. Купались. Разговаривали о вечном.
Такие командировки «на объект» стали у нас доброй традицией. Всю осень, длинную зиму и весну мы ожидали сухого горячего летнего тепла, чтобы как-нибудь утром зайти у Геннадию Ивановичу и сказать: «Мне нужно на объект». И услышать: «Ну, что ж, иди, журналиста ноги кормят…».
И вот как-то мы со своими ногами в очередное лето всей привычной компанией вновь оказались на песчаной полянке у нашей речки. Всё было, как обычно. А, значит, весело и хорошо.
Выпили. Похихикали над Геннадием Ивановичем. Уже несколько раз искупались и полежали на песке. Лёва сказал, что умеет ловить раков, и пошёл вдоль берега их искать. Нагая Аринка лежала под солнцем на спине, раскинув руки. Я вылез из воды и мокрый, холодный, улёгся рядом на живот. Поговорили с Аринкой о Лёве. Тонкий. Интеллигентный до женственности. Да, есть в нём что-то женское. Голос. Интонации. Не может забить гвоздя, и вилку из розетки машинально вытаскивает за шнур. Наш Лёва легко ранимый. Обидчивый. И чувствовалась в нём какая-то загадка, непонятность, чему в то время мы не могли найти объяснения.
Я тоже перевернулся на спину. Речной песок облепил, приклеился к моему телу, и так на нём остался.
Мы лежали с Аринкой молча. Вообще - какое это удовольствие - лежать обнажённым на песке возле голой девушки! Греет солнце. И можно лежать с закрытыми глазами, но чувствовать, что рядом, на расстоянии ладони - открытая девичья грудь с торчащими сосочками, мягкий нервный живот, а ниже, прячась между ног, но выглядывая - пухлый, покрытый короткими кудрявыми волосами, холмик. Именно - не представлять всё это зрительно, а - чувствовать.
Я лежал, переживал всё это сладко, ничем, впрочем, себя не выдавая. Уж так в нашей компании сложилось, что мы как будто не замечаем половых различий друг у друга. Хотя каждому - чего уж тут греха таить - было приятно украдкой, вскользь, наблюдать их открытость.
И тут в моём организме произошёл какой-то сбой. Безо всяких причин мой первичный половой признак вдруг стал, подёргиваясь, наливаться кровью, разбухать. В нашем, годами испытанном коллективе, это было противу правил. Отношения - только дружеские. Никаких намёков, никаких посягательств. Даже когда я по просьбе Аринки - само собой, в присутствии Лёвы - делал ей массаж её умопомрачительной спины, и когда она потом перевернулась - ни один мускул не выдал моего волнения, ни один член.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119
У Машковича я научился покупать в магазине хорошие книжки. Оказывается, это очень просто: нужно полистать страницы, наугад прочитать два-три абзаца. Хорошего писателя видно сразу. И плохого тоже.
В учебниках литературы не встретить фамилии Энн Ветемаа. Его завезли в наш магазин экземпляров триста. Где-то по десятку - дарить друзьям - разобрали мы с Машковичем.
«27-го числа наступил коммунизм. Все сразу пошли в магазины и набрали себе товаров по потребностям». - Валентину нравились такие мои рассказы. Я радостно ему притаскивал свежие, ещё с непросохшей пастой, опусы, читал, и Машкович всегда находил несколько слов, чтобы мне хотелось писать дальше. Когда он с семьёй переехал от нас на две тысячи километров южнее, в Талды-Курган, играть в областном театре героев-любовников, я однажды и там его настиг со своими писульками.
Вот сейчас - годы прошли, и я думаю - может, это от меня бегал по стране, прятался деликатный Машкович? Хотя… Вот сегодня же пришёл, не побоялся. А у меня, к случаю, и рассказик свеженький припасён…
Так… А вон там, за столом под синенькой скатертью, сидит Леночка Акчурина. Да, чья же ещё. Вот уж не ожидал. Её сейчас, однако, нужно Еленой Валерьевной величать - большим человеком стала. Каким же ветром сюда, куда Макар телят не гонял, занесло Вас, сударыня? То, что мы с Вами когда-то в одной песочнице играли, ещё не повод, чтобы тащиться в такую даль. Не иначе - нужно чего. Свиней у меня уже нет - всех порезал, бычка Педрито для себя держим. Ну, уж, заинтриговали Вы меня, Елена Валерьевна.
А рюмочка у меня уже опять полная. Наклюкаюсь я тут, однако, и свалюсь под стол. И никто этого и не заметит.
А там кто? Да это же Лёва Кричевский! Сколько лет, сколько зим! Приехал. Нашёл время. Забыл обиду. Или не забыл, но простил. Такое вообще не забывается.
Мы когда-то очень славно дружили - я, Лёва и Аринка. Тесная, тёплая компания. Которую связывала работа, алкоголь, любовь к литературе и еле уловимая вибрация эротизма, которая непрерывно исходила от Аринки.
Наша подружка была умницей и модницей. Закончила в Москве с отличием полиграфический институт. В летние жаркие дни приходила на работу в платье с вырезом на спине до копчика. И начальство смотрела на это сквозь пальцы. Стараясь делать просветы между ними, как можно шире. Начальство не могло переносить потёртых джинсов и бороды Машковича, а голую спину Аринки, стиснув зубы, терпело. И правда - чего придираться: гениталиев на спине нет, и - что главное! - идеологически Аринкина спина не несла на себе никакой антисоветской пропаганды.
Правда, губы Аринки являли собой самое откровенное половое бесстыдство. Смотреть на них было невыносимо. Когда она о чём-либо рассказывала, растягивая слова и поблёскивая зелёными кошачьими глазами, тексты не воспринимались. И тупо ныло внизу живота.
Рядовой мужской состав нашего коллектива пытался в курилке угадать, было ли в такие жаркие дни на Аринке хоть какое-нибудь бельё, но счастливца, который мог бы похвалиться, что знает об этом, не находилось. Знали только мы с Кричевским. Но об этом позже. И даже прямо сейчас.
Так вот. Лёва. Аринка. Я. Бывало, с утра заходим по одному к главному редактору с выражением крайней озабоченности на лице: «Геннадий Иванович, я на объект…». А куда Геннадию Ивановичу деваться - работа есть работа. Журналиста ноги кормят. И уже через полчаса наши ноги резво уносили нас в сторону любимой речки Илек. С сетками, полными нехитрых закусок и с бутылками дешёвого тогда сухого вина.
У нас в распоряжении оказывался весь длинный летний день, тёплая речка и поляны чистого, ослепительно белого песка среди зарослей гибких кустарников. Обстановка была совершенно дикой - вокруг ни души. Казалось, что нога человека нигде не ступала в этих местах.
Будучи современными и продвинутыми, мы после первой бутылки вина сбрасывали с себя все одежды и продолжали гуляние уже, как настоящие дикари.
Всё же Аринка, как и положено девушке, всегда запаздывала и свои - всегда особенные и неповторяемые плавочки - стягивала уже после второй бутылки. Да, случалось, что под платьем их уже не было. Эти образованные девушки так непредсказуемы…
Конечно, ни о каком там сексе не могло быть и речи. Мы были выше этого. Загорали. Купались. Разговаривали о вечном.
Такие командировки «на объект» стали у нас доброй традицией. Всю осень, длинную зиму и весну мы ожидали сухого горячего летнего тепла, чтобы как-нибудь утром зайти у Геннадию Ивановичу и сказать: «Мне нужно на объект». И услышать: «Ну, что ж, иди, журналиста ноги кормят…».
И вот как-то мы со своими ногами в очередное лето всей привычной компанией вновь оказались на песчаной полянке у нашей речки. Всё было, как обычно. А, значит, весело и хорошо.
Выпили. Похихикали над Геннадием Ивановичем. Уже несколько раз искупались и полежали на песке. Лёва сказал, что умеет ловить раков, и пошёл вдоль берега их искать. Нагая Аринка лежала под солнцем на спине, раскинув руки. Я вылез из воды и мокрый, холодный, улёгся рядом на живот. Поговорили с Аринкой о Лёве. Тонкий. Интеллигентный до женственности. Да, есть в нём что-то женское. Голос. Интонации. Не может забить гвоздя, и вилку из розетки машинально вытаскивает за шнур. Наш Лёва легко ранимый. Обидчивый. И чувствовалась в нём какая-то загадка, непонятность, чему в то время мы не могли найти объяснения.
Я тоже перевернулся на спину. Речной песок облепил, приклеился к моему телу, и так на нём остался.
Мы лежали с Аринкой молча. Вообще - какое это удовольствие - лежать обнажённым на песке возле голой девушки! Греет солнце. И можно лежать с закрытыми глазами, но чувствовать, что рядом, на расстоянии ладони - открытая девичья грудь с торчащими сосочками, мягкий нервный живот, а ниже, прячась между ног, но выглядывая - пухлый, покрытый короткими кудрявыми волосами, холмик. Именно - не представлять всё это зрительно, а - чувствовать.
Я лежал, переживал всё это сладко, ничем, впрочем, себя не выдавая. Уж так в нашей компании сложилось, что мы как будто не замечаем половых различий друг у друга. Хотя каждому - чего уж тут греха таить - было приятно украдкой, вскользь, наблюдать их открытость.
И тут в моём организме произошёл какой-то сбой. Безо всяких причин мой первичный половой признак вдруг стал, подёргиваясь, наливаться кровью, разбухать. В нашем, годами испытанном коллективе, это было противу правил. Отношения - только дружеские. Никаких намёков, никаких посягательств. Даже когда я по просьбе Аринки - само собой, в присутствии Лёвы - делал ей массаж её умопомрачительной спины, и когда она потом перевернулась - ни один мускул не выдал моего волнения, ни один член.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119