Туда ему и дорога, Царство ему Небесное.
Я ждал, когда Дилара выкурит ещё одну сигарету. Ничего не понимал. Но ничего и не спрашивал.
Сигарета кончилась. Дилара загасила крошечный, испачканный алой помадой, кончик, в пепельнице:
- У меня, может, ты помнишь, была подруга Надя. В аптеке работала. И вот она, перебирая у себя на работе в сейфе разные упаковочки, показала мне две ампулы. Яд. Импортный. Без цвета, вкуса и запаха. Действует не сразу. Нарушается координация движений, становится весело… Потом смерть. Не выдерживает сердце. Причину определить очень трудно. Дефицит страшный. Дали по великому блату в аптекоуправлении. Из заначки для обкома партии. Прислали для какого-то аппаратчика, а он возьми, да и умри раньше, от инфлюэнцы.
Что-то меня дёрнуло:
- Дай мне одну!
Надя рассмеялась:
- Зачем тебе?
А я прямо вцепилась:
- Ну, дай, дай, дай!
И с тех пор у меня на кухне, «в месте, исключающем случайное употребление», хранилась эта ампула.
А потом… Ну, ты это помнишь… Ах, какая всё-таки гадость… Как я его тогда возненавидела! И как мне было стыдно перед тобой за те крики, что у меня вырвались. Ведь мне было ненавистно, противно каждое его движение. И тут… Не хотела я, не хотела, не хотела!.. Ведь тебя любила.
Я никогда и никого уже так не любила…
Он потом потребовал коньяка. И я ему его приготовила. Задержалась - никак не обламывался конец ампулы. Порезалась. Кусочек стекла упал в рюмку. Доставать было некогда. Эта сволочь орала, чтобы ему скорей подавали.
Он так ничего и не заметил. Был в хорошем настроении…
Мы помолчали. Дилара выкурила ещё одну сигарету. Я разлил в рюмки коньяк. Выпили, не чокаясь.
И сразу же забыли, забыли обо всём об этом. На столе лежала Книга. Мы не виделись тысячу лет, и нам было чего хорошего вспомнить.
Провожая Дилару к её дому, я взял её за руку, и мы прошли так несколько шагов.
Дилара… Дилара…
Нет, не может быть!.. Убила человека? Ну, да, я тоже хотел его убить, но - смог бы?..
Уже в самолёте я нашёл стихотворение, строчками из которого подписал Диларе Книгу, и которое никогда не получалось прочитать на память от начала до конца:
Когда глаза,
которые видели тебя, потускнеют,
растраченные на взгляды,
Когда волосы,
которые тебя волновали,
будут сострижены
и вырастут новые,
И одежда,
которая ещё тебя помнила,
будет израсходована
на
половые тряпки,
И ил повседневных,
никчёмных событий
Занесёт серой своей шелухой
Всякое воспоминание о тебе,
Можно случайно задохнуться
От запаха прелых листьев весной,
По которым когда-то счастливо
ступала
ты...
ЕСТЬ ЛИ ЖИЗНЬ НА МАРСЕ?
До пенсии оставалось три года. Всего-то три года оставалось до пенсии! Уже и планы себе какие-то рисовал оптимистические. Ну, там - поездки по Европе, встречи с интересными людьми. Полноценное общение с внуками.
Нет, до конца я всё-таки ещё не понял, не осознал, что такое пенсия, пенсионный возраст.
С одной стороны - в голове ещё сидит представление о пенсии и пенсионерах - как о предсмертном состоянии. Вот есть она, длинная жизнь - от горшка до сорока-пятидесяти лет, когда не думаешь ни о болезнях, ни о кладбище.
Вот моей маме сейчас за восемьдесят, так разговоры у неё, любимые темы - кладбище, похороны и кто как умер. Есть ещё воспоминание современников: перечисление друзей, родственников, ныне покойных.
А я ещё, наверное, чего-то недопонимаю. Пока ещё ощущение, что выход на пенсию - это что-то вроде окончания университета. Впереди - карьера, новые горизонты, новые радости жизни. Ну, пусть не совсем так. Но - есть определённое сходство. По окончании пенсионного возраста тоже выдаётся документ. Единого образца. Очень серьёзный. Только вот в жизни он уже не пригодится. Нельзя прийти с ним куда-нибудь, показать и устроиться на работу. Получить без очереди двести граммов сливочного масла. Бесплатно проехать в троллейбусе или на метро.
А для того, чтобы получить такой документ, нужно в жизнь поступить (приём без экзаменов), потом прожить её определённое количество лет (для каждого срок определяется сугубо индивидуально), и - окончить. Для окончания никаких препятствий. Любой балл проходной. Событие отмечается коллективом близких друзей и родственников.
И как-то грустная истина о том, что пенсия - понятие, напрямую связанное с работоспособностью, жизненным ресурсом - эта истина, кажется, не касается конкретно меня. По-прежнему представляется, что, если уже и могилка - то это ещё очень далеко. А болячки - откуда им взяться? Не пью, не курю. Гуляю.
Вон, у друга в сорок лет уже разбухла простата. Сам виноват. Должна быть нормальная, полноценная половая жизнь. Не даёт жена - ходи на сторону. Сходи в секс-шоп, купи себе подходящую игрушку, видеокассеты.
Мы не можем ждать милостей от природы.
Ну и - вот. До пенсии, значит, три года. Подходит очередная медицинская комиссия. В нашей организации бригада медиков из Екатеринбурга ежегодно обследует сотрудников на состояние пригодности к работе. И ничто не предвещало недоброго. Даже простата.
А тут зашёл к врачу, который ухогорлонос. Красивая молоденькая женщина. Комиссию мы проходили летом. В помещении тепло - халатик на ухогорлоносе практически на голое тело. Ну, я, чтобы задержаться, чтобы всё как-то получше рассмотреть (зрение у меня 100% - только что проверил), я этой фее в тонком халатике и решил пожаловаться: - Что-то у меня, говорю, со слухом.
А у меня, уже не помню с какого времени, и, правда, заметное ослабление слуха на левое ухо. (Слуха - ухо. Всё-таки пропадает во мне поэт…). Но никто этого моего дефекта (я насчёт ушей) никогда не замечал, потому что другим ухом я даже ультразвуки улавливаю.
Думал я - посадит сейчас меня подле себя обаятельная и привлекательная, и проведу я с ней несколько приятных минут в беседах, полезных для глаза и для здоровья.
Комиссия-то у нас из самого Екатеринбурга. Когда ещё в нашей глубинке живую женщину из настоящей сибирской столицы увидишь. От них, от городских, и духи, и манеры. И бельё - вон какое просвечивает!..
Но не посадила меня столичная врач за лечебный столик, а приказала сразу уйти в дальний угол комнаты, повернуться к ней спиной, закрыть правое ухо и слушать, какие она мне будет слова говорить. Ничего интересного. Когда посадила, наконец, к себе за столик, мне было уже не до любезностей. - Вам, говорит, нельзя уже работать в вашей организации, потому что вы не проходите по здоровью ваших ушей.
Вот и всё. Добаловался. Провёл несколько приятных минут. Вот ведь, старый дурак, и чёрт же меня за язык дёрнул! Молчал бы и доработал бы тихонько до пенсии свои три года… Как там, у Высоцкого: « Так табе и надо, раз такой болван! Нечего глядеть на тот аероплан!..».
Через неделю я уже ехал в автобусе обратно в Казахстан, в свой Актюбинск.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119
Я ждал, когда Дилара выкурит ещё одну сигарету. Ничего не понимал. Но ничего и не спрашивал.
Сигарета кончилась. Дилара загасила крошечный, испачканный алой помадой, кончик, в пепельнице:
- У меня, может, ты помнишь, была подруга Надя. В аптеке работала. И вот она, перебирая у себя на работе в сейфе разные упаковочки, показала мне две ампулы. Яд. Импортный. Без цвета, вкуса и запаха. Действует не сразу. Нарушается координация движений, становится весело… Потом смерть. Не выдерживает сердце. Причину определить очень трудно. Дефицит страшный. Дали по великому блату в аптекоуправлении. Из заначки для обкома партии. Прислали для какого-то аппаратчика, а он возьми, да и умри раньше, от инфлюэнцы.
Что-то меня дёрнуло:
- Дай мне одну!
Надя рассмеялась:
- Зачем тебе?
А я прямо вцепилась:
- Ну, дай, дай, дай!
И с тех пор у меня на кухне, «в месте, исключающем случайное употребление», хранилась эта ампула.
А потом… Ну, ты это помнишь… Ах, какая всё-таки гадость… Как я его тогда возненавидела! И как мне было стыдно перед тобой за те крики, что у меня вырвались. Ведь мне было ненавистно, противно каждое его движение. И тут… Не хотела я, не хотела, не хотела!.. Ведь тебя любила.
Я никогда и никого уже так не любила…
Он потом потребовал коньяка. И я ему его приготовила. Задержалась - никак не обламывался конец ампулы. Порезалась. Кусочек стекла упал в рюмку. Доставать было некогда. Эта сволочь орала, чтобы ему скорей подавали.
Он так ничего и не заметил. Был в хорошем настроении…
Мы помолчали. Дилара выкурила ещё одну сигарету. Я разлил в рюмки коньяк. Выпили, не чокаясь.
И сразу же забыли, забыли обо всём об этом. На столе лежала Книга. Мы не виделись тысячу лет, и нам было чего хорошего вспомнить.
Провожая Дилару к её дому, я взял её за руку, и мы прошли так несколько шагов.
Дилара… Дилара…
Нет, не может быть!.. Убила человека? Ну, да, я тоже хотел его убить, но - смог бы?..
Уже в самолёте я нашёл стихотворение, строчками из которого подписал Диларе Книгу, и которое никогда не получалось прочитать на память от начала до конца:
Когда глаза,
которые видели тебя, потускнеют,
растраченные на взгляды,
Когда волосы,
которые тебя волновали,
будут сострижены
и вырастут новые,
И одежда,
которая ещё тебя помнила,
будет израсходована
на
половые тряпки,
И ил повседневных,
никчёмных событий
Занесёт серой своей шелухой
Всякое воспоминание о тебе,
Можно случайно задохнуться
От запаха прелых листьев весной,
По которым когда-то счастливо
ступала
ты...
ЕСТЬ ЛИ ЖИЗНЬ НА МАРСЕ?
До пенсии оставалось три года. Всего-то три года оставалось до пенсии! Уже и планы себе какие-то рисовал оптимистические. Ну, там - поездки по Европе, встречи с интересными людьми. Полноценное общение с внуками.
Нет, до конца я всё-таки ещё не понял, не осознал, что такое пенсия, пенсионный возраст.
С одной стороны - в голове ещё сидит представление о пенсии и пенсионерах - как о предсмертном состоянии. Вот есть она, длинная жизнь - от горшка до сорока-пятидесяти лет, когда не думаешь ни о болезнях, ни о кладбище.
Вот моей маме сейчас за восемьдесят, так разговоры у неё, любимые темы - кладбище, похороны и кто как умер. Есть ещё воспоминание современников: перечисление друзей, родственников, ныне покойных.
А я ещё, наверное, чего-то недопонимаю. Пока ещё ощущение, что выход на пенсию - это что-то вроде окончания университета. Впереди - карьера, новые горизонты, новые радости жизни. Ну, пусть не совсем так. Но - есть определённое сходство. По окончании пенсионного возраста тоже выдаётся документ. Единого образца. Очень серьёзный. Только вот в жизни он уже не пригодится. Нельзя прийти с ним куда-нибудь, показать и устроиться на работу. Получить без очереди двести граммов сливочного масла. Бесплатно проехать в троллейбусе или на метро.
А для того, чтобы получить такой документ, нужно в жизнь поступить (приём без экзаменов), потом прожить её определённое количество лет (для каждого срок определяется сугубо индивидуально), и - окончить. Для окончания никаких препятствий. Любой балл проходной. Событие отмечается коллективом близких друзей и родственников.
И как-то грустная истина о том, что пенсия - понятие, напрямую связанное с работоспособностью, жизненным ресурсом - эта истина, кажется, не касается конкретно меня. По-прежнему представляется, что, если уже и могилка - то это ещё очень далеко. А болячки - откуда им взяться? Не пью, не курю. Гуляю.
Вон, у друга в сорок лет уже разбухла простата. Сам виноват. Должна быть нормальная, полноценная половая жизнь. Не даёт жена - ходи на сторону. Сходи в секс-шоп, купи себе подходящую игрушку, видеокассеты.
Мы не можем ждать милостей от природы.
Ну и - вот. До пенсии, значит, три года. Подходит очередная медицинская комиссия. В нашей организации бригада медиков из Екатеринбурга ежегодно обследует сотрудников на состояние пригодности к работе. И ничто не предвещало недоброго. Даже простата.
А тут зашёл к врачу, который ухогорлонос. Красивая молоденькая женщина. Комиссию мы проходили летом. В помещении тепло - халатик на ухогорлоносе практически на голое тело. Ну, я, чтобы задержаться, чтобы всё как-то получше рассмотреть (зрение у меня 100% - только что проверил), я этой фее в тонком халатике и решил пожаловаться: - Что-то у меня, говорю, со слухом.
А у меня, уже не помню с какого времени, и, правда, заметное ослабление слуха на левое ухо. (Слуха - ухо. Всё-таки пропадает во мне поэт…). Но никто этого моего дефекта (я насчёт ушей) никогда не замечал, потому что другим ухом я даже ультразвуки улавливаю.
Думал я - посадит сейчас меня подле себя обаятельная и привлекательная, и проведу я с ней несколько приятных минут в беседах, полезных для глаза и для здоровья.
Комиссия-то у нас из самого Екатеринбурга. Когда ещё в нашей глубинке живую женщину из настоящей сибирской столицы увидишь. От них, от городских, и духи, и манеры. И бельё - вон какое просвечивает!..
Но не посадила меня столичная врач за лечебный столик, а приказала сразу уйти в дальний угол комнаты, повернуться к ней спиной, закрыть правое ухо и слушать, какие она мне будет слова говорить. Ничего интересного. Когда посадила, наконец, к себе за столик, мне было уже не до любезностей. - Вам, говорит, нельзя уже работать в вашей организации, потому что вы не проходите по здоровью ваших ушей.
Вот и всё. Добаловался. Провёл несколько приятных минут. Вот ведь, старый дурак, и чёрт же меня за язык дёрнул! Молчал бы и доработал бы тихонько до пенсии свои три года… Как там, у Высоцкого: « Так табе и надо, раз такой болван! Нечего глядеть на тот аероплан!..».
Через неделю я уже ехал в автобусе обратно в Казахстан, в свой Актюбинск.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119