Вздумал Сашка Чернухин от курения отвыкнуть - Наташка со смешком попросила его представить жаркую, вонючую комнату, переполненную окурками пепельницу, грязные стаканы. Сашка сбежал. Потому что я, под руку шепчущей нашей ведьме, сказал ещё про потных женщин. - Насчёт женщин - сказал Сашка - мы не договаривались.
Но целых два месяца, и, правда, не курил, удивляясь сам себе.
В общем, в прошлом цивилизованная, прогрессивная и суперсовременная Наташка занялась, чёрт знает чем. В те дни я часто заходил к ней в маленькую квартирку на ул. Карла Либкнехта, развешивал уши, а Наташка пересказывала мне новые откровения, которые, прямо с небес, поступили к ней, вот только-только, минувшей ночью. По словам Наташки, по окончании курса небесных лекций, к ней непременно должна была вернуться прежняя стройность фигуры, и она уже стала замечать потерю своих гормональных привесов.
Потом, как я понимаю, у неё пошли гонки.
В те дни страшное убийство было совершено в нашем городе. Трёх милиционеров какие-то подонки зверски зарезали прямо на рабочем месте, в служебном помещении. Всю милицию подняли на ноги, и она сбилась с ног, разыскивая бандитов. А Наташка сказала, что знает убийц, знает, где их найти. И - впервые в жизни - сама пошла в КГБ, чтобы "заложить" преступников.
Бандитов поймали. Но Наташку это почему-то не удовлетворило. Она даже расстроилась. По её мнению, арестовать должны были и тех, кто организовал жуткое убийство. Там, в КГБ, она называла фамилии, но главные виновники так и остались на свободе. Они живут и здравствуют, разъезжают на роскошных машинах, они... управляют городом. Наташка ещё раз сходила в КГБ, но оттуда её с благодарностями, вежливо, выпроводили.
А Наташка, за чашечкой чая и парочкой собственноручных блинчиков продолжала рассказывать мне скандальные подробности из жизни людей, имена которых упоминать даже и неудобно. Она, якобы, видела, знает, сколько миллионов и кому было перечислено за аферу с кассовыми аппаратами, она знает, может пофамильно назвать всю цепочку людей, которые собирают по области дань для одного, весьма значительного, лица.
У неё это было просто. Она как-то астрально перемещалась, проникала в квартиры, подслушивала, высматривала.
Одним словом, как я уже говорил, у неё пошли гонки, которые можно было сформулировать так: за что боролись, на то и напоролись. Вечная диссидентка Наташка, за которой всю жизнь бдило и подглядывало недремлющее око госбезопасности, сама, в шизофренических своих мечтах обрела гнусные способности своих извечных врагов.
В последний раз я видел Наташку у себя на работе. Высокая, цветущая, всё-таки - похудевшая, постройневшая, она вошла в кабинет. Растерянная слегка. Рассеянная. Мы поговорили о пустяках. Таких, например, как предсказания, заглядывание в будущее, которые Наташка освоила буквально на днях. - А что? - издадут ли когда-нибудь мою книжку? - спросил я Наташку. Она взяла мою руку, закрыла глаза, подумала. - Ну, тебе ведь это и не очень важно, правда? - ответила. Добавила: - Да, тебя будут издавать маленькими тиражами. Очень маленькими. Твои книги станут семейной реликвией, их будут передавать сыновья внукам и - дальше.
(Что удивительно - ведь она оказалась права. Когда я умер, сын Витя привёл в порядок мои рукописи, набрал книгу в компьютер, и сделал вручную что-то, около десятка, экземпляров. Он пришёл ко мне на могилку, показал, как выглядит книга, полистал страницы...)
Но это случилось много позже. А тогда ушла Наташка, и я её больше не видел.
Мысли о ней неожиданно вспыхнули, когда юный гэбэшник Спивак-Лавров принёс мне посмотреть странную видеозапись. Он её сделал сам и поэтому пришёл ко мне пьяный, с перепуганными глазами. Я ему и раньше говорил: - Олежка, не бросай телевидение, не уходи ты туда. И говорил - куда. Человеку с добрыми глазами, читающему стихи, еврею к тому же - не место в органах нашей безопасности. Спасаясь от армии, Спивак согласился на сладкие посулы тайной нашей полиции, пошёл, будто бы, пресс-секретарём, и, по совместительству - видеооператором. Сначала было ничего, но вот вчера ночью...
...вчера ночью Спивака повезли с видеокамерой арестовывать какую-то умалишенную. Красивая женщина. Было лето. Она в свете автомобильных фар убегала в ёлочную лесную посадку около Актюбинского водохранилища. По ней стали стрелять. Пули сбивали её с ног, но женщина вскакивала и бежала опять. Потом её всё-таки окружили, взяли в кольцо, на окровавленную набросились. Изрешечённая пулями женщина визжала и сопротивлялась. Верёвка рвалась, её скрутили проволокой, надели наручники. Потом...
Потом, в ярком свете фар, кто-то, молодой и крепкий, ей молотком сноровисто забил деревянный кол, чуть пониже левой груди, туда, где должно быть сердце. Разорванная кофточка, красивая, забрызганная кровью, грудь...
Я узнал Наташку. Это была она. Сумасшедшая диссидентка. Красивая, как никогда, с колдовскими своими, закрытыми уже, глазами. Куда, в какую приёмную потащилась она делиться своими оскорбительными знаниями? И какой компьютер, либо чёрный колдун или упырь, взятый чекистами на довольствие, выдал информацию, что только осиновый кол может остановить Наташку, заставить её замолчать?
Ну, а дальше всё было совсем просто.
Вначале от несчастного случая погиб Олежка Спивак-Лавров. Потом - я.
____________________
1 - Лубянка по-актюбински
2 - “ты его, как хочешь, назови” - КГБ, конечно

январь, 1998г.

ПОРТВЕЙН С МЯТНЫМИ ПРЯНИКАМИ

С Куанышем мы знали друг друга с незапамятных времён. Когда-то он работал на областном телевидении, сделал там себе карьеру: комсомольский активист, член партии, секретарь комсомольской, а потом и партийной организации своего органа непечатной информации. Его заметили, появилось мнение, и Куаныш взлетел в инструкторы обкома партии. В этот период общение с ним сошло почти на нет. Новоиспечённый аппаратчик прохладно отвечал на приветствия, по телефону разговаривал сухо. Однажды прервал, заметил, что обращаться к нему желательно по имени-отчеству, и что отчество у него Рауажевич.
Наступила проклятая перестройка. Партию стали разваливать, и она сразу развалилась. Куаныш Рауажевич хотели наложить на себя руки. Прекрасные перспективы рухнули. Впереди были только мрак, хаос и демократия. Но постепенно всё утряслось. Куаныш нашёл, неизвестно где, миллион и основал Фонд. Однако перемены в общественной жизни на Куаныша всё-таки повлияли. Он стал сам звонить мне по телефону, при встречах первым протягивал руку и смущённо просил не называть себя Рауажевичем. Просто - Куаныш.
С ним, с простым, своим теперь в доску, Куанышем, мы сели как-то вспомнить молодые годы. Портвейн, мятные пряники. Моя тесная кухня. Разговор зашёл о Мишке Никитине, с ним Куаныш работал когда-то на телевидении.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119