– Он действительно сумасшедший, папочка! – поддакивает Марина, но на этот раз фамильярное обращение вовсе не коробит слух профессора. Он напуган тем, что я сказал ему.
– Да, вы убийца! – повторяю я, глядя в глаза Курахову.
– Потрудитесь объясниться! – мобилизуя остатки самообладания, произносит профессор.
– Вы задушили официанта, грубо сымитировав самоубийство!
– Но… Но… – задыхаясь от мнимого возмущения, произносит Курахов и мгновенно немеет. Ему на помощь приходит Марина:
– Это еще надо доказать!
– Вы испугались решимости Сашки, с какой он дважды вламывался к вам в номер. Вы испугались, что манускрипт в конце концов попадет в руки Уварова. И вы заманили парня в хозяйственный дворик, где накинули ему на шею петлю.
Курахов, переводя безумный взгляд то на падчерицу, то на окна гостиницы, отрицательно качает головой и медленно пятится к стене. Марина судорожно крошит ломоть черного хлеба, с ненавистью глядя на меня. Отец Агап вдруг валится на колени, простирает руки к небу и дурным голосом, от которого у меня холодеет спина, орет:
– Господи!! Прости нас, грешных!! Прости, господи!! Прости нас, господи!!
…Я встряхнул головой, приходя в чувство. Чуда не произошло. Я все так же подпирал спиной стальную дверь. Отец Агап и Марина все так же читали псалмы, а Курахов, заложив руки за спину, прогуливался по дворику.
Я не мог сейчас обвинить этих людей, потому что не был уверен, что все было именно так, как я предполагал. Точнее, я был уверен, что все случилось совсем не так.
– Что это? – спросил Курахов, глядя на лист бумаги, который я протянул ему.
– Письмо вам.
– Мне? Письмо? – не сильно удивился профессор, развернул листок и, держа его подальше от глаз, зачитал фрагментами: – «Дорогой… м-м-м… Надоело ждать… должны вернуть мне.. Не обещаю ничего хорошего…»
Лучше было бы придержать эту бумажку с вялыми уваровскими угрозами, дождавшись более удобного случая, скажем, когда бы вина профессора в присвоении манускрипта была бы доказана. Сейчас же я произвел холостой выстрел. Но события развивались настолько не в мою пользу, что я готов был делать что угодно, лишь бы вообще что-либо делать. Так, наверное, полный и безнадежный банкрот пытается оплатить векселя всякой всячиной, которая у него еще осталась: старой мебелью, поношенной одеждой и дешевой посудой.
– Ну и что? – обратился ко мне Курахов с полной уверенностью, что я не только знаком с содержанием письма, но и принимал участие в его сочинении. – Что дальше? Вы хотите получить какой-нибудь ответ?
– Лично я ничего не хочу, – ответил я. – Уваров просил передать, что я и сделал.
– Тогда при случае, – ответил профессор, злобно искривляя рот и разрывая письмо в клочки, – передайте Уварову, что он может клацать зубами сколько угодно. Манускрипт пока принадлежит мне, и в моих силах не вернуть, а подарить его. И я это непременно сделаю, как только закончу работу над темой.
Профессор не умел говорить тихо. Рита, сервирующая профессорский столик, священник с Мариной, жующие черный хлеб с луком, прекрасно слышали, о чем мы говорили, причем чем тише говорил я, тем громче – профессор.
– Как видите, я даже не стал сохранять эту вшивую писульку! – продолжал распаляться профессор. – У меня нет необходимости собирать компромат на аспиранта с интеллектом неандертальца! Он насквозь порочен! Главный компромат против него – это сам факт существования человекообразной обезьяны с фамилией Уваров!
– Можете так не стараться, – посоветовал я профессору. – Мне безразличен этот человек.
– Вам накрывать? – едва слышно спросила Рита.
– Не надо, – ответил я.
Марина встала из-за стола.
– Спасибо! – сказала она Рите, одергивая черную юбку.
– В первую очередь благодарить надо господа нашего, – поправил ее священник.
– Если бы Уваров был вам безразличен, – продолжал профессор, глядя на грибы в сметанном соусе и шашлык из осетрины на своем столе, – то вы не стали бы работать на него в качестве курьера. Я, например, никогда бы не опустился до того, чтобы передать вам какую-нибудь поганую бумаженцию от незнакомого человека… М-да! Еще раз убеждаюсь в том, что этика – не наука, а некий генный код, который либо присутствует в человеке, либо нет.
– Надо сходить в церковную лавку, – сказал священник Марине. – У нас закончились свечи. Вот тебе немного денег. Если не хватит, подойди к настоятелю, отцу Филарету…
– У меня есть деньги, – ответила Марина скороговоркой и очень тихо, словно стыдилась бедности священника.
– О какой культуре обслуживания можно говорить, если даже директор гостиницы совершает странные, противоречащие общепринятым нормам цивилизованного общества поступки! – заметно слабее ворчал профессор, садясь за стол и глядя на блюда. – Потому-то все у вас кверху ногами поставлено. Шашлык холодный, а соус горячий!.. Марина, девочка моя! На, возьми полсотни, накупи свечей, иконок, крестов, дабы поддержать хиреющее православие в лице нашего врачевателя душ.
– Не богохульствуйте, Валерий Петрович! – покачал головой священник и сделал вид, что не заметил, как Марина взяла из рук отчима пятидесятидолларовую купюру.
– Ему надоело ждать! – с новой силой продемонстрировал свой гнев Курахов, но уже с набитым ртом. – Послезавтра я должен вернуть ему манускрипт… Обратите внимание, какова постановка вопроса – я должен!!! Ему надоело, и я должен!
Я уже не слушал профессора. Марина, сложив в несколько раз полиэтиленовый пакет, затолкала его под пояс юбки. Пакет выпирал, словно девушка была на четвертом месяце беременности.
– Долго не задерживайся! – наказал отец Агап. – У нас сегодня два крещения.
– А скажите, батюшка, – спросил профессор, внимательно рассматривая винтообразный шампур с нанизанным на него куском рыбины. – Если наладить рекламу, построить на берегу крестильню и поставить обряд крещения, так сказать, на поток, то много можно будет заработать за сезон?..
Священник не успел даже рта раскрыть. Казалось, что господь не замедлил отреагировать на грешные слова. Выше нас, где-то на уровне второго этажа, с резким звоном разбилось стекло, а затем осколки волной шарахнули об асфальт. Я кинулся ближе к стене, сминая белые розы, растущие под окнами, и посмотрел вверх. Окна в комнате, где когда-то жили молодожены, и в соседствующим с ней номере Марины были выбиты и теперь зияли черными рваными отверстиями.
– Красиво!! – чему-то радовался Валерий Петрович. – Точное попадание в цель! Это как объяснить, уважаемый господин директор? А если бы в это время кто-то находился в комнате?
Я открыл калитку и вышел на улицу. Марина, выставив свой «беременный» животик, стояла на обочине и смотрела на выбитые окна.
– Разбили, – растерянно произнесла она.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113