Челка промокла от пота и прилипла ко лбу.
Юный князь поднял руку навстречу ярящийся толпе, и крики примолкли. У него еще не вполне сломался голос, и громко говорить басом он не смог, пусть и очень хотел. Зато звонкий голос мальчика разлетелся до самого вала, и, казалось, его услышат и в Новгороде.
- Решение еще не принято! Грамота не скреплена подписями! Но и когда волхвы подпишут свои выводы, по закону мы не сможем вынести приговора. Мы хотели знать правду не для мщения за прошлое, а для решений в будущем. Я призываю дружину и новгородцев не чинить татарам вреда. Это наше внутреннее дело! Мы сделали это для Правды, а не для мести! Останемся верными Правде!
К Младу подошел Белояр и присел перед ним на корточки, сразу потянувшись к его поясу, где висела фляга.
- Ты говорил с духами три дня назад и еще не восстановился, - сказал волхв, выдергивая из фляги пробку, - тебе было тяжелее всех.
Он подложил руку Младу под затылок и поднес флягу к губам.
- Ты сильный волхв, - продолжил Белояр, - ты один из всего круга смог противиться мне. Ты делал это нарочно?
Млад покачал головой.
- На это тоже уходили твои силы, - Белояр кивнул, - ты видел все так же, как другие, или что-то еще?
- Только на выходе, - Млад тряхнул головой, - но это было больше похоже на путаный конец сна. Мне виделся князь Борис с ядовитым кубком в руках - в своей постели. И еще я видел, как он сам всходит на погребальный костер.
- На выходе у всех исказились видения. И у всех они разные, - Белояр поднялся на ноги, передавая флягу Младу в руки, - тебе нужна помощь?
- Нет, я скоро встану.
- Грамоту составлять заканчивают. Минут через двадцать начнется подписание. Ты успеешь?
- Вполне.
Млад смотрел на прямую удаляющуюся спину Белояра, когда к нему подбежал доктор Велезар.
- Я не заметил тебя сразу, извини, - он протянул руку, чтоб помочь Младу встать, - не надо сидеть на снегу, ты простудишься. Я помогу, там, в тереме, для вас накрыты столы, можно выпить горячего меду или пива.
- Я бы выпил чаю. Покрепче и послаще, - сказал Млад, принимая руку.
- Самовары давно кипят, челядь с ног сбилась. Не дождутся, когда волхвы изволят приступить к трапезе.
Поднимаясь на ноги, Млад заметил, как сильно кружится голова. Ему снова померещилась тончайшая паутина, натянутая в воздухе со всех сторон, но на этот раз он списал это на усталость. Доктор Велезар подставил ему свое узкое плечо - Млад был выше доктора и намного моложе, поэтому только слегка оперся на него, чтоб не шататься.
В нижнем ярусе терема действительно дым стоял коромыслом: бегали девки с блюдами и посудой, солидно распоряжались ими мужики, бабы носили дрова и мели полы. Вокруг гремело, стучало, парило, дымилось и приятно пахло едой. Доктор хотел провести Млада наверх, но тот отказался и присел в углу на скамейке, чтоб никому не мешать. Откуда-то появились две бабы, ахая и причитая, проводили Млада к печке, за стол - узнав в нем волхва, они и на руках бы его отнесли, и он с трудом отделался от их помощи.
- Чаю, девки, чаю велено нести! - крикнула в пространство одна, - быстрей давайте, сейчас грамоту подписывать будут!
И чай появился чуть ли не через мгновение: на огромном подносе, где кроме большой кружки поместился сахар, мед, патока, сушки, калачи, пряники и три куска мясного пирога. Млад чувствовал себя очень неловко: хорошо, что никто не стал пихать этого ему в рот. Бабы почтительно стояли по бокам и чуть сзади - словно стража; девка, притащившая поднос, с любопытством выглядывала из-за угла на пару с подругой.
Горячий крепкий чай иногда помогал не хуже отвара, который Млад носил во фляге и пил после подъемов наверх. В тепле унялась дрожь, только голова продолжала кружиться - теперь легко и приятно. Он сидел и вспоминал видения, явившиеся ему в круге волхвов - чтоб ничего не пропустить. И чем больше он их вспоминал, тем сильней его одолевало беспокойство. Беспричинное, смутное. Оно приходило на смену усталости и головокружению, и Млад списывал его на последствия гадания - ему ни разу не приходилось так выкладываться во время волхования. Втроем-вчетвером волховать ему случалось, но настолько глубокого помрачения сознания он никогда не испытывал. От него что-то ускользало, как уходящий сон, который стремишься удержать, просыпаясь. Он хотел понять - что же это, и никак не мог. Бабы, стоящие за спиной, сильно его раздражали, он думал, что причина именно в них.
Подписание началось торжественно, на широкой галерее княжьего терема. Князь стоял, заложив руки за спину, между двух столов. За одним сидел Перемысл, три волхва с капища в детинце и Белояр, за другим: новгородский посадник - Смеян Тушич Воецкий-Караваев, боярин из старинного и уважаемого рода, двое думных бояр и пятеро кончанских старост - из житьих людей: когда-то Борис посоветовал новгородцам не избирать в «кончатники» бояр, и с тех пор новгородцы строго следовали его завету.
Думные бояре отличались от остальных не только нарочитым богатством одежды. Являя друг другу полную противоположность, они, тем не менее, были удивительно похожи. Один - Чернота Свиблов - высокий и тучный, толстогубый, мягкотелый, другой - Сова Осмолов - поджарый и быстрый, остролицый и черноглазый, с горящим взором. Оба имели бороды, только у Свиблова борода лежала на груди и напоминала ощипанную мочалку, а у Осмолова была густой и исправно постриженной. Но оба смотрели на мир свысока, оба понимали свою значимость, оба снисходительно мирились с присутствием «малых» людей за столом. В них не чувствовалось ни властности юного князя, ни мудрой отрешенности Белояра. Они были хозяевами, а не властителями и не мудрецами.
Посадник отличался от них обоих: несмотря на знатность рода, Смеян Тушич обладал скромной внешностью: не худой - не толстый, не низкий - не высокий, с серо-пегими волосами и без бороды. И шубу он носил хоть и соболью, как подобает человеку зажиточному, но какую-то серую, невзрачную, с протертым местами бархатом. Характер у Воецкого-Караваева был покладистый, тихий, на людей он свысока не смотрел и хозяином себя не выставлял. Но все знали, что лучшего защитника прав новгородцев среди бояр нет, и лучше Смеяна Тушича никто не умеет улаживать споры и разногласия, особенно с иностранными посольствами.
Перемысл зачитывал грамоту на всю площадь, волхвы внимательно слушали и кивали. Млад поднялся наверх последним, чуть не опоздал и стоял у самого края галереи, за спинами остальных, практически в дверях. Люди на площади, которых прибавилось, потому что открыли ворота, переговаривались тихо и шипели друг на друга, боясь пропустить хоть слово. Млад тоже прислушивался, и тоже боялся что-нибудь пропустить - беспокойство не оставляло его, напротив, только усилилось.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154
Юный князь поднял руку навстречу ярящийся толпе, и крики примолкли. У него еще не вполне сломался голос, и громко говорить басом он не смог, пусть и очень хотел. Зато звонкий голос мальчика разлетелся до самого вала, и, казалось, его услышат и в Новгороде.
- Решение еще не принято! Грамота не скреплена подписями! Но и когда волхвы подпишут свои выводы, по закону мы не сможем вынести приговора. Мы хотели знать правду не для мщения за прошлое, а для решений в будущем. Я призываю дружину и новгородцев не чинить татарам вреда. Это наше внутреннее дело! Мы сделали это для Правды, а не для мести! Останемся верными Правде!
К Младу подошел Белояр и присел перед ним на корточки, сразу потянувшись к его поясу, где висела фляга.
- Ты говорил с духами три дня назад и еще не восстановился, - сказал волхв, выдергивая из фляги пробку, - тебе было тяжелее всех.
Он подложил руку Младу под затылок и поднес флягу к губам.
- Ты сильный волхв, - продолжил Белояр, - ты один из всего круга смог противиться мне. Ты делал это нарочно?
Млад покачал головой.
- На это тоже уходили твои силы, - Белояр кивнул, - ты видел все так же, как другие, или что-то еще?
- Только на выходе, - Млад тряхнул головой, - но это было больше похоже на путаный конец сна. Мне виделся князь Борис с ядовитым кубком в руках - в своей постели. И еще я видел, как он сам всходит на погребальный костер.
- На выходе у всех исказились видения. И у всех они разные, - Белояр поднялся на ноги, передавая флягу Младу в руки, - тебе нужна помощь?
- Нет, я скоро встану.
- Грамоту составлять заканчивают. Минут через двадцать начнется подписание. Ты успеешь?
- Вполне.
Млад смотрел на прямую удаляющуюся спину Белояра, когда к нему подбежал доктор Велезар.
- Я не заметил тебя сразу, извини, - он протянул руку, чтоб помочь Младу встать, - не надо сидеть на снегу, ты простудишься. Я помогу, там, в тереме, для вас накрыты столы, можно выпить горячего меду или пива.
- Я бы выпил чаю. Покрепче и послаще, - сказал Млад, принимая руку.
- Самовары давно кипят, челядь с ног сбилась. Не дождутся, когда волхвы изволят приступить к трапезе.
Поднимаясь на ноги, Млад заметил, как сильно кружится голова. Ему снова померещилась тончайшая паутина, натянутая в воздухе со всех сторон, но на этот раз он списал это на усталость. Доктор Велезар подставил ему свое узкое плечо - Млад был выше доктора и намного моложе, поэтому только слегка оперся на него, чтоб не шататься.
В нижнем ярусе терема действительно дым стоял коромыслом: бегали девки с блюдами и посудой, солидно распоряжались ими мужики, бабы носили дрова и мели полы. Вокруг гремело, стучало, парило, дымилось и приятно пахло едой. Доктор хотел провести Млада наверх, но тот отказался и присел в углу на скамейке, чтоб никому не мешать. Откуда-то появились две бабы, ахая и причитая, проводили Млада к печке, за стол - узнав в нем волхва, они и на руках бы его отнесли, и он с трудом отделался от их помощи.
- Чаю, девки, чаю велено нести! - крикнула в пространство одна, - быстрей давайте, сейчас грамоту подписывать будут!
И чай появился чуть ли не через мгновение: на огромном подносе, где кроме большой кружки поместился сахар, мед, патока, сушки, калачи, пряники и три куска мясного пирога. Млад чувствовал себя очень неловко: хорошо, что никто не стал пихать этого ему в рот. Бабы почтительно стояли по бокам и чуть сзади - словно стража; девка, притащившая поднос, с любопытством выглядывала из-за угла на пару с подругой.
Горячий крепкий чай иногда помогал не хуже отвара, который Млад носил во фляге и пил после подъемов наверх. В тепле унялась дрожь, только голова продолжала кружиться - теперь легко и приятно. Он сидел и вспоминал видения, явившиеся ему в круге волхвов - чтоб ничего не пропустить. И чем больше он их вспоминал, тем сильней его одолевало беспокойство. Беспричинное, смутное. Оно приходило на смену усталости и головокружению, и Млад списывал его на последствия гадания - ему ни разу не приходилось так выкладываться во время волхования. Втроем-вчетвером волховать ему случалось, но настолько глубокого помрачения сознания он никогда не испытывал. От него что-то ускользало, как уходящий сон, который стремишься удержать, просыпаясь. Он хотел понять - что же это, и никак не мог. Бабы, стоящие за спиной, сильно его раздражали, он думал, что причина именно в них.
Подписание началось торжественно, на широкой галерее княжьего терема. Князь стоял, заложив руки за спину, между двух столов. За одним сидел Перемысл, три волхва с капища в детинце и Белояр, за другим: новгородский посадник - Смеян Тушич Воецкий-Караваев, боярин из старинного и уважаемого рода, двое думных бояр и пятеро кончанских старост - из житьих людей: когда-то Борис посоветовал новгородцам не избирать в «кончатники» бояр, и с тех пор новгородцы строго следовали его завету.
Думные бояре отличались от остальных не только нарочитым богатством одежды. Являя друг другу полную противоположность, они, тем не менее, были удивительно похожи. Один - Чернота Свиблов - высокий и тучный, толстогубый, мягкотелый, другой - Сова Осмолов - поджарый и быстрый, остролицый и черноглазый, с горящим взором. Оба имели бороды, только у Свиблова борода лежала на груди и напоминала ощипанную мочалку, а у Осмолова была густой и исправно постриженной. Но оба смотрели на мир свысока, оба понимали свою значимость, оба снисходительно мирились с присутствием «малых» людей за столом. В них не чувствовалось ни властности юного князя, ни мудрой отрешенности Белояра. Они были хозяевами, а не властителями и не мудрецами.
Посадник отличался от них обоих: несмотря на знатность рода, Смеян Тушич обладал скромной внешностью: не худой - не толстый, не низкий - не высокий, с серо-пегими волосами и без бороды. И шубу он носил хоть и соболью, как подобает человеку зажиточному, но какую-то серую, невзрачную, с протертым местами бархатом. Характер у Воецкого-Караваева был покладистый, тихий, на людей он свысока не смотрел и хозяином себя не выставлял. Но все знали, что лучшего защитника прав новгородцев среди бояр нет, и лучше Смеяна Тушича никто не умеет улаживать споры и разногласия, особенно с иностранными посольствами.
Перемысл зачитывал грамоту на всю площадь, волхвы внимательно слушали и кивали. Млад поднялся наверх последним, чуть не опоздал и стоял у самого края галереи, за спинами остальных, практически в дверях. Люди на площади, которых прибавилось, потому что открыли ворота, переговаривались тихо и шипели друг на друга, боясь пропустить хоть слово. Млад тоже прислушивался, и тоже боялся что-нибудь пропустить - беспокойство не оставляло его, напротив, только усилилось.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154