Кирилыча передернуло, и
киномеханик поспешил на цыпочках взбежать на второй этаж к себе в
кинопроекционную. Контролерша, услышав мой кашель, выглянула в малое фойе.
- Уже уходите, Сергей Александрович?! - крикнула она, как мужик,
каким-то сухим голосом.
- Да. Уже сил нет. Устал! - отозвался я, замыкая кабинет.
- Вот, я говорю, гадина какая! - выругалась контролерша.
- Это вы насчет того лоботряса? - уточнил я.
- Да. Вот такие же гады и магнитофон сперли. А вам и отвечать, и
волноваться, Сергей Александрович... - последнюю фразу о моем волнении и
ответственности контролерша проговорила с ехидством в голосе.
- До свидания! - сказал я.
- До свидания, Сергей Александрович, до свидания... - поспешила
ответить контролерша и широко улыбнулась: зубов у нее почти не было, но
торчало впереди под губами несколько гнилых пеньков. Улыбка - точно
испачкало ее лицо.
Я уехал из кинотеатра...
С неба на землю медленно оседал удивительно белый снег. Я прошагал от
остановки троллейбуса до кафе сквозь тяжелые, крупные хлопья снега.
Аня уже сидела за столиком, несмотря на то, что было еще без
пятнадцати шесть. Зимний зал выглядел хорошо: уютно и просторно, - людей
почти не было. Возле Ани, на столике, дымилась чашечка густого черного
кофе, наполовину отпитая. Я подошел и присел рядом со своей таинственной
знакомой.
- Я пришел, - сказал я.
- Спасибо, - медленно проговорила Аня.
- Ты что-то хочешь мне сообщить? - осторожно, чтобы не обидеть,
спросил я, ибо почувствовал недоброе: никогда Аня не встречалась со мною в
подобном состоянии.
- Да, - сдавленно выдавила из себя Аня. - Корщиков... умер.
Мы помолчали... Мое сердце больно шевельнулось: раз, другой...
- Как это случилось? - спросил я.
- Его тело нашли в Крыму, на берегу горной речки. Сидел мертвый возле
кустарника и улыбался... Эксперты говорят: искупался, сел и умер от
разрыва сердца... Его труп просидел с улыбкой целый месяц.
Мы снова помолчали... Мне стало не по себе. Корщиков и мне был где-то
близким человеком.
- Ты думаешь... он... ушел? - тихо спросил я, будто боялся разбудить
Аню, вывести из печали. Я не хотел мешать ей прислушиваться к грусти...
- Ушел... - сказал Аня, и по ее щеке скатилась слеза.
ЧАСТЬ ШЕСТАЯ. АСТРАЛ
МОСКВА
Имя Наташи теплилось у меня на душе каждый день. Вика продолжала
оставаться рядом со мною. Ее сопровождали чувства, а меня привычка и
удовольствие... Она приближалась ко мне, будто к горизонту. Тянулась и
верила в меня, шла навстречу, а я всегда был под рукой, но вдали, и я
понимал, что Вика когда-то устанет и больше не сможет идти, а я больше не
смогу удаляться: мы остановимся друг против друга на недосягаемом
расстоянии, и если Вика отвернется от меня или угаснет навсегда, я
перестану быть горизонтом и встречусь с Наташей, я обязательно с нею
встречусь тогда!.. И пусть имеют в виду все холостяки на свете, что их
одиночество, их несчастье - быть половинкою, из-за того, что где-то,
кто-то их видит горизонтом... И пока холостяки нужны тем, идущим к
горизонтам, они, холостяки, останутся лишь горизонтами, и не сблизиться им
ни с кем и никогда!..
О беспощадные люди, оставленные без взаимной любви, - перестаньте
стремиться к своей любви, забудьте о ней, отрекитесь от нее, ведь она
повязана вами, ведь она, ваша любовь, ваш любимый, но отринувший вас
человек - весь свой недолгий век на земле проживет горизонтом, из-за
вас!..
Горизонт, хотя и пребывает в широте и просторе, но все же остается
одиноким, остается горизонтом, недосягаемым, остается холостяком.
Пожалейте горизонт! Отпустите его, не идите к нему, отвернитесь от него!..
Я знал одного человека, который покончил с собой, чтобы его любимый
перестал быть горизонтом...
Но разве могла меня оставить теперь Вика? Она уже чувствовала себя
моею женой. Господи, как же тяжело быть горизонтом любви... Но в этом
виноват лишь я, я сам!
Милая, добрая Вика... Я становлюсь жестоким, но поверь, это
необходимо! Я ожесточаюсь, я, точнее, холодею ко всему на свете, даже к
своему телу, и могу решиться на многое: теперь.
Прости меня, Вика. Но я вынужден тебя убить.
Пришло время поездки в Москву. И вот, проехав на троллейбусе,
пролетев на самолете, промчавшись на экспрессе и встретившись в
условленном месте в столице с моим другом - поэтом, я, Вика и друг-поэт
Юра Божив сели в одну из подмосковных электричек. Мы, как и договаривались
в письмах, направлялись в село Радонеж, на родину Сергия Радонежского по
случаю открытия его памятника. До отправления электропоезда оставалось
минут пять, когда голос диктора объявил по вагонной радиосети:
"Уважаемые товарищи! Внимание! Открытие памятника Сергию Радонежскому
в селе Радонеж сегодня не состоится. По решению исполкома его открытие
переносится. День открытия будет сообщен дополнительно средствами массовой
информации!.."
Это объявление прозвучало еще раз.
Вика расстроилась. Еще бы! Целый месяц готовиться к это поездке,
прожужжать мне уши о том, как это хорошо, что люди к Вере возвращаются, и
вдруг - переносится! Религиозность Вики становилась эмоциональной, потому
что только истинно верующий позволит себе поехать за тысячу с лишним
километров на святой обряд. А тем более, что открытие памятника святому
вообще никогда еще не происходило в истории христианства. Такое должно
состояться было впервые...
Мы не вышли из электрички после объявления и несколько остановок
просидели молча, посматривая то друг на друга, то в окно.
Вика обладала женским магнетизмом, будто вокруг нее образовался
какой-то провал пространства, который так и тянуло заполнить. Конечно, не
все мужчины одарены способностью болеть женщиной! Это как страх высоты: он
не у каждого человека! Только те, кому он знаком, - поймут, что такое
болеть женщиной, обладающей магнетизмом... Да и болезнь ли это - страх
высоты?! Когда смотришь вниз и тебе хочется прыгнуть, это вовсе не потому,
что тебе страшно и ты желаешь поскорее ощутить землю, нет! Напротив, это
тебя увлекает высота, она заставляет лететь, но ты не можешь, у тебя нет
крыльев, и тогда в могучем сопротивлении себе ты делаешь либо шаг назад,
либо жмуришься или за что-нибудь крепко хватаешься, и так, - удерживаешь
свою нестерпимую страсть.
Вик сидела у окна, я рядом с ней, Юра - напротив нас. Мы все втроем
мерно покачивались под стук колес, а мне вспоминалось, как Юра сегодня
знакомился с Викой:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135
киномеханик поспешил на цыпочках взбежать на второй этаж к себе в
кинопроекционную. Контролерша, услышав мой кашель, выглянула в малое фойе.
- Уже уходите, Сергей Александрович?! - крикнула она, как мужик,
каким-то сухим голосом.
- Да. Уже сил нет. Устал! - отозвался я, замыкая кабинет.
- Вот, я говорю, гадина какая! - выругалась контролерша.
- Это вы насчет того лоботряса? - уточнил я.
- Да. Вот такие же гады и магнитофон сперли. А вам и отвечать, и
волноваться, Сергей Александрович... - последнюю фразу о моем волнении и
ответственности контролерша проговорила с ехидством в голосе.
- До свидания! - сказал я.
- До свидания, Сергей Александрович, до свидания... - поспешила
ответить контролерша и широко улыбнулась: зубов у нее почти не было, но
торчало впереди под губами несколько гнилых пеньков. Улыбка - точно
испачкало ее лицо.
Я уехал из кинотеатра...
С неба на землю медленно оседал удивительно белый снег. Я прошагал от
остановки троллейбуса до кафе сквозь тяжелые, крупные хлопья снега.
Аня уже сидела за столиком, несмотря на то, что было еще без
пятнадцати шесть. Зимний зал выглядел хорошо: уютно и просторно, - людей
почти не было. Возле Ани, на столике, дымилась чашечка густого черного
кофе, наполовину отпитая. Я подошел и присел рядом со своей таинственной
знакомой.
- Я пришел, - сказал я.
- Спасибо, - медленно проговорила Аня.
- Ты что-то хочешь мне сообщить? - осторожно, чтобы не обидеть,
спросил я, ибо почувствовал недоброе: никогда Аня не встречалась со мною в
подобном состоянии.
- Да, - сдавленно выдавила из себя Аня. - Корщиков... умер.
Мы помолчали... Мое сердце больно шевельнулось: раз, другой...
- Как это случилось? - спросил я.
- Его тело нашли в Крыму, на берегу горной речки. Сидел мертвый возле
кустарника и улыбался... Эксперты говорят: искупался, сел и умер от
разрыва сердца... Его труп просидел с улыбкой целый месяц.
Мы снова помолчали... Мне стало не по себе. Корщиков и мне был где-то
близким человеком.
- Ты думаешь... он... ушел? - тихо спросил я, будто боялся разбудить
Аню, вывести из печали. Я не хотел мешать ей прислушиваться к грусти...
- Ушел... - сказал Аня, и по ее щеке скатилась слеза.
ЧАСТЬ ШЕСТАЯ. АСТРАЛ
МОСКВА
Имя Наташи теплилось у меня на душе каждый день. Вика продолжала
оставаться рядом со мною. Ее сопровождали чувства, а меня привычка и
удовольствие... Она приближалась ко мне, будто к горизонту. Тянулась и
верила в меня, шла навстречу, а я всегда был под рукой, но вдали, и я
понимал, что Вика когда-то устанет и больше не сможет идти, а я больше не
смогу удаляться: мы остановимся друг против друга на недосягаемом
расстоянии, и если Вика отвернется от меня или угаснет навсегда, я
перестану быть горизонтом и встречусь с Наташей, я обязательно с нею
встречусь тогда!.. И пусть имеют в виду все холостяки на свете, что их
одиночество, их несчастье - быть половинкою, из-за того, что где-то,
кто-то их видит горизонтом... И пока холостяки нужны тем, идущим к
горизонтам, они, холостяки, останутся лишь горизонтами, и не сблизиться им
ни с кем и никогда!..
О беспощадные люди, оставленные без взаимной любви, - перестаньте
стремиться к своей любви, забудьте о ней, отрекитесь от нее, ведь она
повязана вами, ведь она, ваша любовь, ваш любимый, но отринувший вас
человек - весь свой недолгий век на земле проживет горизонтом, из-за
вас!..
Горизонт, хотя и пребывает в широте и просторе, но все же остается
одиноким, остается горизонтом, недосягаемым, остается холостяком.
Пожалейте горизонт! Отпустите его, не идите к нему, отвернитесь от него!..
Я знал одного человека, который покончил с собой, чтобы его любимый
перестал быть горизонтом...
Но разве могла меня оставить теперь Вика? Она уже чувствовала себя
моею женой. Господи, как же тяжело быть горизонтом любви... Но в этом
виноват лишь я, я сам!
Милая, добрая Вика... Я становлюсь жестоким, но поверь, это
необходимо! Я ожесточаюсь, я, точнее, холодею ко всему на свете, даже к
своему телу, и могу решиться на многое: теперь.
Прости меня, Вика. Но я вынужден тебя убить.
Пришло время поездки в Москву. И вот, проехав на троллейбусе,
пролетев на самолете, промчавшись на экспрессе и встретившись в
условленном месте в столице с моим другом - поэтом, я, Вика и друг-поэт
Юра Божив сели в одну из подмосковных электричек. Мы, как и договаривались
в письмах, направлялись в село Радонеж, на родину Сергия Радонежского по
случаю открытия его памятника. До отправления электропоезда оставалось
минут пять, когда голос диктора объявил по вагонной радиосети:
"Уважаемые товарищи! Внимание! Открытие памятника Сергию Радонежскому
в селе Радонеж сегодня не состоится. По решению исполкома его открытие
переносится. День открытия будет сообщен дополнительно средствами массовой
информации!.."
Это объявление прозвучало еще раз.
Вика расстроилась. Еще бы! Целый месяц готовиться к это поездке,
прожужжать мне уши о том, как это хорошо, что люди к Вере возвращаются, и
вдруг - переносится! Религиозность Вики становилась эмоциональной, потому
что только истинно верующий позволит себе поехать за тысячу с лишним
километров на святой обряд. А тем более, что открытие памятника святому
вообще никогда еще не происходило в истории христианства. Такое должно
состояться было впервые...
Мы не вышли из электрички после объявления и несколько остановок
просидели молча, посматривая то друг на друга, то в окно.
Вика обладала женским магнетизмом, будто вокруг нее образовался
какой-то провал пространства, который так и тянуло заполнить. Конечно, не
все мужчины одарены способностью болеть женщиной! Это как страх высоты: он
не у каждого человека! Только те, кому он знаком, - поймут, что такое
болеть женщиной, обладающей магнетизмом... Да и болезнь ли это - страх
высоты?! Когда смотришь вниз и тебе хочется прыгнуть, это вовсе не потому,
что тебе страшно и ты желаешь поскорее ощутить землю, нет! Напротив, это
тебя увлекает высота, она заставляет лететь, но ты не можешь, у тебя нет
крыльев, и тогда в могучем сопротивлении себе ты делаешь либо шаг назад,
либо жмуришься или за что-нибудь крепко хватаешься, и так, - удерживаешь
свою нестерпимую страсть.
Вик сидела у окна, я рядом с ней, Юра - напротив нас. Мы все втроем
мерно покачивались под стук колес, а мне вспоминалось, как Юра сегодня
знакомился с Викой:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135