- Говорить хочешь? Да? - Гриша тут же активизировался и закивал.
- У-гу, у-гу, - озабоченно заподтверждал он.
Тогда ведьма наклонилась к нему, протянула к нему руки, и Гришино
лицо оказалось в ее ладонях, и она приподняла его на себя.
- Только смотри, не орать, - пригрозила она, - ты меня понял? - И
Гриша кивнул в знак безысходного согласия.
Получив подтверждение о соблюдении спокойствия, ведьма развязала и
смотала бинт, отодрала пластырь от губ председателя.
- Ух, - сказал тот тяжеловесно и незамысловато.
- Что значит "ух", а, толстячок? - игриво расхохоталась Екатерина.
- Я Гриша, - мужественно проговорил кооператорщик.
- Да, Гриша, Гриша, - улыбаясь, подтвердила Екатерина, - ты
понимаешь, в какую ты историю вляпался?
- Понимаю.
- Ни хрена ты еще не понимаешь, дорогой мой, - сказала Екатерина и
юзом придвинув пенек поближе к Грише, уселась на него. - Есть и в самом
деле не хочешь?
- Нет, а ты ведьма?
- А что, разве не похожа?
- Вы меня убьете?
- Дубина, ты еще очень нужен.
- Отпусти меня, ведьма.
- Ну да, ты умотаешь, а Сергею куда возвращаться?
- А что там за бездна, пустота?
- Где?
- Ну там, где я сидел.
- А-а, ты вот о чем, это, дорогой мой, переход в Астрал.
- На тот свет?
- М-м-м-да... - призадумалась Екатерина, - в какой-то мере ты прав.
Некоторое время они сидели молча.
- Ну ты что, Гриша, в штаны нагадил, что ли? Говорить хотел...
Но Гриша не отзывался, он почему-то закрыл глаза и продолжал сидеть
молча.
Вначале Екатерина не обратила никакого внимания на ту блажь
председателя, она спокойно сходила на кухню и приготовила две чашечки чая
с лимоном, и вскоре она снова оказалась возле Гриши и села на пенек, а
чашечки с чаем поставила на третий, свободный пенек.
- Долго ты еще будешь с закрытыми глазами сидеть, кукушонок? Языком
поработать надо, а то совсем разучишься говорить. - Теперь Гришино
молчание и закрытые глаза стали уже не удивлять, а настораживать ведьму. -
Ну ты смотри, обнаглел, - оживилась Екатерина. - Забастовку устраиваешь? -
громко проговорила ведьма у самого Гришиного уха. - Может, еще голодовку
объявишь?
Но Гриша продолжал упорно молчать.
И тут в следующее мгновение случилось совершенно неожиданное: Гришино
дыхание остановилось, Екатерина сразу же это заметила.
- Э, да ты шутишь, толстячок? Бесполезно, сам задохнуться не сможешь.
Ну хорошо, проверим, сколько ты без воздуха сможешь просидеть, - и она
азартно стала поглядывать на наручные часы. Но прошло две, три минуты, а
Гриша не дышал. И тут Екатерина догадалась, она мгновенно все поняла. Не
медля ни секунды она быстро улеглась на пол и экстериаризировалась в
низший Астрал, приблизилась к Гришиной пуповине и втиснулась в его тело,
быстренько навела там прядок и стала дышать за Гришу, а председателя в
теле не оказалось.
Увидев из Астрала ситуацию, ожидающую меня на Земле, я опрометью
ринулся в Гришино тело.
- Ну наконец-то, - сказал Екатерина, потеснившись в теле
председателя, освободив место для меня, - Гриша бежал, - сказал она.
- Я знаю, - ответил я, - ему удалось умереть, я не подумал об этом,
как возможном, не заблокировал выход.
- Ну и что теперь будем делать? Если тело оставить опустошенным, оно
погибнет, начнет разлагаться. Мало того что мы вмешались в инкарнационную
судьбу этого типа, так его начнут разыскивать и здесь же, на физическом
плане. Он женат? У него есть дети?
- Да, двое детей.
- Придется мне отсиживаться в этом теле, на то время, пока ты будешь
устраивать свои астральные дела, так я сама себя и трахать начну, -
чувственно хохотнула Екатерина и замолчала... - А если серьезно, что будем
делать? - снова заговорила она.
- Мне нужно подумать.
- Прямо сейчас? - озаботилась Екатерина.
- Да, - сказал я и покинул Гришино тело.
- Только ты недолго, - донесся до меня чувственный шлейф ведьмы, а я
уносился в Астрал.
ЛЮДОЧКА
Когда я вышел в Астрал, мне вспомнилось: при встрече с Людочкой на
ней была тюремная одежда...
В теснине земного тела, когда я озабоченно и слепо ютился на планете
физического плана, в те мои суровые и сонливые ученические времена на
Земле - очень я боялся тюрьмы. Боялся, даже когда предчувствовал Астрал, и
уже ощущал пластичную силу Космического Сознания. Но совершая астральные
полеты, осваивая мир тонкой энергетики, стал страшиться тюрьмы еще
упорнее...
Осваивая просторы космической свободы, я не хотел, чтобы мое земное
тело очутилось в камере, в каменистой или бетонной ячейке социальной воли.
Позже я стал понимать: мне восторженно нравилось мое существование в
образах, человеко-ветреное парение мысли, и я вовсе не хотел закрепощать
свое, и без того отягощающее меня земное тело еще более, нежели то
предоставила мне природа моего происхождения.
Я так редко пребывал на свободе...
Каждый раз, возвращаясь, я становился практически неподвижным, и мне
приходилось перемещаться в пространстве планеты в объеме своего
физического тела, а это и так мне казалось нестерпимым огорчением
заключения. И я не вынес бы еще большего заточения!
Именно поэтому я боялся тюрьмы...
Редкость простора напоминала о себе на узаконенной Земле, и мне
изредка, но удавалось в относительном подвижии тела испытывать проблески
астральной гармонии: бывало, заметив благоприятный момент, я бежал
осатанело по улице, искоса озираясь по сторонам, не видит ли кто, и впадал
в как можно более разболтанную манеру поведения, если мне надоедало
общество поводырей. И в одном, и в другом случае, или в каком еще-либо
другом, я отчаянно пытался как бы оттолкнуться, как бы сместить жестокую
неподвижность мира грубых форм относительно моего сознания, затонувшего в
телесной трясине.
Итак, я боялся тюрьмы в те тускнеющие сегодня времена земной жизни...
Но теперь я решительно уносил свое астральное тело в пространстве
тонкого мира, я направлял ход своего энергетического воображения к тому
самому месту, мимо которого когда-то проходил острожно, словно боялся, что
чья-то корявая злорадная сила подстерегает каждый мой шаг и неумолимо
ждет, может, отступится жертва: опустит не на то место ногу на тротуаре
или вдруг обернется на зов невежества, замешкается. Но я проносил свое
сердце мимо городского здания тюрьмы всегда мягко и прислушиваясь к нему,
проносил его точно спящего ребенка, способного шевельнуться от
пристального взгляда, и отзывчиво проснуться в любой нестерпимый момент
опасности, и вскричать, выдать меня, обнаружить мой страх и обнажить для
нападения мою осознанно затаившуюся душу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135