Поскольку там ничего не было.
Я сфокусировал взгляд на заинтересовавшем меня предмете. Это был воткнутый в стену нож с рукоятью, покрытой занимательной резьбой. Нашли куда метать, сволочи!
Действуя скорее интуитивно, чем сознательно, я протянул руку и выдернул нож. В тот же миг стальное лезвие начало деформироваться, и вот уже я держу в руках деревянную ручку, с которой капают на пол капли черной крови.
Каким волшебством можно объяснить превращение у меня на глазах стали в жидкость? Может, я брежу? У меня лихорадка, и воспаленный мозг рисует невероятные картины?
Но трупы убитых мною собственноручно минотавров по-прежнему загромождают мою светлицу. Развалились тут, уроды!
Хорошо, что после вчерашнего у меня в желудке не осталось ничего, даже желчи, а то меня бы вывернуло снова.
Бросив рукоять растаявшего ножа в печь вслед за дровами, я плюнул на конспирацию и полез в тайник за спичками, которые, как ни странно, при переходе из одного мира в другой не трансформируются и не исчезают. На них остается не только сера, но даже надписи на коробке.
Осуществить задуманное мне не удалось. Что-то затрещало, запищало и в облаке пыли появилось на свет из-за печи.
Когда пыль осела, моему взору предстало что-то серое, пушистое. Ну конечно, это был домовой Прокоп. Он звонко чихнул и принялся отряхиваться, пытаясь одновременно сообщить мне последние новости.
— …тут эти хмыри подвалили, я, понятное дело, чую — великий шухер грядет, а Васька давай шерсть на груди рвать… — От быстрой речи Прокопа у меня загудело в ушах, а от поднятой пыли засвербело в носу, так что остаток его монолога я слушал, то и дело чихая. — …повязали котяру, но он даже связанный отомстил — струю пустил… пчхи!.. а этот хмырь гнет свое: «Где ваш бугор?» Видно, крепко вы их взд… пчхи!.. нормально? И лицо бледновато…
— Где? — с трудом раздвигая запекшиеся губы, просипел я. — Где Васька?
— В погребе. В мешке бросили.
— Освободи его и растопи печь… пчхи!.. а я прилягу.
— Приляг, приляг. А то и вправду очень бледен ликом… Как бы хворь не приключилась… А я мигом.
Домовой шустро шмыгнул во двор — освобождать кота, а я, несомый за шиворот обитателями тени, лишь переставлял ноги, чтобы движение хоть немного походило на ходьбу.
Раздевшись, я окунул голову в кадушку с водой и слегка размазал грязь.
Дурно пахнущее покрывало полетело на пол, а я нырнул под пуховое одеяло и, натянув его до самого подбородка, принялся выбивать зубами дробь.
Ослабленный организм тотчас провалился в неспокойную дрему, наполненную кошмарами. Стоит только немного задремать, как перед взором мелькает то опускающееся на мою шею лезвие меча Правосудия, то черные провалы на месте вырезанных для глаз дыр в колпаке палача, а то и толпа зевак, гудящая в предвкушении зрелища.
Насладиться даже таким покоем мне не дали.
Безжалостно меня растолкав, Васька, изрядно потрепанный во время пленения, но не утративший командирские замашки, сунул мне под нос плошку какого-то пойла и приказал:
— Пей!
— У-у-у — не буди.
— Подъем!
— Спа-а-ать…
— Да просыпайся же ты.
— Отстань! — Я попытался повернуться к стене лицом.
— Пей и можешь спать.
— Как ты меня достал.
— Пей!
— У-у-у…
— Пей! — Кот-баюн настойчиво ткнул мне плошку в губы.
Не имея ни сил, ни желания спорить с ним, я сделал глоток.
Бульон. Почти горячий.
— Глоточек за маму, глоточек за папу.
— Я не ребенок.
— Да и я не твой папа, — парировал Васька и поднес плошку для следующего глотка.
С горем пополам одолев бульон, я почувствовал, как живительное тепло заструилось из желудка по кровеносной системе во все закоулки организма.
— А теперь спать, — решил я.
— Нет, — уперся кот.
— Отвали.
— Ах так! Ах вот ты как! Да я!.. Я для него… а он! Ну и Перун с тобой! Скоро появятся дружки тех тварей, которых ты убил, они уж точно разбудят без лишних усилий.
Бросив взгляд в светлицу, я с облегчением увидел свежевымытый пол и всякое отсутствие трупов.
— Но где я спрячусь?
— Это, конечно, проблема… но оставаться здесь нельзя ни тебе, ни нам. Правда, Прокопушка?
— Дело баешь, нужно линять.
— Куда? — без надежды на ответ поинтересовался я. — За мою голову, наверное, уже награду назначили.
— А то… — с какой-то непонятной гордостью кивнул Василий. — Можно в глушь уйти, пересидим там, Прокоп с тамошним хозяином договорится, с лешим они вроде как родня, хоть и не близкая, а так — сбоку припеку.
— Не могу я идти — заболел.
— Хворь мы твою излечим, не тревожься, пустим дурную крови — и готово! — можно снова в бой.
— Мне б аспирина…
— Ну, клизму тоже дело.
— Зачем?!
— На всякий-який.
— Спасибо.
— Всегда рады.
Из светлицы раздалось громкое шипение, и кот с криком: «Зелье сбежало!» — бросился к печи.
Домовой поправил одеяло и сердобольно вздохнул.
— Вы, хозяин, не келешуйте, мы не слиняем от вас в трудную минуту. Я вот способ знаю, народный: берете десяток крысиных хвостиков и пучок вороньих перьев…
Досказать рецепт Прокоп не успел, вернулся кот-баюн с чашкой дымящейся жидкости и бодрым голосом предложил выпить «сей напиток чудесный».
— Что это? — спросил я.
— Микстура.
Я понюхал. Действительно, пахло травами и лекарствами.
— Надеюсь, не из мышиных хвостиков? — пошутил я, делая глоток.
— Конечно нет, — успокоил он меня. Подождал, пока я допью, и пояснил: — Из грибов и трав.
— Каких? — Сердечко мое нехорошо заныло, предчувствуя дурное.
— Разных.
— И грибов?
— Само собой… самых лучших, с огромными такими красными шапками в белый горошек.
— А… ты… мухоморами меня напоил?
— Ага. Ими, родимыми.
— Ш-ш-шкуру с-сниму! — борясь с резко нахлынувшей сонливостью, пригрозил я. Изображение окружающего мира подернулось мутной пеленой и принялось раскачиваться, словно маховик ходиков — «тик-так».
Последней здравой идеей, промелькнувшей у меня в голове, было — надо поскорее бежать из этого мира, пока эти дружественно расположенные лекари-самоучки не довели меня до гробовой доски. Если уже не поздно.
Собрав в кулак всю свою волю и удерживая мутнеющее сознание, я принялся лихорадочно действовать. Откуда только силы взялись?
Отправив домового и кота кормить коней, я при помощи Пусика и Гнусика, молча делавших свое дело, спустился в подвал и закрыл за собой дверь.
Извини, Прокоп… извини, Василий…
Превозмогая тошноту и головокружение, я двинулся к двери с надписью «РОДИНА МОЯ. СОВРЕМЕННОСТЬ». Удивительная легкость охватила тело, но одновременно навалилась поразительная истома. Хочется лечь и плюнуть на все. Но нельзя…
Не издав ни звука, дверь отворилась, и я вошел в белую комнату.
Постоял немного, кажется, лишь миг, но, может, и час или больше, поскольку время сошло с ума вместе со всем остальным миром.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95
Я сфокусировал взгляд на заинтересовавшем меня предмете. Это был воткнутый в стену нож с рукоятью, покрытой занимательной резьбой. Нашли куда метать, сволочи!
Действуя скорее интуитивно, чем сознательно, я протянул руку и выдернул нож. В тот же миг стальное лезвие начало деформироваться, и вот уже я держу в руках деревянную ручку, с которой капают на пол капли черной крови.
Каким волшебством можно объяснить превращение у меня на глазах стали в жидкость? Может, я брежу? У меня лихорадка, и воспаленный мозг рисует невероятные картины?
Но трупы убитых мною собственноручно минотавров по-прежнему загромождают мою светлицу. Развалились тут, уроды!
Хорошо, что после вчерашнего у меня в желудке не осталось ничего, даже желчи, а то меня бы вывернуло снова.
Бросив рукоять растаявшего ножа в печь вслед за дровами, я плюнул на конспирацию и полез в тайник за спичками, которые, как ни странно, при переходе из одного мира в другой не трансформируются и не исчезают. На них остается не только сера, но даже надписи на коробке.
Осуществить задуманное мне не удалось. Что-то затрещало, запищало и в облаке пыли появилось на свет из-за печи.
Когда пыль осела, моему взору предстало что-то серое, пушистое. Ну конечно, это был домовой Прокоп. Он звонко чихнул и принялся отряхиваться, пытаясь одновременно сообщить мне последние новости.
— …тут эти хмыри подвалили, я, понятное дело, чую — великий шухер грядет, а Васька давай шерсть на груди рвать… — От быстрой речи Прокопа у меня загудело в ушах, а от поднятой пыли засвербело в носу, так что остаток его монолога я слушал, то и дело чихая. — …повязали котяру, но он даже связанный отомстил — струю пустил… пчхи!.. а этот хмырь гнет свое: «Где ваш бугор?» Видно, крепко вы их взд… пчхи!.. нормально? И лицо бледновато…
— Где? — с трудом раздвигая запекшиеся губы, просипел я. — Где Васька?
— В погребе. В мешке бросили.
— Освободи его и растопи печь… пчхи!.. а я прилягу.
— Приляг, приляг. А то и вправду очень бледен ликом… Как бы хворь не приключилась… А я мигом.
Домовой шустро шмыгнул во двор — освобождать кота, а я, несомый за шиворот обитателями тени, лишь переставлял ноги, чтобы движение хоть немного походило на ходьбу.
Раздевшись, я окунул голову в кадушку с водой и слегка размазал грязь.
Дурно пахнущее покрывало полетело на пол, а я нырнул под пуховое одеяло и, натянув его до самого подбородка, принялся выбивать зубами дробь.
Ослабленный организм тотчас провалился в неспокойную дрему, наполненную кошмарами. Стоит только немного задремать, как перед взором мелькает то опускающееся на мою шею лезвие меча Правосудия, то черные провалы на месте вырезанных для глаз дыр в колпаке палача, а то и толпа зевак, гудящая в предвкушении зрелища.
Насладиться даже таким покоем мне не дали.
Безжалостно меня растолкав, Васька, изрядно потрепанный во время пленения, но не утративший командирские замашки, сунул мне под нос плошку какого-то пойла и приказал:
— Пей!
— У-у-у — не буди.
— Подъем!
— Спа-а-ать…
— Да просыпайся же ты.
— Отстань! — Я попытался повернуться к стене лицом.
— Пей и можешь спать.
— Как ты меня достал.
— Пей!
— У-у-у…
— Пей! — Кот-баюн настойчиво ткнул мне плошку в губы.
Не имея ни сил, ни желания спорить с ним, я сделал глоток.
Бульон. Почти горячий.
— Глоточек за маму, глоточек за папу.
— Я не ребенок.
— Да и я не твой папа, — парировал Васька и поднес плошку для следующего глотка.
С горем пополам одолев бульон, я почувствовал, как живительное тепло заструилось из желудка по кровеносной системе во все закоулки организма.
— А теперь спать, — решил я.
— Нет, — уперся кот.
— Отвали.
— Ах так! Ах вот ты как! Да я!.. Я для него… а он! Ну и Перун с тобой! Скоро появятся дружки тех тварей, которых ты убил, они уж точно разбудят без лишних усилий.
Бросив взгляд в светлицу, я с облегчением увидел свежевымытый пол и всякое отсутствие трупов.
— Но где я спрячусь?
— Это, конечно, проблема… но оставаться здесь нельзя ни тебе, ни нам. Правда, Прокопушка?
— Дело баешь, нужно линять.
— Куда? — без надежды на ответ поинтересовался я. — За мою голову, наверное, уже награду назначили.
— А то… — с какой-то непонятной гордостью кивнул Василий. — Можно в глушь уйти, пересидим там, Прокоп с тамошним хозяином договорится, с лешим они вроде как родня, хоть и не близкая, а так — сбоку припеку.
— Не могу я идти — заболел.
— Хворь мы твою излечим, не тревожься, пустим дурную крови — и готово! — можно снова в бой.
— Мне б аспирина…
— Ну, клизму тоже дело.
— Зачем?!
— На всякий-який.
— Спасибо.
— Всегда рады.
Из светлицы раздалось громкое шипение, и кот с криком: «Зелье сбежало!» — бросился к печи.
Домовой поправил одеяло и сердобольно вздохнул.
— Вы, хозяин, не келешуйте, мы не слиняем от вас в трудную минуту. Я вот способ знаю, народный: берете десяток крысиных хвостиков и пучок вороньих перьев…
Досказать рецепт Прокоп не успел, вернулся кот-баюн с чашкой дымящейся жидкости и бодрым голосом предложил выпить «сей напиток чудесный».
— Что это? — спросил я.
— Микстура.
Я понюхал. Действительно, пахло травами и лекарствами.
— Надеюсь, не из мышиных хвостиков? — пошутил я, делая глоток.
— Конечно нет, — успокоил он меня. Подождал, пока я допью, и пояснил: — Из грибов и трав.
— Каких? — Сердечко мое нехорошо заныло, предчувствуя дурное.
— Разных.
— И грибов?
— Само собой… самых лучших, с огромными такими красными шапками в белый горошек.
— А… ты… мухоморами меня напоил?
— Ага. Ими, родимыми.
— Ш-ш-шкуру с-сниму! — борясь с резко нахлынувшей сонливостью, пригрозил я. Изображение окружающего мира подернулось мутной пеленой и принялось раскачиваться, словно маховик ходиков — «тик-так».
Последней здравой идеей, промелькнувшей у меня в голове, было — надо поскорее бежать из этого мира, пока эти дружественно расположенные лекари-самоучки не довели меня до гробовой доски. Если уже не поздно.
Собрав в кулак всю свою волю и удерживая мутнеющее сознание, я принялся лихорадочно действовать. Откуда только силы взялись?
Отправив домового и кота кормить коней, я при помощи Пусика и Гнусика, молча делавших свое дело, спустился в подвал и закрыл за собой дверь.
Извини, Прокоп… извини, Василий…
Превозмогая тошноту и головокружение, я двинулся к двери с надписью «РОДИНА МОЯ. СОВРЕМЕННОСТЬ». Удивительная легкость охватила тело, но одновременно навалилась поразительная истома. Хочется лечь и плюнуть на все. Но нельзя…
Не издав ни звука, дверь отворилась, и я вошел в белую комнату.
Постоял немного, кажется, лишь миг, но, может, и час или больше, поскольку время сошло с ума вместе со всем остальным миром.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95