Но… Даже благодушное настроение царя не помешает ему ничтоже сумняшеся казнить меня.
— Батюшка, я смотрю — гусли-самогуды вновь играют?
— Да. Кстати… Тихо, самогуды, ша.
Инструмент послушно заткнулся.
Царевна Алена обошла отца сзади и, мягко отобрав кота, прижала его к груди и почесала за ушком.
Далдон нервно прижал к себе гусли, словно опасаясь, что и их отберут. Ему явно стало не по себе, наверное, сообразил, что я могу оказаться свидетелем того, как его решение казнить кота-баюна будет опротестовано. И его разрывали противоречивые чувства: с одной стороны, если он отменит свое решение, то тем самым подорвет собственный авторитет, что немыслимо, но, с другой, расстраивать дочь не хочется.
Ой-ей! Кажется, я попал. Ведь и ему известно, что нежелательные свидетели долго не живут. А уж если такая мысль посетила мои не очень закаленные в политических баталиях мозги, то царь и подавно додумается до этого.
— У-у-у, киса, — продолжала гладить котяру Аленка. А тот в ответ все «мур-р-р» да «мур-р-р». Вот ведь хитрая скотина! Я бы тоже замурлыкал.
— Говори, волхв, чего желаешь? Какую награду?
— Угодить вашему величеству — само по себе награда.
— Не лебези, а говори без утайки — чего душа желает.
— Царь-батюшка, не гневайтесь, есть у меня все. А большего — и не надо.
Сам понимаю, что отказываться от вознаграждения глупо, но нет сил бороться с чувством собственного достоинства. Уж очень сильно въелся в душу лозунг о всеобщем равенстве.
Положение спасла Аленушка.
— А правда, что волхвы живут одиноко?
— Да, моя царевна, — подтвердил я.
— Батюшка, — лучезарно улыбнулась царю Аленушка, — подари баюна волхву. Все ему не так одиноко будет.
Царь мгновение раздумывал, взвешивая все «за» и «против», но подобный план сулил решение возникшей проблемы, и он согласился.
— Дочь моя, будь по-твоему.
Она заулыбалась еще шире, озарив горницу ярким светом своего обаяния:
— Возьми, волхв, свой дар.
Я принял из Аленушкиных рук кота, ожидая, что тот будет вырываться и царапаться. Но Васька, вопреки своему свободолюбию, не был самоубийцей. Он лег в мои руки тихо-тихо, как мышка.
— Ну ступай, — милостиво отпустил меня царь.
Я вышел из хором, крепко держа в дрожащих руках палого котяру.
Вот тебе, Аркаша, вместо злата, серебра…
Глава 4
ОБЫЧНЫЙ БЕЗДОМНЫЙ ДОМОВОЙ
Гореть всегда, гореть везде… В. Маяковский
Транспарант над воротами пожарной части
Лишь изрядно удалившись от царской обители, я начал понемногу приходить в себя. Робость отступила, проснулось любопытство. Не каждый день видишь говорящего кота… В смысле, не на экране телевизора — с наложенным звуком, — а самого настоящего, волшебного. Внешне — кот котом, а поди ж ты! Вот только крупноват, но этаких гигантов полно на различных выставках: откормленные, с ухоженной шерсткой и показной леностью движений. Их престижно выгуливать во дворе на коротком поводке.
Вот и я обзавелся котиком… Растет хозяйство.
Хозяйство тем временем успокоилось, сообразив, что казнить его не будут, и осмелело.
— Пусти на землю — пройдусь маленько. Да поаккуратнее!
Я опустил его и отряхнулся; ухоженный — не ухоженный, а вся рубаха в шерсти. Васька с любопытством осмотрел меня и ленивой трусцой двинулся вперед, задрав хвост и игнорируя тявканье уличных шавок. Последние буквально заходились в истеричном лае, но предпринимать какие-либо более активные действия не решались — то ли из-за своей природной трусости, то ли из-за моего присутствия. А скорее всего, по обеим причинам сразу.
Какое-то время из-за шума, поднятого собаками, все прохожие оборачивались и смотрели на нашу странную процессию, но постепенно шавки выдохлись и отстали, а люди перестали обращать на нас излишнее внимание, и мы с котом завели неспешный разговор. Дорога предстоит неблизкая, а за беседой путь кажется короче.
— Скажи мне, волхв, есть у тебя коровы?
— Нет.
— А козы?
— Нет. А что?
— А овцы?
— Тоже.
— Очень плохо.
— Это почему?
— Я молоко люблю.
— А пиво?
— А кто ж его не любит?
— Так, может, за знакомство?
Кот-баюн ухмыльнулся (по крайней мере так можно было понять его гримасу) и согласно промурлыкал:
— Само собой. С р-р-рыбкой.
Не откладывая дело в долгий ящик, мы свернули к ближайшему трактиру. Не бог весть что, но вполне прилично. Не то что у нас на окраине. Здесь, в зажиточном районе, значительно чище и спокойнее — меньше вероятность, что кто-нибудь наблюет в твою кружку.
В трактире царит мягкий полумрак, едва рассеиваемый светом, проникающим сквозь раскрытые двери и окна, затянутые рыбьими пузырями; к естественному освещению прилагается и искусственное — толстые, оплывшие свечи мерцают на столах в массивных канделябрах.
Посетителей всего несколько, да и это удивительно — обычно в дневное время питейные заведения пустуют. Впрочем, в этом районе жители могут себе позволить обед в трактире. Что ж, последуем и мы их примеру.
Подойдя к пустому столику, я с опаской пристроил свой зад на лавку. Но, кажется, беспокоился я напрасно — она была чистая, относительно.
Кот Василий запрыгнул на лавку, а затем и на стол.
Надеюсь, нас не выкинут на пару. Ведь табличек, запрещающих вход с животными, нет.
Появился трактирщик. Он выпал из полутьмы и тотчас преломился в почтительном поклоне.
— Чего желаете, господин хороший?
— Два пива, — начал перечислять я, — копченой рыбки, сыра и блюдечко.
— Блюдечко? — оторопело переспросил трактирщик.
— Ну да. Такую небольшую глубокую тарелочку.
— Исполним сей момент.
Он отвесил очередной поклон и удалился, с тем чтобы вернуться спустя пару минут с заказанной снедью.
На стол опустилось два литровых кувшина с пивом, головка сыра — килограмма на полтора, копченая севрюга и блюдечко с голубой каемочкой и незабудками, нарисованными на донышке.
Я отсчитал трактирщику положенные медяки, накинул пару за расторопность и снисходительность к присутствию кота за столом, хотя нет, на столе.
Кланяясь и излучая благодарность, трактирщик удалился.
— Ну что ж… — многозначительно произнес кот-баюн.
— И не говори, — согласился я, наливая в блюдечко пива и подвигая его к коту.
— За знакомство!
Местное пиво я пью не первый раз, но все время забываю, какая это гадость. Однако притягивает… и шибает неплохо.
Потягивая пивко и пощипывая рыбку вперемешку с сыром, мы завели разговор.
— Вот скажи мне ты, Аркаша, как святой человек…
— Какой я святой?
— Ты ж волхв…
— Да.
— А я про что? Дитя природы, любимец духов и призма астрала.
«Н-да, — подумал я, — а котик-то непрост…»
— Скажи мне как на духу, не страшась резануть правду-матку, — долго ли мы будем терпеть этот произвол?
— Ты пей, — подлил я баюну, надеясь, что он замолчит.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95
— Батюшка, я смотрю — гусли-самогуды вновь играют?
— Да. Кстати… Тихо, самогуды, ша.
Инструмент послушно заткнулся.
Царевна Алена обошла отца сзади и, мягко отобрав кота, прижала его к груди и почесала за ушком.
Далдон нервно прижал к себе гусли, словно опасаясь, что и их отберут. Ему явно стало не по себе, наверное, сообразил, что я могу оказаться свидетелем того, как его решение казнить кота-баюна будет опротестовано. И его разрывали противоречивые чувства: с одной стороны, если он отменит свое решение, то тем самым подорвет собственный авторитет, что немыслимо, но, с другой, расстраивать дочь не хочется.
Ой-ей! Кажется, я попал. Ведь и ему известно, что нежелательные свидетели долго не живут. А уж если такая мысль посетила мои не очень закаленные в политических баталиях мозги, то царь и подавно додумается до этого.
— У-у-у, киса, — продолжала гладить котяру Аленка. А тот в ответ все «мур-р-р» да «мур-р-р». Вот ведь хитрая скотина! Я бы тоже замурлыкал.
— Говори, волхв, чего желаешь? Какую награду?
— Угодить вашему величеству — само по себе награда.
— Не лебези, а говори без утайки — чего душа желает.
— Царь-батюшка, не гневайтесь, есть у меня все. А большего — и не надо.
Сам понимаю, что отказываться от вознаграждения глупо, но нет сил бороться с чувством собственного достоинства. Уж очень сильно въелся в душу лозунг о всеобщем равенстве.
Положение спасла Аленушка.
— А правда, что волхвы живут одиноко?
— Да, моя царевна, — подтвердил я.
— Батюшка, — лучезарно улыбнулась царю Аленушка, — подари баюна волхву. Все ему не так одиноко будет.
Царь мгновение раздумывал, взвешивая все «за» и «против», но подобный план сулил решение возникшей проблемы, и он согласился.
— Дочь моя, будь по-твоему.
Она заулыбалась еще шире, озарив горницу ярким светом своего обаяния:
— Возьми, волхв, свой дар.
Я принял из Аленушкиных рук кота, ожидая, что тот будет вырываться и царапаться. Но Васька, вопреки своему свободолюбию, не был самоубийцей. Он лег в мои руки тихо-тихо, как мышка.
— Ну ступай, — милостиво отпустил меня царь.
Я вышел из хором, крепко держа в дрожащих руках палого котяру.
Вот тебе, Аркаша, вместо злата, серебра…
Глава 4
ОБЫЧНЫЙ БЕЗДОМНЫЙ ДОМОВОЙ
Гореть всегда, гореть везде… В. Маяковский
Транспарант над воротами пожарной части
Лишь изрядно удалившись от царской обители, я начал понемногу приходить в себя. Робость отступила, проснулось любопытство. Не каждый день видишь говорящего кота… В смысле, не на экране телевизора — с наложенным звуком, — а самого настоящего, волшебного. Внешне — кот котом, а поди ж ты! Вот только крупноват, но этаких гигантов полно на различных выставках: откормленные, с ухоженной шерсткой и показной леностью движений. Их престижно выгуливать во дворе на коротком поводке.
Вот и я обзавелся котиком… Растет хозяйство.
Хозяйство тем временем успокоилось, сообразив, что казнить его не будут, и осмелело.
— Пусти на землю — пройдусь маленько. Да поаккуратнее!
Я опустил его и отряхнулся; ухоженный — не ухоженный, а вся рубаха в шерсти. Васька с любопытством осмотрел меня и ленивой трусцой двинулся вперед, задрав хвост и игнорируя тявканье уличных шавок. Последние буквально заходились в истеричном лае, но предпринимать какие-либо более активные действия не решались — то ли из-за своей природной трусости, то ли из-за моего присутствия. А скорее всего, по обеим причинам сразу.
Какое-то время из-за шума, поднятого собаками, все прохожие оборачивались и смотрели на нашу странную процессию, но постепенно шавки выдохлись и отстали, а люди перестали обращать на нас излишнее внимание, и мы с котом завели неспешный разговор. Дорога предстоит неблизкая, а за беседой путь кажется короче.
— Скажи мне, волхв, есть у тебя коровы?
— Нет.
— А козы?
— Нет. А что?
— А овцы?
— Тоже.
— Очень плохо.
— Это почему?
— Я молоко люблю.
— А пиво?
— А кто ж его не любит?
— Так, может, за знакомство?
Кот-баюн ухмыльнулся (по крайней мере так можно было понять его гримасу) и согласно промурлыкал:
— Само собой. С р-р-рыбкой.
Не откладывая дело в долгий ящик, мы свернули к ближайшему трактиру. Не бог весть что, но вполне прилично. Не то что у нас на окраине. Здесь, в зажиточном районе, значительно чище и спокойнее — меньше вероятность, что кто-нибудь наблюет в твою кружку.
В трактире царит мягкий полумрак, едва рассеиваемый светом, проникающим сквозь раскрытые двери и окна, затянутые рыбьими пузырями; к естественному освещению прилагается и искусственное — толстые, оплывшие свечи мерцают на столах в массивных канделябрах.
Посетителей всего несколько, да и это удивительно — обычно в дневное время питейные заведения пустуют. Впрочем, в этом районе жители могут себе позволить обед в трактире. Что ж, последуем и мы их примеру.
Подойдя к пустому столику, я с опаской пристроил свой зад на лавку. Но, кажется, беспокоился я напрасно — она была чистая, относительно.
Кот Василий запрыгнул на лавку, а затем и на стол.
Надеюсь, нас не выкинут на пару. Ведь табличек, запрещающих вход с животными, нет.
Появился трактирщик. Он выпал из полутьмы и тотчас преломился в почтительном поклоне.
— Чего желаете, господин хороший?
— Два пива, — начал перечислять я, — копченой рыбки, сыра и блюдечко.
— Блюдечко? — оторопело переспросил трактирщик.
— Ну да. Такую небольшую глубокую тарелочку.
— Исполним сей момент.
Он отвесил очередной поклон и удалился, с тем чтобы вернуться спустя пару минут с заказанной снедью.
На стол опустилось два литровых кувшина с пивом, головка сыра — килограмма на полтора, копченая севрюга и блюдечко с голубой каемочкой и незабудками, нарисованными на донышке.
Я отсчитал трактирщику положенные медяки, накинул пару за расторопность и снисходительность к присутствию кота за столом, хотя нет, на столе.
Кланяясь и излучая благодарность, трактирщик удалился.
— Ну что ж… — многозначительно произнес кот-баюн.
— И не говори, — согласился я, наливая в блюдечко пива и подвигая его к коту.
— За знакомство!
Местное пиво я пью не первый раз, но все время забываю, какая это гадость. Однако притягивает… и шибает неплохо.
Потягивая пивко и пощипывая рыбку вперемешку с сыром, мы завели разговор.
— Вот скажи мне ты, Аркаша, как святой человек…
— Какой я святой?
— Ты ж волхв…
— Да.
— А я про что? Дитя природы, любимец духов и призма астрала.
«Н-да, — подумал я, — а котик-то непрост…»
— Скажи мне как на духу, не страшась резануть правду-матку, — долго ли мы будем терпеть этот произвол?
— Ты пей, — подлил я баюну, надеясь, что он замолчит.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95