С каждым годом он становится сильнее, а моя власть слабеет. Я должен победить его, пока могу… — Ярл повернул ко мне изрезанное морщинами лицо. За эти несколько лет он постарел больше, чем за все прежние годы. Его щеки ввалились, волосы поседели, а голубые глаза стали грустными, как у больного зверя.
Я попытался вспомнить Али — ведь я видел его на Датском Валу, — однако перед глазами возникло лицо рабыни-словенки.
— Что ты хочешь? — спросил я. Хакон склонил голову:
— Ты пойдешь в Англию, к этому конунгу. Если он на самом деле сын Трюггви, то убеди его вернуться в Норвегию. Скажи, будто все только и ждут его возвращения. А я его встречу…
Хакон старел, но ум и хитрость оставались при нем. Али клюнет на приманку и приедет в земли отца, а Хакон нападет внезапно и решительно…
— Нет, — ответил я. — Если у конунга хорошая память, он вспомнит Датский Вал и меня. К тому же он не поверит берсерку. Найди другого человека.
Потом мы долго молчали и размышляли каждый о своем. А может, о том, как скучно и пусто жить на этом свете, как не хочется его покидать и что когда-нибудь это все равно случится.
— Знаешь, ярл, — наконец сказал я, —я помогу тебе, но иначе. В Свее есть человек, который хорошо знает Али-конунга.
Хакон встрепенулся:
— Кто?
— Женщина. Теперь она рабыня Свейнхильд, но на Датском Валу она сражалась в войске Али. И она родом из Гардарики. Если хочешь, я перейду через Маркир и привезу ее.
Хакон кивнул:
— Возьми моих людей. Сколько нужно… Он предлагал от чистого сердца, но я взял только Скола, Хальвдана и румлян. Маленький отряд идет куда быстрее большого и к тому же вызывает меньше расспросов.
К концу лета мы перебрались через Маркир в Свею и однажды ясным погожим утром появились возле усадьбы Свейнхильд. Лисица выскочила мне навстречу.
— Ты изменился, хевдинг, — не сводя с меня по-прежнему светлых глаз, прошептала она. — Ты так изменился!
Я знал, о чем она говорит. Время и бесчисленные схватки не пожалели моего лица, но если бы она знала, что стало с моей душой!
В тот же день Свейнхильд устроила большой пир. На него собрались все окрестные бонды. За прошедшие годы их разговоры ничуть не изменились. Кто-то сетовал на неурожай, кто-то хвалился прибавлением в стаде, кто-то ругал упплендского ярла. Бондам не нравились поборы. Они никогда им не нравились, поэтому ярлов и конунгов ругали постоянно. Громче всех возмущался Хорек, старый управляющий Свейнхильд. На его круглом лице темнели шрамы.
— На вас нападали? — увидев эти шрамы, спросил я. Лисица покачала головой:
— Нет.
Она не хотела объяснять, и я не стал расспрашивать. К чему тревожить чужую память? Может, Хорек провинился и Свейнхильд сама в гневе изуродовала его лицо, а теперь стыдилась вспоминать об этом?
Я молча пил пиво и оглядывал прислуживающих девушек. Прошло почти семь лет, и словенка могла измениться, но я был уверен, что сразу узнаю ее. Бесчисленные рабыни входили и выходили, вносили яства, разливали пиво, но ее не было. Я повернулся к Лисице:
— Хакон-ярл просил тебя об услуге.
— Что ему нужно? — тут же отозвалась она. Я протянул ей маленький деревянный сундучок. Крышка откинулась. В руках у Свейнхильд засияли золотые обручья и длинные, похожие на рыбок искусно вырезанные подвески.
— Чем же я могу отблагодарить ярла за столь щедрый дар? — любуясь украшениями, спросила она.
Я усмехнулся. Сколько бы лет ни было женщине, она теряет разум от блеска золота…
— Он хотел бы попросить у тебя рабыню.
Свейнхильд вздрогнула. Ее белые пальцы смяли дорогие вещицы и быстро затолкали их обратно в ларец.
— Финн-колдун предупреждал меня. Он говорил, что ты вернешься за ней… — прошептала она и протянула ларец обратно. — Возьми. Я не могу выполнить просьбу ярла!
— Ты еще не знаешь, кого он просит… Лисица вскочила. Ларец упал на стол и раскрылся. Золотые блики заплясали на лицах пирующих.
— Он хочет словенку, но ее нет! — сказала Свейнхильд, развернулась и пошла к выходу. Стук захлопнувшейся за ней двери привел меня в чувство. Страшная боль пронзила грудь и застряла где-то в горле. Как «ее нет»?!
Я выскочил следом за Лисицей. Она стояла спиной ко мне и, казалось, любовалась закатом.
— Где она?!
— Умерла, — не дрогнув ответила Лисица. Боль ударила по старой ране и вывернула душу тяжелым, надрывным кашлем. Свейнхильд бросилась ко мне с какими-то уговорами, но я не слышал ее слов. Умерла?! Словенка не могла умереть! Она должна была жить, ведь именно для этого я привез ее в усадьбу! Лисица обещала не убивать словенку!
— Лжешь! — рявкнул я в ее склоненное лицо. — Она не могла умереть! Ты убила ее! Тебе не давала покоя ее гордость и ее превосходство!
Я еще что-то кричал, и лицо Свейнхильд качалось передо мной белым виноватым пятном, но потом гнев сменился тоской, и я увидел губы Лисицы.
— Это ты лжешь! — сказали они. — Зачем ты подарил мне эту рабыню?! Ты боялся ее, боялся привязаться к ней! Твоя хваленая свобода была тебе дороже любой женщины, даже той, которой ты восхищался! Ты преклонялся перед ее упрямством, любил ее силу и даже забыл об ее уродстве! Ульф верно назвал ее самым страшным твоим врагом, потому что только этой словенской дикарке удалось вкрасться в твое волчье сердце!
Лисица спятила! Или она взаправду думала, что я мог полюбить рабыню?! Словенка нравилась мне тем, что отличалась от других, но думать о ней как о женщине?!
Нет! Она была воином — , но не более того! сильным и достойным противником
— Уйди! — рявкнул я на Лисицу, но она не ушла: Ее кожа посерела, седые, выбившиеся из-под платка пряди упали на лицо.
— Так знай — она сдохла! Сдохла в лесу, как дикий зверь!
Моя рука сама метнулась к раскрытому в крике женскому рту. Лисица завизжала, а потом скорчилась и, поскуливая, покатилась по траве.
— Мразь! — сказал я и пошел прочь.
Мне посчастливилось найти в поле высокий, наспех прикиданный к дереву стог сена. Должно быть, так его укрывали от дождя и еще не успели разгрести. Я залез на мягкое, душистое ложе и уставился в небо. Слова Свейнхильд мешали уснуть.
«Она сдохла! Сдохла!»-злобно пели ночные шорохи. Я заткнул уши и спрятал голову в сено.
— Свейнхильд лжет! — прошептал кто-то снизу. — Пойдем, покажу тебе, где она…
Я резко сел. Наваждение? Нет, внизу зашуршали быстрые шаги. Неведомый советчик пытался сбежать! Выхватив меч, я скатился со стога, обогнул его и замер. Стройная женщина с распущенными по плечам волосами, в белом платье, со всех ног бежала к лесу.
— Подожди! — окликнул я. Она остановилась, оглянулась и звонко расхохоталась. — Кто ты?
Девушка покачала головой. Ее золотые волосы засияли в лунном свете. Сияние окутало ее лицо, скрыло плечи и руки.
— Ты знаешь, кого я ищу? Она закивала.
— И проводишь меня?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146
Я попытался вспомнить Али — ведь я видел его на Датском Валу, — однако перед глазами возникло лицо рабыни-словенки.
— Что ты хочешь? — спросил я. Хакон склонил голову:
— Ты пойдешь в Англию, к этому конунгу. Если он на самом деле сын Трюггви, то убеди его вернуться в Норвегию. Скажи, будто все только и ждут его возвращения. А я его встречу…
Хакон старел, но ум и хитрость оставались при нем. Али клюнет на приманку и приедет в земли отца, а Хакон нападет внезапно и решительно…
— Нет, — ответил я. — Если у конунга хорошая память, он вспомнит Датский Вал и меня. К тому же он не поверит берсерку. Найди другого человека.
Потом мы долго молчали и размышляли каждый о своем. А может, о том, как скучно и пусто жить на этом свете, как не хочется его покидать и что когда-нибудь это все равно случится.
— Знаешь, ярл, — наконец сказал я, —я помогу тебе, но иначе. В Свее есть человек, который хорошо знает Али-конунга.
Хакон встрепенулся:
— Кто?
— Женщина. Теперь она рабыня Свейнхильд, но на Датском Валу она сражалась в войске Али. И она родом из Гардарики. Если хочешь, я перейду через Маркир и привезу ее.
Хакон кивнул:
— Возьми моих людей. Сколько нужно… Он предлагал от чистого сердца, но я взял только Скола, Хальвдана и румлян. Маленький отряд идет куда быстрее большого и к тому же вызывает меньше расспросов.
К концу лета мы перебрались через Маркир в Свею и однажды ясным погожим утром появились возле усадьбы Свейнхильд. Лисица выскочила мне навстречу.
— Ты изменился, хевдинг, — не сводя с меня по-прежнему светлых глаз, прошептала она. — Ты так изменился!
Я знал, о чем она говорит. Время и бесчисленные схватки не пожалели моего лица, но если бы она знала, что стало с моей душой!
В тот же день Свейнхильд устроила большой пир. На него собрались все окрестные бонды. За прошедшие годы их разговоры ничуть не изменились. Кто-то сетовал на неурожай, кто-то хвалился прибавлением в стаде, кто-то ругал упплендского ярла. Бондам не нравились поборы. Они никогда им не нравились, поэтому ярлов и конунгов ругали постоянно. Громче всех возмущался Хорек, старый управляющий Свейнхильд. На его круглом лице темнели шрамы.
— На вас нападали? — увидев эти шрамы, спросил я. Лисица покачала головой:
— Нет.
Она не хотела объяснять, и я не стал расспрашивать. К чему тревожить чужую память? Может, Хорек провинился и Свейнхильд сама в гневе изуродовала его лицо, а теперь стыдилась вспоминать об этом?
Я молча пил пиво и оглядывал прислуживающих девушек. Прошло почти семь лет, и словенка могла измениться, но я был уверен, что сразу узнаю ее. Бесчисленные рабыни входили и выходили, вносили яства, разливали пиво, но ее не было. Я повернулся к Лисице:
— Хакон-ярл просил тебя об услуге.
— Что ему нужно? — тут же отозвалась она. Я протянул ей маленький деревянный сундучок. Крышка откинулась. В руках у Свейнхильд засияли золотые обручья и длинные, похожие на рыбок искусно вырезанные подвески.
— Чем же я могу отблагодарить ярла за столь щедрый дар? — любуясь украшениями, спросила она.
Я усмехнулся. Сколько бы лет ни было женщине, она теряет разум от блеска золота…
— Он хотел бы попросить у тебя рабыню.
Свейнхильд вздрогнула. Ее белые пальцы смяли дорогие вещицы и быстро затолкали их обратно в ларец.
— Финн-колдун предупреждал меня. Он говорил, что ты вернешься за ней… — прошептала она и протянула ларец обратно. — Возьми. Я не могу выполнить просьбу ярла!
— Ты еще не знаешь, кого он просит… Лисица вскочила. Ларец упал на стол и раскрылся. Золотые блики заплясали на лицах пирующих.
— Он хочет словенку, но ее нет! — сказала Свейнхильд, развернулась и пошла к выходу. Стук захлопнувшейся за ней двери привел меня в чувство. Страшная боль пронзила грудь и застряла где-то в горле. Как «ее нет»?!
Я выскочил следом за Лисицей. Она стояла спиной ко мне и, казалось, любовалась закатом.
— Где она?!
— Умерла, — не дрогнув ответила Лисица. Боль ударила по старой ране и вывернула душу тяжелым, надрывным кашлем. Свейнхильд бросилась ко мне с какими-то уговорами, но я не слышал ее слов. Умерла?! Словенка не могла умереть! Она должна была жить, ведь именно для этого я привез ее в усадьбу! Лисица обещала не убивать словенку!
— Лжешь! — рявкнул я в ее склоненное лицо. — Она не могла умереть! Ты убила ее! Тебе не давала покоя ее гордость и ее превосходство!
Я еще что-то кричал, и лицо Свейнхильд качалось передо мной белым виноватым пятном, но потом гнев сменился тоской, и я увидел губы Лисицы.
— Это ты лжешь! — сказали они. — Зачем ты подарил мне эту рабыню?! Ты боялся ее, боялся привязаться к ней! Твоя хваленая свобода была тебе дороже любой женщины, даже той, которой ты восхищался! Ты преклонялся перед ее упрямством, любил ее силу и даже забыл об ее уродстве! Ульф верно назвал ее самым страшным твоим врагом, потому что только этой словенской дикарке удалось вкрасться в твое волчье сердце!
Лисица спятила! Или она взаправду думала, что я мог полюбить рабыню?! Словенка нравилась мне тем, что отличалась от других, но думать о ней как о женщине?!
Нет! Она была воином — , но не более того! сильным и достойным противником
— Уйди! — рявкнул я на Лисицу, но она не ушла: Ее кожа посерела, седые, выбившиеся из-под платка пряди упали на лицо.
— Так знай — она сдохла! Сдохла в лесу, как дикий зверь!
Моя рука сама метнулась к раскрытому в крике женскому рту. Лисица завизжала, а потом скорчилась и, поскуливая, покатилась по траве.
— Мразь! — сказал я и пошел прочь.
Мне посчастливилось найти в поле высокий, наспех прикиданный к дереву стог сена. Должно быть, так его укрывали от дождя и еще не успели разгрести. Я залез на мягкое, душистое ложе и уставился в небо. Слова Свейнхильд мешали уснуть.
«Она сдохла! Сдохла!»-злобно пели ночные шорохи. Я заткнул уши и спрятал голову в сено.
— Свейнхильд лжет! — прошептал кто-то снизу. — Пойдем, покажу тебе, где она…
Я резко сел. Наваждение? Нет, внизу зашуршали быстрые шаги. Неведомый советчик пытался сбежать! Выхватив меч, я скатился со стога, обогнул его и замер. Стройная женщина с распущенными по плечам волосами, в белом платье, со всех ног бежала к лесу.
— Подожди! — окликнул я. Она остановилась, оглянулась и звонко расхохоталась. — Кто ты?
Девушка покачала головой. Ее золотые волосы засияли в лунном свете. Сияние окутало ее лицо, скрыло плечи и руки.
— Ты знаешь, кого я ищу? Она закивала.
— И проводишь меня?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146