Он подхватил с пола обломок лампы дневного света, выставил его перед собой, как меч. Идиотское зрелище. Семеныч просто, как бы выразиться, чтоб не порезал цензор… – короче говоря, просто ахуелъ. Ну вот, вроде и обсценной лексики нет, и все всем понятно.
Коралл вдруг вздрогнул, запнулся и шлепнулся на задницу. Ножик выскользнул из укрытия, облетел комнату по периметру, умчался к лампочке, качающейся под потолком, и стал кружить возле нее, словно комар. Коралл засучил ногами, отползая. Семеныч, не имея времени оценить новый удивительный поступок лезвия, схватил со стола книгу, подпрыгнул и с размаху ударил ею по ножу. Ножик отлетел к стене, ударился о нее и, безвольный, повалился на пол. Семеныч подошел к нему, потрогал носком ботинка. Ножик лежал на полу и не шевелился.
– Заманивает! – взвизгнул Коралл.
– Да нет, вр-роде… – Семеныч наступил на нож, вдавил его в пол.
– А что с ним? – слабым голосом спросил Коралл.
– Кажется, сдох, нос-пиндос, – неуверенно отозвался Семеныч, который все-таки ожидал, что нож как в классических фильмах жанра horror воскреснет и бросится на него, чтобы вспороть живот, но нож только вяло пошевелился, и тогда Семеныч наступил на него крепче, заставив перламутровую рукоятку хрустнуть и сломаться, словно хитин насекомого.
Лестница обволакивала Проненко, как густой туман, и пыталась высосать из него соки, словно вампир. Перила по какой-то странной лестничной прихоти пребольно вжимались в колени Проненко. Он сползал со ступеньки на ступеньку, нервно смеясь, пытаясь сообразить, как лестница может обволакивать и высасывать. Особенно – высасывать. Эта мысль сильно тревожила растрепанный разум Проненко. Прямые как стрела лучи оранжевой луны пронзали темные окна и расчерчивали пространство на квадраты-классики, по которым прыгали детские друзья Проненко, разрушившие его замок, и теперь медленно умиравшие от таинственных болезней.
Друзья поворачивались и смотрели на Проненко мертвыми глазами. Он не смог перенести их холодных взглядов и покатился по лестнице, то захлебываясь лестничным туманом, то вырываясь на волю, хватая ртом воздух. Он барахтался в тумане, как утопающий. Он попробовал закричать, но как раз упал на пол, в кровь разбив губы, и вместо крика промычал нечто бессмысленное. По полу, непосредственно под глазом Проненко, полз усталый муравей c хлебной крошкой в жвалах. Муравей остановился под переносицей Проненко, чтобы передохнуть. Проненко дернулся и кончиком носа раздавил насекомое.
– Зачем ты убил невинного муравья? – спросил Саша, склонившись над ним. То есть это Проненко казалось, что Саша склонился, но ведь он давно мертв или парализован, что, впрочем, одно и то же, значит, просто кажется?
– Не знаю, – буркнул Проненко, глотая кровь. Кровь была сладкая, как малиновое варенье. Ну, то есть это ему казалось, что она такая, на самом деле у крови другой вкус.
– Для тебя, Проненко, ничего не значит муравьиная жизнь, да и человеческая тоже.
– Почему ты так решил?
– Ты зачем орал там, наверху? – спросил Саша.
– Я увидел… – Проненко замолчал, не договорив.
– Что ты увидел?
– Увидел, – упрямо повторил Проненко и вновь проглотил кровь. У крови был вкус клубничного ликера.
– Думаешь, кто-то еще это видел?
– Думаю, да, – ответил Проненко, про себя удивляясь общему идиотизму беседы. – Но закричал только я… Слушай, Саша… – неуверенно промолвил он. – Я как бы давно хотел узнать, но как-то забывал поинтересоваться… тебя так и не вылечили?
– Не-а, – беззаботно ответил невидимый Саша. – Но ты не тревожься, мне и так хорошо.
Проненко проглотил кровь. У крови был вкус жареной картошки с луком, политой дрянным кетчупом.
– Где я?
– Это мир демонов! – с пафосом ответил Саша и засмеялся, отстукивая туфлями чечетку. – Тук-тук… тук-тук-тук…
– Мир покемонов?
– Ах, ну да. Демоны в современном сознании ассоциируются с покемонами, а тень, которая живет в каждом из нас, с картошкой-фри. Ты любишь картошку-фри, Проненко? В тебе живет плазменная картошка-фри и двумерные чизбургеры по цене одномерных?
– Ты о чем?
– Я о том, дубовая твоя башка, что в массовом сознании макдоналдсы ассоциируются с темной силой, но люди все равно ходят в эти заведения, особенно те, в ком сильна темная сторона и кто слушается зова ее. Люди ходят туда с самого малолетства, родители приучают их, уводят во тьму, не дают выбрать. Понимаешь?
– Саша, я всегда знал, что ты – идиот, – со злостью ответил Проненко. – Ты читал Фрейда, Кинга и Ницше в шестилетнем возрасте, поэтому и чокнулся. Я, к слову, как бы не осилил Ницше и Кинга до сих пор.
– Нашел, чем гордиться! Кинг – это классика. Ницше, впрочем, истинно, дерьмо: напыщенное, себялюбивое, созданное воспаленным разумом дерьмо.
– Да пошел ты в… – сказал Проненко, последний раз глотая кровь. У крови был вкус вишневого джема, густо намазанного на ржаной хлеб. Проненко поднялся на ноги, рукавом стирая с подбородка кровь и крошки, огляделся. Он стоял, покачиваясь, посреди столовой, которая была совершенно пуста, если не считать жужжащего, подобно жирной мухе, холодильника в углу. На столе неотвратимо пропадали остатки закуски. Закуска гнила с левой стороны. Проненко стало печально, ему не хотелось, чтобы закуска разлагалась в одиночестве. Он проковылял к столу, схватил кусок колбасы, с алчностью вгрызся в него. Колбаса успела подсохнуть, но для Проненко она показалась вкуснейшей вещью на свете. Снаружи истошно закричали перепела и фазаны, предвещая заход оранжевой луны. Соловей затянул безрадостную песню, предрекая восход луны зеленой. Проненко, дожевывая кусочек, подумал, что мир вокруг какой-то странный, да и он сам ведет себя необычно. Что-то изменилось в нем после того, как он обернулся там, наверху и увидел… не думай об этом!
– Неужели показалось? – спросил Проненко у душного воздуха. Воздух загустел возле потолка, образовал вращающуюся воронку, из которой неведомое нечто выбросило книгу в черной обложке.
– Ясно, – сказал Проненко, кидая колбасную шкурку на книгу. Кожура, не долетев до тома сантиметра, с тусклой вспышкой аннигилировалась. Наверное, нырнула в иную реальность.
Шилов и компания пробирались сквозь частые заросли. Двигались почти ползком, и Шилову казалось, что местная насекомая живность проникла уже во все его поры и даже забралась под веки. Чем сильнее припадал он к земле, тем больше под ним ползало склизких сороконожек, глянцевых жуков с большими жвалами и индиговыми надкрыльями и тварей, напоминавших тараканов, только жирнее, мясистее и с усами, как у потомственных казаков.
– Блин… – сказал Шилов и шепотом обратился к зеленокожему старику, который сначала мелькал далеко впереди, но сейчас почему-то замер на месте.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99
Коралл вдруг вздрогнул, запнулся и шлепнулся на задницу. Ножик выскользнул из укрытия, облетел комнату по периметру, умчался к лампочке, качающейся под потолком, и стал кружить возле нее, словно комар. Коралл засучил ногами, отползая. Семеныч, не имея времени оценить новый удивительный поступок лезвия, схватил со стола книгу, подпрыгнул и с размаху ударил ею по ножу. Ножик отлетел к стене, ударился о нее и, безвольный, повалился на пол. Семеныч подошел к нему, потрогал носком ботинка. Ножик лежал на полу и не шевелился.
– Заманивает! – взвизгнул Коралл.
– Да нет, вр-роде… – Семеныч наступил на нож, вдавил его в пол.
– А что с ним? – слабым голосом спросил Коралл.
– Кажется, сдох, нос-пиндос, – неуверенно отозвался Семеныч, который все-таки ожидал, что нож как в классических фильмах жанра horror воскреснет и бросится на него, чтобы вспороть живот, но нож только вяло пошевелился, и тогда Семеныч наступил на него крепче, заставив перламутровую рукоятку хрустнуть и сломаться, словно хитин насекомого.
Лестница обволакивала Проненко, как густой туман, и пыталась высосать из него соки, словно вампир. Перила по какой-то странной лестничной прихоти пребольно вжимались в колени Проненко. Он сползал со ступеньки на ступеньку, нервно смеясь, пытаясь сообразить, как лестница может обволакивать и высасывать. Особенно – высасывать. Эта мысль сильно тревожила растрепанный разум Проненко. Прямые как стрела лучи оранжевой луны пронзали темные окна и расчерчивали пространство на квадраты-классики, по которым прыгали детские друзья Проненко, разрушившие его замок, и теперь медленно умиравшие от таинственных болезней.
Друзья поворачивались и смотрели на Проненко мертвыми глазами. Он не смог перенести их холодных взглядов и покатился по лестнице, то захлебываясь лестничным туманом, то вырываясь на волю, хватая ртом воздух. Он барахтался в тумане, как утопающий. Он попробовал закричать, но как раз упал на пол, в кровь разбив губы, и вместо крика промычал нечто бессмысленное. По полу, непосредственно под глазом Проненко, полз усталый муравей c хлебной крошкой в жвалах. Муравей остановился под переносицей Проненко, чтобы передохнуть. Проненко дернулся и кончиком носа раздавил насекомое.
– Зачем ты убил невинного муравья? – спросил Саша, склонившись над ним. То есть это Проненко казалось, что Саша склонился, но ведь он давно мертв или парализован, что, впрочем, одно и то же, значит, просто кажется?
– Не знаю, – буркнул Проненко, глотая кровь. Кровь была сладкая, как малиновое варенье. Ну, то есть это ему казалось, что она такая, на самом деле у крови другой вкус.
– Для тебя, Проненко, ничего не значит муравьиная жизнь, да и человеческая тоже.
– Почему ты так решил?
– Ты зачем орал там, наверху? – спросил Саша.
– Я увидел… – Проненко замолчал, не договорив.
– Что ты увидел?
– Увидел, – упрямо повторил Проненко и вновь проглотил кровь. У крови был вкус клубничного ликера.
– Думаешь, кто-то еще это видел?
– Думаю, да, – ответил Проненко, про себя удивляясь общему идиотизму беседы. – Но закричал только я… Слушай, Саша… – неуверенно промолвил он. – Я как бы давно хотел узнать, но как-то забывал поинтересоваться… тебя так и не вылечили?
– Не-а, – беззаботно ответил невидимый Саша. – Но ты не тревожься, мне и так хорошо.
Проненко проглотил кровь. У крови был вкус жареной картошки с луком, политой дрянным кетчупом.
– Где я?
– Это мир демонов! – с пафосом ответил Саша и засмеялся, отстукивая туфлями чечетку. – Тук-тук… тук-тук-тук…
– Мир покемонов?
– Ах, ну да. Демоны в современном сознании ассоциируются с покемонами, а тень, которая живет в каждом из нас, с картошкой-фри. Ты любишь картошку-фри, Проненко? В тебе живет плазменная картошка-фри и двумерные чизбургеры по цене одномерных?
– Ты о чем?
– Я о том, дубовая твоя башка, что в массовом сознании макдоналдсы ассоциируются с темной силой, но люди все равно ходят в эти заведения, особенно те, в ком сильна темная сторона и кто слушается зова ее. Люди ходят туда с самого малолетства, родители приучают их, уводят во тьму, не дают выбрать. Понимаешь?
– Саша, я всегда знал, что ты – идиот, – со злостью ответил Проненко. – Ты читал Фрейда, Кинга и Ницше в шестилетнем возрасте, поэтому и чокнулся. Я, к слову, как бы не осилил Ницше и Кинга до сих пор.
– Нашел, чем гордиться! Кинг – это классика. Ницше, впрочем, истинно, дерьмо: напыщенное, себялюбивое, созданное воспаленным разумом дерьмо.
– Да пошел ты в… – сказал Проненко, последний раз глотая кровь. У крови был вкус вишневого джема, густо намазанного на ржаной хлеб. Проненко поднялся на ноги, рукавом стирая с подбородка кровь и крошки, огляделся. Он стоял, покачиваясь, посреди столовой, которая была совершенно пуста, если не считать жужжащего, подобно жирной мухе, холодильника в углу. На столе неотвратимо пропадали остатки закуски. Закуска гнила с левой стороны. Проненко стало печально, ему не хотелось, чтобы закуска разлагалась в одиночестве. Он проковылял к столу, схватил кусок колбасы, с алчностью вгрызся в него. Колбаса успела подсохнуть, но для Проненко она показалась вкуснейшей вещью на свете. Снаружи истошно закричали перепела и фазаны, предвещая заход оранжевой луны. Соловей затянул безрадостную песню, предрекая восход луны зеленой. Проненко, дожевывая кусочек, подумал, что мир вокруг какой-то странный, да и он сам ведет себя необычно. Что-то изменилось в нем после того, как он обернулся там, наверху и увидел… не думай об этом!
– Неужели показалось? – спросил Проненко у душного воздуха. Воздух загустел возле потолка, образовал вращающуюся воронку, из которой неведомое нечто выбросило книгу в черной обложке.
– Ясно, – сказал Проненко, кидая колбасную шкурку на книгу. Кожура, не долетев до тома сантиметра, с тусклой вспышкой аннигилировалась. Наверное, нырнула в иную реальность.
Шилов и компания пробирались сквозь частые заросли. Двигались почти ползком, и Шилову казалось, что местная насекомая живность проникла уже во все его поры и даже забралась под веки. Чем сильнее припадал он к земле, тем больше под ним ползало склизких сороконожек, глянцевых жуков с большими жвалами и индиговыми надкрыльями и тварей, напоминавших тараканов, только жирнее, мясистее и с усами, как у потомственных казаков.
– Блин… – сказал Шилов и шепотом обратился к зеленокожему старику, который сначала мелькал далеко впереди, но сейчас почему-то замер на месте.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99