белой майке навыпуск и облегающих бежевых штанишках. Шилов, совсем обалдевший, посмотрел на закрытый люк. Он ждал удара из тоннеля, который бы подтвердил, что за ними и впрямь гналось чудовище, но удара не последовало, тишину ничего не нарушало.
– Пойдем? – спросил Пух, нервно переступавший ногами возле зеркала.
– Что… – голос у Шилова сел, он закашлялся.
Повторил попытку:
– Что за нами гналось?
Ответил старик:
– Ничто.
– Чего?
– Ничто, – терпеливо повторил старик. Шилов увидел, что Пух кривится. Пух очень спешил, но старика не перебивал.
– Ничто?
– Ничто! – Старик вытянул руку, покрытую темно-зелеными бородавками, и провел ею в воздухе, как бы рисуя загадочную руну. – Что ты видишь, человек? Ты видишь стол, стул, волшебный предмет, дающий свет, чудесный предмет, разрыхляющий воздух. Это – «что». За вами же гналось «ничто».
– Эти волшебные предметы называются лампа и вентилятор, дедушка, – сказал Пух.
– Неважно! – старик отмахнулся. – Ты меня понимаешь, человек?
– Не понимаю, – буркнул Шилов, поднимаясь на ноги. Вытянувшись в полный рост, он стал на голову выше зеленокожих карликов. Он посмотрел на недомерков с легким презрением и страхом, ему показалось, что это они сотворили с турбазой нечто такое, отчего происходящее превратилось в кошмарный сон. Но тут же обругал себя за такие мысли. Ксенофобия, ничего более, досадный пережиток прошлого.
– Это вы вырыли тоннель? – спросил он.
– Да, – кивнул старик.
– Зачем?
Старик пожал плечами. Пух, который чуть не подпрыгивал на месте от возбуждения, опять подал голос:
– Пошли? Пошли, пошли, пошли, а то говно случится!
Старик кивнул, засеменил на середину комнаты, за руку потянул молодого. Молодой глядел на Шилова и без стеснения грыз ноготь на большом пальце левой руки. Впрочем, Шилов успел подзабыть лекции об этих инопланетянах и не был уверен: быть может, это такой особенный жест, означающий уважение к гостю? Или, к примеру, неуважение.
Они подошли к зеркалу. Старик встал возле него и сказал что-то на своем языке. Пух замер, с сомнением оглядывая Шилова, и произнес по-русски:
– Быть может, он сможет. Ведь он сумел не поддаться влиянию великана.
– Что смогу? – спросил Шилов.
– Пройти в зеркало, – ответил Пух. Шилов глянул в зеркало. Там отражался он: кривой, растянутый, с губами как у гиппопотама, если, конечно, у гиппопотама есть губы, в чем Шилов сомневался. Он стремился вспомнить, как выглядит гиппопотам, точнее его морда, но почему-то не получалось, скромный гиппопотам прятался в болоте и наружу торчал только его завитый как у поросенка хвостик. Шилов и так и этак примерялся к хвостику, но хвостик не хотел открывать своих тайн, и был он в этот момент для Шилова чем-то вроде философского камня или эликсира бессмертия, желанного, но недостижимого зелья.
– В смысле, пройти в зеркало? Это что-то метафизическое? То есть, метафорическое? То есть…
– Это настоящее, – сказал старик. – Ты должен принять наше… хм… мышление и пройти. Такова традиция.
– Как в «Алисе в Зазеркалье», что ли? – буркнул Шилов, отступая. Ему вновь показалось, что его разыгрывают. Быть может, все происходящее – спектакль, разыгранный с намерением позабавить заскучавших туристов? Но тогда надо принять и то, что Семеныч участвует в розыгрыше, и Проненко, что на него совсем не похоже. Нет, слишком уж все правдоподобно. Хотя…
– Не знаю, о какой Алисе ты говоришь, – вежливо ответил старик, – но пройти в зеркало тебе надо.
– И где я окажусь? – Шилов с опаской поглядел на отражение.
Зеленокожие переглянулись.
– Э… – сказал молодой зеленокожий, за что немедленно получил подзатыльник от старика. Пока Шилов наблюдал за хныкающим чужаком, Пух зашел ему за спину, разбежался и толкнул. Шилов потерял равновесие и, размахивая руками, как мельница, упал прямо на зеркало. Успел зажмурить глаза. Осколки царапнули кожу. Зеркало будто взорвалось, но осколки почти не навредили Шилову, потому что зеркало оказалось совсем тонкое, как фольга, и, к тому же, сделано было из какого-то необычного материала, что-то вроде пластика. Шилову досталось всего две или три незначительные царапины. Он поднялся с пола, стряхивая с одежды налипшие осколки. Увидел на полу перед собой шахматную доску с расставленными фигурами. И у черных, и у белых не хватало ферзя. Кто-то здесь все-таки увлекался «Алисой в Зазеркалье». Или шахматы возникли сами, потому что он думал о книге Кэрролла? Чертовщина.
Шилов повернул голову. За пустой рамой стояли и терпеливо ждали зеленокожие. Ничего не изменилось, он оставался в том же доме, зеркало никуда его не перенесло.
– Какого черта вы толкнули меня? – закричал Шилов, предчувствуя, что еще чуть-чуть и взорвется.
– Это обычай. Обычай, конечно, говно, но… – сказал Пух и посмотрел на старика.
– Но он древний, – сказал старик и посмотрел на молодого. Молодой молчал, усиленно обгрызая ноготь. Тогда снова заговорил Пух:
– И теперь мы имеем право отвести тебя в наше тайное убежище. Убежище, в принципе, говно, но для начала сойдет.
– В том убежище ты узнаешь…
Все посмотрели на молодого. Молодой до кости обгладывал средний палец и с унынием глядел в мир.
– Всё, – сказал Пух. И подвел итог: – Вот такое говно.
Пепел рвался к небу, когда кто-то из ребят щедрой рукой сыпал в костер волшебный желтый порошок, который был здесь вместо песка. Дети вчетвером сидели вокруг костра на корточках, обняв себя руками за плечи. Здесь была Эллис, бледная как смерть: огненные пятна плясали по ее лицу, зажигали дьявольским красным огнем ее черные волосы; здесь сидел Ластик, лицо которого казалось на удивление неживым, потому что было полностью неподвижно, его руки парили над костром, совершая странные пассы; здесь был Коралл-младший, при свете костра потерявший всю свою напускную «взрослость» и выглядевший, как и положено, подростком пятнадцати лет. Обгорелой теннисной ракеткой он ворошил угли в костре. Чуть в стороне, едва заметный, сидел еще один мальчишка, маленький и пухлощекий, в светлой гавайской рубашке, шортах и панаме, нахлобученной на уши. Малыш не подбрасывал в костер порошок; он внимательно следил за остальными и слушал их, иногда прикрывая ладонью глаза и кивая.
Дети сидели поглощенные темнотой на бледном берегу озера, а в самом озере смутно угадывались очертания ультра-осьминога. Чудовище спало, озеро бурлило, как закипающая вода в чайнике, лениво шевелились щупальца, вынося на берег пену.
Шилов и зеленокожие крались вдоль кручи, стараясь держаться в тени развесистого кустарника. Шилов как завороженный следил за детьми.
– Надо спуститься, помочь им… – прошептал он. – Они же, наверное, в опасности и не подозревают, что рядом чудище бродит.
– Не надо спускаться, говно случится, – ответил Пух и потянул его за собой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99
– Пойдем? – спросил Пух, нервно переступавший ногами возле зеркала.
– Что… – голос у Шилова сел, он закашлялся.
Повторил попытку:
– Что за нами гналось?
Ответил старик:
– Ничто.
– Чего?
– Ничто, – терпеливо повторил старик. Шилов увидел, что Пух кривится. Пух очень спешил, но старика не перебивал.
– Ничто?
– Ничто! – Старик вытянул руку, покрытую темно-зелеными бородавками, и провел ею в воздухе, как бы рисуя загадочную руну. – Что ты видишь, человек? Ты видишь стол, стул, волшебный предмет, дающий свет, чудесный предмет, разрыхляющий воздух. Это – «что». За вами же гналось «ничто».
– Эти волшебные предметы называются лампа и вентилятор, дедушка, – сказал Пух.
– Неважно! – старик отмахнулся. – Ты меня понимаешь, человек?
– Не понимаю, – буркнул Шилов, поднимаясь на ноги. Вытянувшись в полный рост, он стал на голову выше зеленокожих карликов. Он посмотрел на недомерков с легким презрением и страхом, ему показалось, что это они сотворили с турбазой нечто такое, отчего происходящее превратилось в кошмарный сон. Но тут же обругал себя за такие мысли. Ксенофобия, ничего более, досадный пережиток прошлого.
– Это вы вырыли тоннель? – спросил он.
– Да, – кивнул старик.
– Зачем?
Старик пожал плечами. Пух, который чуть не подпрыгивал на месте от возбуждения, опять подал голос:
– Пошли? Пошли, пошли, пошли, а то говно случится!
Старик кивнул, засеменил на середину комнаты, за руку потянул молодого. Молодой глядел на Шилова и без стеснения грыз ноготь на большом пальце левой руки. Впрочем, Шилов успел подзабыть лекции об этих инопланетянах и не был уверен: быть может, это такой особенный жест, означающий уважение к гостю? Или, к примеру, неуважение.
Они подошли к зеркалу. Старик встал возле него и сказал что-то на своем языке. Пух замер, с сомнением оглядывая Шилова, и произнес по-русски:
– Быть может, он сможет. Ведь он сумел не поддаться влиянию великана.
– Что смогу? – спросил Шилов.
– Пройти в зеркало, – ответил Пух. Шилов глянул в зеркало. Там отражался он: кривой, растянутый, с губами как у гиппопотама, если, конечно, у гиппопотама есть губы, в чем Шилов сомневался. Он стремился вспомнить, как выглядит гиппопотам, точнее его морда, но почему-то не получалось, скромный гиппопотам прятался в болоте и наружу торчал только его завитый как у поросенка хвостик. Шилов и так и этак примерялся к хвостику, но хвостик не хотел открывать своих тайн, и был он в этот момент для Шилова чем-то вроде философского камня или эликсира бессмертия, желанного, но недостижимого зелья.
– В смысле, пройти в зеркало? Это что-то метафизическое? То есть, метафорическое? То есть…
– Это настоящее, – сказал старик. – Ты должен принять наше… хм… мышление и пройти. Такова традиция.
– Как в «Алисе в Зазеркалье», что ли? – буркнул Шилов, отступая. Ему вновь показалось, что его разыгрывают. Быть может, все происходящее – спектакль, разыгранный с намерением позабавить заскучавших туристов? Но тогда надо принять и то, что Семеныч участвует в розыгрыше, и Проненко, что на него совсем не похоже. Нет, слишком уж все правдоподобно. Хотя…
– Не знаю, о какой Алисе ты говоришь, – вежливо ответил старик, – но пройти в зеркало тебе надо.
– И где я окажусь? – Шилов с опаской поглядел на отражение.
Зеленокожие переглянулись.
– Э… – сказал молодой зеленокожий, за что немедленно получил подзатыльник от старика. Пока Шилов наблюдал за хныкающим чужаком, Пух зашел ему за спину, разбежался и толкнул. Шилов потерял равновесие и, размахивая руками, как мельница, упал прямо на зеркало. Успел зажмурить глаза. Осколки царапнули кожу. Зеркало будто взорвалось, но осколки почти не навредили Шилову, потому что зеркало оказалось совсем тонкое, как фольга, и, к тому же, сделано было из какого-то необычного материала, что-то вроде пластика. Шилову досталось всего две или три незначительные царапины. Он поднялся с пола, стряхивая с одежды налипшие осколки. Увидел на полу перед собой шахматную доску с расставленными фигурами. И у черных, и у белых не хватало ферзя. Кто-то здесь все-таки увлекался «Алисой в Зазеркалье». Или шахматы возникли сами, потому что он думал о книге Кэрролла? Чертовщина.
Шилов повернул голову. За пустой рамой стояли и терпеливо ждали зеленокожие. Ничего не изменилось, он оставался в том же доме, зеркало никуда его не перенесло.
– Какого черта вы толкнули меня? – закричал Шилов, предчувствуя, что еще чуть-чуть и взорвется.
– Это обычай. Обычай, конечно, говно, но… – сказал Пух и посмотрел на старика.
– Но он древний, – сказал старик и посмотрел на молодого. Молодой молчал, усиленно обгрызая ноготь. Тогда снова заговорил Пух:
– И теперь мы имеем право отвести тебя в наше тайное убежище. Убежище, в принципе, говно, но для начала сойдет.
– В том убежище ты узнаешь…
Все посмотрели на молодого. Молодой до кости обгладывал средний палец и с унынием глядел в мир.
– Всё, – сказал Пух. И подвел итог: – Вот такое говно.
Пепел рвался к небу, когда кто-то из ребят щедрой рукой сыпал в костер волшебный желтый порошок, который был здесь вместо песка. Дети вчетвером сидели вокруг костра на корточках, обняв себя руками за плечи. Здесь была Эллис, бледная как смерть: огненные пятна плясали по ее лицу, зажигали дьявольским красным огнем ее черные волосы; здесь сидел Ластик, лицо которого казалось на удивление неживым, потому что было полностью неподвижно, его руки парили над костром, совершая странные пассы; здесь был Коралл-младший, при свете костра потерявший всю свою напускную «взрослость» и выглядевший, как и положено, подростком пятнадцати лет. Обгорелой теннисной ракеткой он ворошил угли в костре. Чуть в стороне, едва заметный, сидел еще один мальчишка, маленький и пухлощекий, в светлой гавайской рубашке, шортах и панаме, нахлобученной на уши. Малыш не подбрасывал в костер порошок; он внимательно следил за остальными и слушал их, иногда прикрывая ладонью глаза и кивая.
Дети сидели поглощенные темнотой на бледном берегу озера, а в самом озере смутно угадывались очертания ультра-осьминога. Чудовище спало, озеро бурлило, как закипающая вода в чайнике, лениво шевелились щупальца, вынося на берег пену.
Шилов и зеленокожие крались вдоль кручи, стараясь держаться в тени развесистого кустарника. Шилов как завороженный следил за детьми.
– Надо спуститься, помочь им… – прошептал он. – Они же, наверное, в опасности и не подозревают, что рядом чудище бродит.
– Не надо спускаться, говно случится, – ответил Пух и потянул его за собой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99