Бродил по гулким, в идеальном порядке, комнатам, уговаривая себя, что занят важным делом, что подбирает себе новый дом вместо старого, который захламлен грязной посудой, нестиранной одеждой, липкими бутылками и раздавленными окурками. Если мимо проходила веселая толпа, которой руководил Семеныч, Шилов становился у окна, сложив руки на груди, и смотрел на них, но выходить наружу не спешил. Ждал, когда последний человек скроется за поворотом, да и тогда не выходил, а всё смотрел и смотрел в окно. Утыкался носом в запотевшее стекло, и ему казалось, что он упускает нечто важное. Какая-то мысль вертелась в мозгу, но Шилов никак не мог ухватить ее за хвост и очень переживал по этому поводу.
Кто еще никогда не летает на геликоптере и почему?
Проненко.
Дух.
Можно понять, почему не летает Дух, он лентяй и, в общем-то, тот еще «сапог», но почему не летит Проненко? Не мерзавец ведь он и не подлец, на самом-то деле, такие сюда не попадают. Так почему?
Шилов поднялся на ноги, сделал два неуверенных шага, чуть не упал в песок, но, разозлившись на самого себя, сплюнул смачно, собрался, сунул руки в карманы и упрямо побрел вперед.
Солнце совсем недавно миновало зенит и жарило, как обычно, от души, превращая открытые пространства в духовку. В тени, впрочем, было не намного лучше. Шилов шагал по стартовой площадке и внимательно разглядывал дом с окнами разных размеров и форм. Он разглядывал дверь, которая сегодня была деревянная и покрыта морилкой, хотя несколько дней назад она была железная с янтарным глазком, а до этого – обита дерматином кофейного цвета, а еще раньше сделана из дымчатого стекла.
Шилов подошел к двери, щелкнул большим пальцем по лампочке, которая качалась под козырьком, отметил про себя, что у него точно такая же висит и качается у двери на задний двор, и позвонил. Долго ждал, нервно притопывая ногой, но никто так и не открыл. Шилов постучал в дверь кулаком, приложился ботинком, а потом отступил на пару шагов и крикнул нестандартным окнам:
– Проненко, открывай!
Проненко не открывал. Шилов внимательно осмотрел лампочку, качавшуюся под козырьком, над самым его, Шилова, носом и подумал, что раньше тут висела вовсе не лампочка, а два старинных фонаря с искусственными свечами – нить накаливания вместо фитиля – за стеклами. И Шилову вновь почудилось, будто не принадлежит он этому миру, будто есть нечто неправильное в нем, в Шилове, и совершенно чужеродное здешним домикам из красного кирпича и серого шершавого камня, здешней прозрачной речке и мелкодисперсному белому песочку, чистому до звона небу и пушистым белым облакам. Шилов схватился за ручку двери, которая вела в дом Проненко, чувствуя, как кусками сгнившей материи расползается его представление о мире, как что-то поднимает завесу над закрытыми участками подавленной памяти. И он почти уже вспомнил, что это был за чужак в его недавнем сне, и что это был за вихрь от земли до неба. Он вспомнил. Почти…
Шилов открыл дверь, ожидая увидеть ухмыляющегося Проненко с пистолетом, ствол которого будет направлен Шилову в сердце. Он ждал, что Проненко скажет: «Так вот, дружище, заглянул ты сюда и увидел то, чего как бы не положено видеть, поэтому как бы умрешь».
Шилов открыл дверь, но не увидел ни Проненко, ни кого другого, да и прихожей или холла, украшенного гобеленами, который он почему-то ожидал увидеть, не увидел тоже. Ничего не было за дверью, кроме вечной и беззвездной тьмы, в которой вспыхивали и тут же гасли тусклые белые огни. Шилов стоял на пороге и смотрел в эту тьму, и казалось ему, что если сделает еще шаг, провалится туда и навсегда останется летать в беспроглядной тьме бездушным куском льда, а после сгинет без следа.
Он захлопнул дверь, трясясь от нервного возбуждения. Отошел на несколько шагов. Взглянул на дом со стороны. Увидел, что окна в доме постоянно меняются и становятся то круглыми, то треугольными, то прямоугольными, а то и вовсе перекашиваются, искривляются, как на картинах абстракционистов, и будто улыбаются нахально, с треском растягивая рамы в стороны, и хохочут со злобой в лицо Шилову.
– Чертовщина какая-то… – пробормотал Шилов, пятясь.
– Эй…
Шилов вздрогнул, но заставил себя спокойно обернуться и вздохнул с облегчением. Перед ним стоял не Проненко, а Дух в игриво сдвинутой набок буденовке. Из-под буденовки выбивался вихор, и Шилов отметил про себя, что совсем недавно Дух был лысый. Однако удивляться уже не мог – после того, что увидел за дверью.
Дух поигрывал ружьецом, вертел его в руках и так, и этак, смотрел на небо, на пролетающих оранжевых пичуг. Шилов вспомнил, что одна из таких птиц доставила ему послание от Духа, и спросил:
– Послушай, Дух, а как ты птиц заставляешь слушаться?…
– Птицы, они хорошие, – невпопад ответил Дух и улыбнулся своим мыслям: – В прошлой жизни у меня была замечательная голубятня, и туда прилетали не только голуби, но и воробьи, и синицы, и другие пернатые. Я кормил птичек с руки. Потом началась война, меня призвали на фронт, я воевал, а когда вернулся домой, оказалось, что деревня осталась в полном порядке, и ни один дом не пострадал, только в голубятню мою попала бомба и полностью ее разрушила. Представляешь, Шилов? Из всех построек в деревне бомба выбрала именно мою голубятню. Какой гниде, спрашивается, повредила моя голубятня?
– Я…
– Теперь я знаю, Шилов, что случилось и почему. Какой-то человек, какой-то, уж прости за прямоту, пидор, похожий на тебя, не летал на геликоптере, и в мире случались беды, которые он мог предотвратить, и умирали люди, которых он мог спасти. Этот человек был не так уж плох, Шилов, он просто позволял случиться злу.
Глаза у Духа сделались безумными, ствол винтовки медленно поворачивался в сторону Шилова, и Шилов думал, что нужно немедленно бежать прочь, но не мог сдвинуться с места и ждал чего-то, каких-то слов Духа, которые помогли бы ему понять, что не так с этим городом.
– Валерка – хороший парень, – сказал Дух грустно. – Он хотел прийти на выручку людям, но у него не получалось и тогда я протянуть ему руку помощи. Пошел за тобой, Шилов, а когда ты зашел за дом, я поднялся на вершину холма. Валерка испугался меня, но я успокоил его. Я предложил ему помощь, и он согласился ее принять. Я прибил руки и ноги Валерки к кресту, и он умер, пожертвовал собой, отдал жизнь многим и многим несчастным. Может быть, чьей-то голубятне?
– Ты убил Валерку? – промямлил Шилов, который совсем перестал что-то понимать.
– Я надеялся, что заподозрят тебя и чтоб загладить вину, доказать обратное, ты полетишь на геликоптере и будешь, наконец, помогать людям!
– Что? Из-за такой глупости ты убил Валерку?…
Дух держал в руках винтовку и целился в Шилова, а тот стоял и не двигался, потому что происходящее казалось ему совершеннейшей дичью, он даже подумал, что уснул и вот-вот проснется.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99
Кто еще никогда не летает на геликоптере и почему?
Проненко.
Дух.
Можно понять, почему не летает Дух, он лентяй и, в общем-то, тот еще «сапог», но почему не летит Проненко? Не мерзавец ведь он и не подлец, на самом-то деле, такие сюда не попадают. Так почему?
Шилов поднялся на ноги, сделал два неуверенных шага, чуть не упал в песок, но, разозлившись на самого себя, сплюнул смачно, собрался, сунул руки в карманы и упрямо побрел вперед.
Солнце совсем недавно миновало зенит и жарило, как обычно, от души, превращая открытые пространства в духовку. В тени, впрочем, было не намного лучше. Шилов шагал по стартовой площадке и внимательно разглядывал дом с окнами разных размеров и форм. Он разглядывал дверь, которая сегодня была деревянная и покрыта морилкой, хотя несколько дней назад она была железная с янтарным глазком, а до этого – обита дерматином кофейного цвета, а еще раньше сделана из дымчатого стекла.
Шилов подошел к двери, щелкнул большим пальцем по лампочке, которая качалась под козырьком, отметил про себя, что у него точно такая же висит и качается у двери на задний двор, и позвонил. Долго ждал, нервно притопывая ногой, но никто так и не открыл. Шилов постучал в дверь кулаком, приложился ботинком, а потом отступил на пару шагов и крикнул нестандартным окнам:
– Проненко, открывай!
Проненко не открывал. Шилов внимательно осмотрел лампочку, качавшуюся под козырьком, над самым его, Шилова, носом и подумал, что раньше тут висела вовсе не лампочка, а два старинных фонаря с искусственными свечами – нить накаливания вместо фитиля – за стеклами. И Шилову вновь почудилось, будто не принадлежит он этому миру, будто есть нечто неправильное в нем, в Шилове, и совершенно чужеродное здешним домикам из красного кирпича и серого шершавого камня, здешней прозрачной речке и мелкодисперсному белому песочку, чистому до звона небу и пушистым белым облакам. Шилов схватился за ручку двери, которая вела в дом Проненко, чувствуя, как кусками сгнившей материи расползается его представление о мире, как что-то поднимает завесу над закрытыми участками подавленной памяти. И он почти уже вспомнил, что это был за чужак в его недавнем сне, и что это был за вихрь от земли до неба. Он вспомнил. Почти…
Шилов открыл дверь, ожидая увидеть ухмыляющегося Проненко с пистолетом, ствол которого будет направлен Шилову в сердце. Он ждал, что Проненко скажет: «Так вот, дружище, заглянул ты сюда и увидел то, чего как бы не положено видеть, поэтому как бы умрешь».
Шилов открыл дверь, но не увидел ни Проненко, ни кого другого, да и прихожей или холла, украшенного гобеленами, который он почему-то ожидал увидеть, не увидел тоже. Ничего не было за дверью, кроме вечной и беззвездной тьмы, в которой вспыхивали и тут же гасли тусклые белые огни. Шилов стоял на пороге и смотрел в эту тьму, и казалось ему, что если сделает еще шаг, провалится туда и навсегда останется летать в беспроглядной тьме бездушным куском льда, а после сгинет без следа.
Он захлопнул дверь, трясясь от нервного возбуждения. Отошел на несколько шагов. Взглянул на дом со стороны. Увидел, что окна в доме постоянно меняются и становятся то круглыми, то треугольными, то прямоугольными, а то и вовсе перекашиваются, искривляются, как на картинах абстракционистов, и будто улыбаются нахально, с треском растягивая рамы в стороны, и хохочут со злобой в лицо Шилову.
– Чертовщина какая-то… – пробормотал Шилов, пятясь.
– Эй…
Шилов вздрогнул, но заставил себя спокойно обернуться и вздохнул с облегчением. Перед ним стоял не Проненко, а Дух в игриво сдвинутой набок буденовке. Из-под буденовки выбивался вихор, и Шилов отметил про себя, что совсем недавно Дух был лысый. Однако удивляться уже не мог – после того, что увидел за дверью.
Дух поигрывал ружьецом, вертел его в руках и так, и этак, смотрел на небо, на пролетающих оранжевых пичуг. Шилов вспомнил, что одна из таких птиц доставила ему послание от Духа, и спросил:
– Послушай, Дух, а как ты птиц заставляешь слушаться?…
– Птицы, они хорошие, – невпопад ответил Дух и улыбнулся своим мыслям: – В прошлой жизни у меня была замечательная голубятня, и туда прилетали не только голуби, но и воробьи, и синицы, и другие пернатые. Я кормил птичек с руки. Потом началась война, меня призвали на фронт, я воевал, а когда вернулся домой, оказалось, что деревня осталась в полном порядке, и ни один дом не пострадал, только в голубятню мою попала бомба и полностью ее разрушила. Представляешь, Шилов? Из всех построек в деревне бомба выбрала именно мою голубятню. Какой гниде, спрашивается, повредила моя голубятня?
– Я…
– Теперь я знаю, Шилов, что случилось и почему. Какой-то человек, какой-то, уж прости за прямоту, пидор, похожий на тебя, не летал на геликоптере, и в мире случались беды, которые он мог предотвратить, и умирали люди, которых он мог спасти. Этот человек был не так уж плох, Шилов, он просто позволял случиться злу.
Глаза у Духа сделались безумными, ствол винтовки медленно поворачивался в сторону Шилова, и Шилов думал, что нужно немедленно бежать прочь, но не мог сдвинуться с места и ждал чего-то, каких-то слов Духа, которые помогли бы ему понять, что не так с этим городом.
– Валерка – хороший парень, – сказал Дух грустно. – Он хотел прийти на выручку людям, но у него не получалось и тогда я протянуть ему руку помощи. Пошел за тобой, Шилов, а когда ты зашел за дом, я поднялся на вершину холма. Валерка испугался меня, но я успокоил его. Я предложил ему помощь, и он согласился ее принять. Я прибил руки и ноги Валерки к кресту, и он умер, пожертвовал собой, отдал жизнь многим и многим несчастным. Может быть, чьей-то голубятне?
– Ты убил Валерку? – промямлил Шилов, который совсем перестал что-то понимать.
– Я надеялся, что заподозрят тебя и чтоб загладить вину, доказать обратное, ты полетишь на геликоптере и будешь, наконец, помогать людям!
– Что? Из-за такой глупости ты убил Валерку?…
Дух держал в руках винтовку и целился в Шилова, а тот стоял и не двигался, потому что происходящее казалось ему совершеннейшей дичью, он даже подумал, что уснул и вот-вот проснется.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99