И он протянул нам руку, которая показалась мне необычайно маленькой.
— Мы здесь не одни. Наши спутники ожидают нас за камнями у воды. Можно ли им подойти сюда?
— Великий Маниту создал землю для добрых людей. Если здесь места хватит для всех, то приведи их сюда.
Я пошел за ними.
С другой стороны в каменной гряде был довольно широкий проход, которым мы на этот раз и воспользовались. Когда мы вошли в круг, то увидели Виннету и Кольма Пуши, сидящих друг подле друга под деревом. Кольма Пуши посмотрел на нас выжидательно. Его взгляд скользил по нашим спутникам с любопытством, какое обычно выказывают по отношению к незнакомым людям, задерживаясь на короткое мгновение на каждом из нас; когда он миновал Апаначку, то вдруг вернулся и остановился на нем, как зачарованный. Кольма Пуши толчком оторвался от земли, словно под действием невидимой силы; не опуская глаз ни на секунду, он сделал несколько шагов к Апаначке и остановился, следя за каждым движением молодого индейца с неописуемым напряжением. Потом быстро подошел к нему совсем близко и спросил, почти заикаясь:
— Кто, кто ты? Скажи, скажи мне!
— Я — Апаначка, прежде вождь найини-команчей, а теперь канеа-команчей, — ответил наш друг.
— И что ты ищешь здесь, в Колорадо?
— Я направлялся на север, чтобы посетить священную каменоломню, но встретил Виннету и Олд Шеттерхэнда, а они шли в горы. Я изменил свой путь и последовал за ними.
— Уфф, уфф! Вождь команчей! Этого не может быть, не может быть!
И он уставился на Апаначку так пристально, что тот не выдержал и спросил:
— Ты знаешь меня? Ты меня когда-то уже видел?
— Я должен был, должен был тебя увидеть! Ведь это уже было во сне, во сне моей давно минувшей юности!
После этих слов он успокоился, словно выплеснув наконец что-то давно его терзавшее, и протянул вождю руку со словами:
— Будь тоже моим гостем! Сегодня такой день, какой редко бывает.
Он снова повернулся к Виннету, рядом с которым сидел теперь я, и, не переставая следить глазами за Апаначкой, вернулся на свое место. Выражение его лица при этом было таким мечтательным, что, казалось, он снова был в «снах своей юности». Подобное поведение редко встречается среди индейцев, и оно не осталось незамеченным. Не ускользнула его странность и от нас с Виннету, но мы ничем этого не показали, настолько озадачила нас эта сцена.
Лошади были отправлены на водопой и затем пастись в траве. Двое наших собрали сухого хвороста для костра, и мы разожгли его, как стемнело. Пит Холберс тут же ушел в дозор. Его должен был сменить Тресков, за ним — все остальные…
Мы сидели, расположившись большим кругом, в центре которого горел огонь. Потом мы вынули свой провиант и предложили Кольма Пуши присоединиться к нам, полагая, что у него нет вообще никакой еды.
— Мой брат ведет себя как друг Кольма, — сказал он. — Но я тоже могу дать ему мяса, оно очень сытное.
— Откуда у тебя мясо? — спросил я.
— Его помог мне добыть мой конь.
— Почему ты не привел его сюда?
— Потому что я не собирался здесь оставаться, а хотел двигаться дальше. Мой конь находится там, где для него безопасней, чем здесь.
— Ты не считаешь это место безопасным?
— Для одного человека — нет, но вас много, и вы выставили караул. Вам нечего бояться.
Я бы охотно продолжил обсуждать эту тему, но он вел себя все же как не слишком разговорчивый человек, и я отказался от дальнейших вопросов. Он спросил, куда мы движемся. Когда же узнал, что целью нашего путешествия является парк Сент-Луис, то стал еще молчаливее, чем был раньше. Это нас не поразило и не обидело. На Диком Западе по отношению к людям мало тебе знакомым надо быть еще более осторожным, чем где бы то ни было в другом месте. Только Дик Хаммердал был недоволен тем, что мы так мало узнали от странного индейца, ему не терпелось выяснить побольше, и он спросил в своей обычной, располагающей к доверию манере;
— Мой краснокожий брат слышал, что мы пришли из Канзаса. Позволено ли будет нам узнать, откуда пришел он сам?
— Кольма Пуши приходит отсюда и уходит туда. Он как ветер и может выбрать любой путь, — последовал весьма загадочный ответ.
— И куда он пойдет отсюда?
— Сюда и туда, смотря куда направится его конь.
— Well! Или сюда, или туда — какая разница! Ладно, но человек должен по крайней мере знать, куда скачет его конь? Или нет?
— Если это знает Кольма Пуши, то другим знать не обязательно.
— Ох! А для меня нельзя сделать исключение?
— Нет.
— Что ж, сказано откровенно. Однако и грубо! А ты, Пит Холберс, старый енот, этого не нахо…
Только тут он заметил, что Пита нет рядом, и проглотил последнее слово. Кольма Пуши сказал строго:
— Бледнолицый, которого зовут Хаммердал, назвал меня грубым. Но разве учтиво — желать, чтобы я открывал рот, когда я хочу держать его закрытым? Толстый человек, кажется, плохо знаком с Западом. Здесь всегда лучше, чтобы никто не знал, откуда человек идет и куда. Кто молчит о цели своего путешествия, тот не спешит к опасности, может быть, ожидающей его там. Хаммердал в его годы мог бы уже понять это.
— Спасибо, — смеясь, ответил тот, получив такую строгую отповедь. — Жаль, ужасно жаль, мистер Кольма Пуши, что вы не школьный учитель! У вас есть для этого все способности! Впрочем, я ничего дурного не имел в виду. Вы мне чрезвычайно понравились, и я буду только рад, если ваш путь совпадет с нашим. Вот почему я спросил.
— Что мой толстый белый друг не подразумевал ничего дурного, я знаю, иначе бы я вообще ничего ему не ответил. Совпадут или нет наши пути, выяснится само собой, а потом уже я решу, идти ли мне с вами вместе. Хуг!
На том эта странная беседа и закончилась. Мы собирались вставать назавтра очень рано и потому скоро легли спать. Когда Пит Холберс, которого сменил Тресков, вернулся в лагерь, все уже спали.
Как долго я спал — не знаю, но разбудили меня дикие крики. Как только я открыл глаза, то увидел на мгновение стоящего надо мной человека, который замахивался прикладом. Я не успел и пальцем пошевелить, как на меня обрушился удар, и я потерял сознание.
Любезный читатель, я знаю: ты — столь чувствительная и тонкая натура, что сможешь мне посочувствовать. Вот как это обычно бывает после подобных происшествий: человек приходит в себя и донимает, что беспечность обходится очень часто дороже всего на свете. Но и это понимание — очень смутное, ибо пострадавший от такого удара в полном смысле слова тупоголов. Сначала ее вообще не ощущаешь, живешь словно с поленом наверху, и только после того, как в ней улягутся гул и жужжание, тебе начинает казаться, что ты обладаешь вообще не головой, а просто неким наростом над туловищем, его бесполезным продолжением, которое и приняло на себя удар. То, что это продолжение и есть, собственно говоря, голова, в голову не приходит (уж простите за нечаянный каламбур).
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267 268 269 270 271 272 273 274 275 276 277 278 279 280 281 282 283 284 285 286 287 288 289 290 291 292 293 294 295 296 297 298 299 300 301 302 303 304 305 306 307 308 309 310 311 312 313 314 315 316 317 318 319 320 321 322 323 324 325 326 327 328 329 330 331 332 333 334 335 336 337 338 339 340 341 342 343 344 345 346 347 348 349 350 351 352 353 354 355 356 357 358 359 360 361 362