— Будет ли оно ей впору? — спросила сына Аннабахт.
— Будет, мама. Эта девушка такая же стройная, как и ты. И вообще она на тебя чуточку похожа,— выкрикнул Довлет убегая.
Прибежав к оврагу, Довлет спустился вниз, подошел к плачущим сестрам и молча протянул платье своей матери красивой девушке. Та удивленно взглянула на него и вдруг еще сильнее заплакала. Платье приняла от Довлета высокая густоволосая женщина.
— Возьми, бедняжка моя,— сказала она на своем наречии, которое все же было понятно Довлету.— Этот мальчик настоящий мужчина.
Взрослая женщина стала надевать на девушку платье Аннабахт поверх разорванного. Довлет отвернулся.
— И стыд у него имеется человеческий, не то что у его соплеменников,— услышал мальчик слова переодевавшей девушку женщины, отходя от пленниц.
Выходило, что стыда не было у его старшего брата и родного деда. Трудно оспорить такое, и согласиться с этим Довлет не мог. Его нежную душу раздирали терзания: оправдания своим близким мальчик не находил, а осудить их не смел...
Когда Довлет оглянулся на пленниц, то увидел, как взрослая женщина сдернула вниз с девушки ее рваное платье из-под надетого. «Ловко это у них получается,— подумал мальчик.— Доведись мне надеть штаны на штаны или рубаху на рубаху, я бы никогда не смог снять с себя нижнее, не снимая верхнего».
Довлет не ошибся: платье матери действительно пришлось впору пленнице, которая и ростом, и фигурой, и зеленоватым цветом глаз, и еще чем-то, чего еще не постиг мальчик, отдаленно походила на его мать, только пленница была много моложе...
Единственная награда, которой жаждал Довлет за свой поступок, было его желание увидеть лицо пленной девушки не в слезах. Он получил больше: когда Довлет оглянулся на пленниц в очередной раз, девушка ему благодарно улыбнулась...
Благотворная волна радости от этой улыбки, захлестнувшая душу мальчика, тут же спала, оставив в душе холодную пустоту: поднимаясь из оврага, он лицом к лицу столкнулся с Байсахатом. Довлет настолько ненавидел этого бандита, что совсем его не боялся. К счастью, к Байсахату в этот миг приблизился Гулназар-Ножовка, возвратившийся из крайней юрты ряда больших мясников, где собрались не занятые охраной пленников аламанщики.
— Байсахат-джан, Аташир-эфе все еще не явился,— сказал Гулназар.
— А мне плевать, явился он или нет. Ты мое требование знаешь: она должна стать моей!
Этот ответ головореза словно обжег Довлета, он сразу догадался, что речь идет о девушке, которой он принес платье матери.
— Может, тебе и повезет по жребию,— сказал Гулназар-Ножовка.
— А я плевал на жребий. Моя она — и все! — грозно стал наступать на него Байсахат.
— На меня-то что напираешь. Мне она ни к чему. Если даже мне на нее жребий выпадет, я тут же ее продам кому угодно,— залепетал Гулназар, пятясь от наступавшего на него дружка.— Считай, Байсахат-джан, что у нас уже два жребия для исполнения твоего желания...
— А я желаю ее взять без всякого жребия. И получу свое! — заревел Байсахат.— Если кто, не дай ему аллах такого, утянет ее от меня по жребию, тому я голову срублю и свою за то положу на плаху. Ступай и передай мои слова всем. Пускай потом не говорят, что об этом не слышали...
— Я скажу это всем, Байсахат-джан. Скажу. Но зачем говорить такое, что их взбесит. Ответь мне, мой Байсахат, чего ты за нее не пожалеешь? Они все жадные. И если увидят себе выгоду...
— Всю мою долю в добыче! — выпалил Байсахат.
— Я бегу к ним, Байсахат-джан. Я бегу. Считай, что твоя пери у тебя за пазухой,— затараторил Гулназар-Ножовка, убегая в сторону крайней юрты ряда мясников...
Обуреваемый внезапно навалившейся тревогой за судьбу прекрасной пленницы, Довлет последовал за ним. В юрту, где собрались аламанщики, мальчику удалось проникнуть свободно, и он уселся в темном углу, сразу за кошмой, закрывающей вход.
Гулназар-Ножовка был очень искушен в плетении разговоров, ведущих к достижению его цели. Усевшись на кошму в красном углу, куда его никто не приглашал, он начал издалека.
— Орлы и соколы,— громко и напыщенно обратился он к остальным аламанщикам, а Довлет подумал, что скорее тут собрались те, кого можно сравнить лишь с коршунами и ястребами.— Как говорится, когда кушаешь виноград, то и косточки попадаются,— продолжал Гулназар.— Заварили мы с вами кашу, а чем все кончится, никто не знает...
— Эхе, ты только теперь спохватился,— расхохотался рыжебородый аламанщик со шрамом через правую щеку.
— Чем закончится? — отозвался аламанщик с рябым лицом.— Чем раньше кончалось, тем и теперь кончится. Неужто у тебя зубья повыламывались?
— У Нож-овки есть раз-го-вор, вид-но, серь-езный, а вы пе-ре-биваете,— еле выдавил из себя длинную фразу аламан-щик-заика, у которого на левой руке не хватало двух пальцев.— Го-во-ри, Нож-овка.
— Ладно. Разговор у меня к вам, правда, имеется. От нашего мудрого Нури-Заики ничего не утаишь. Байсахат, по-моему, надежный парень, а? На него ведь можно положиться всегда...
— К чему ты клонишь, Ножовка? — спросил аламанщик со шрамом на правой щеке.
— Я говорю, что мы должны без всякого жребия отдать Байсахату из нашей добычи что ему понравится, соколы. Как вы на это смотрите?
В юрте поднялся шум. Никто ле ожидал подобного. Во все времена раздел добычи у аламанщиков производился только по жребию. Гулназар-Ножовка сказал правду: здесь собрались очень жадные люди. И теперь они, учуяв притязание на какую-то часть их добычи, заговорили все разом, высказывая свое недовольство, призывая в свидетели их незыблемых прав предков и обычаи...
— А что ему надобно? — задал вопрос рябой аламанщик, когда шум немного затих.
— Так вот,— спокойно продолжал гнуть свое Гулназар-Ножовка.— К примеру, есть среди наших рабынь одна девушка. Ту девушку и надо ему предложить. По-моему, Байсахат не откажется...
— А, вот оно что,— промолвил ладно скроенный крепыш, сидевший рядом с Ножовкой.— Ты говоришь, наверно, о той красивой девушке, у которой есть маленькая сестра. Нет, ту девушку без честного жребия нельзя отдавать никому, я считаю.
Собравшиеся одобрительно зашумели и закивали. «Они еще тут говорят о честности»,— возмутился про себя сидевший у выхода Довлет.
— Эхе, кажется на ту девушку засматривается немало парней,— рассмеялся рыжебородый аламанщик.
— Сколько я ни ходил в набеги, еще ни разу не встречал подобной красавицы,— отозвался рябой аламанщик.
— Ну, что вы скажете на это, орлы? — как ни в чем не бывало продолжал гнуть свое Ножовка.— Ведь и Байсахат неплохой парень. Не стоило бы его обижать, я думаю. К тому же, соколы, вы сами его знаете. Если кто его обидит, то...
— В-вон к че-му он к-кло-нит,— выдавил из себя слова беспалый заика.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111