Во дворе между скирдами сена топтались привязанные к ограде оседланные кони.
На Довлета никто не обратил внимания, и он прошел мимо этих двух юрт к оврагу.
В овраге сидели и стояли человек двадцать пленников. По их одежде и говору можно было судить, что они жители горных селений. У мужчин и юношей руки были связаны за спиной, их расположили отдельно от женщин и детей. Между двумя группами пленников расхаживали вооруженные налетчики в мохнатых папахах с нагайками в руках. Среди них были и Бай-сахат с Гулназаром-Ножовкой.
«Странно,— подумал Довлет.— Ведь они же — враги Гочмурата, а в набег отправились вместе». Мальчик знал, что его старший брат не был злопамятным. И драку с Байсахатом и Гулназаром-Ножовкой Гочмурат воспринимал лишь молодецкой забавой. Но этого нельзя сказать о двух мясниках. Оба парня были злыми и мстительными по своей натуре. Особенно они становились опасными, когда на их стороне имелось превосходство. Вот и теперь у них были самые свирепые лица, они яростно размахивали в толпе пленников своими нагайками.
— Двое из рода эфе, остальные мясники, большие и малые,— сказала какая-то женщина в толпе сельчан об участниках набега.— А имен их поганых и произносить не хочу,— добавила она.— Не желаю я рот свой грязнить их паршивыми именами.
— Так зачем же вы заявились сюда, если вы такая брезгливая? — ехидно попыталась уязвить ее вездесущая сплетница Бибпгюль.
— Я дастархан принесла несчастным,— ответила ей достойно первая женщина.— Да боюсь подойти к ним. Как бы и меня эти псы не огрели нагайкой.
— Не тревожьтесь об этом, соседка,— сказала другая женщина из толпы.— Я тоже явилась с дастарханом для этих бедолаг. Пойдемте вместе. В наших с вами семьях сыщутся достойные джигиты, которые этим собакам сумеют отомстить, если они нас обидят...
И обе сердобольные женщины спустились в овраг, вошли в круг плененных женщин и детей, развернули перед ними свои дастарханы, стали выкладывать пищу и разливать в пиалушки чай из принесенных медных кумганов.
Заметив такое проявление милосердия, Байсахат ринулся к односельчанкам с поднятой нагайкой, но его удержал за руку Гулназар-Ножовка, что-то шепнул на ухо, и тот отступил прочь. «Наверно, в семье этих добрых женщин есть кто-то, с кем опасаются связываться Байсахат и Гулназар-Ножовка»,— подумал Довлет.
Дружба между Байсахатом и старшим братом Сапарака оборвалась прямо на глазах у Довлета, причем оборвалась не из-за Гюльсенем, а совсем по другой причине. Байсахат замахнулся нагайкой на высокую пленницу с очень густыми волосами, которая по возрасту годилась бы ему в матери. Невольница даже не отшатнулась, а лишь что-то гневное произнесла на своем наречии. И тогда Байсахат ее ударил со всей свирепостью.
— Эй, Байсахат,— раздался неожиданно громкий голос проезжавшего в этот момент по краю оврага щуплого всадника.— Отныне забудь дорогу в дом Велле-Косоглазого. Больше не считай меня своим другом.
Говоря эти слова, Велле привстал в седле. Его маленькая фигура и маленький ослик, на котором он восседал, так не вязались с его гневным голосом, что Байсахат, а за ним и Гулназар-Ножовка расхохотались.
— Проезжай, Косоглазый. Проезжай от греха подальше,— процедил сквозь зубы Байсахат; он видел, что симпатия толпившихся у оврага людей была не на его стороне, а на стороне Велле, поэтому не пожелал сейчас с ним связываться.
— Я-то проеду,— с достоинством ответил Велле, пришпоривая ослика.— Но ты моих слов не забудь...
«Он и так их не забудет. Вон как сверкнул глазами вслед отъезжающему Велле,— подумал Довлет. Мальчик догадался, что теперь Велле следует ожидать зла со стороны Байсахата. Но об этом-то он имел право предупредить своего друга Сапа-рака.— И все же это хорошо, что Велле больше не считает Байсахата своим другом. Этому необузданному поганцу теперь будет труднее приблизиться к Гюльсенем»,— решил Довлет.
Мальчик вновь перевел свой взгляд на несчастных пленниц. Они уже поняли, что жительницы селения сочувствуют их бедственному положению, и с благодарностью принимали от двух добрых женщин еду. Высокая пленница с густыми волосами, которую Байсахат недавно ударил нагайкой, держалась мужественнее остальных. Она принялась помогать женщинам, которые принесли пленникам еду, кормить измученных детей.
Но внимание Довлета занимала не она. Среди пленниц была девушка лет девятнадцати, высокого роста и тонкого стана с нежными чертами лица. Во всяком случае, Довлету черты ее лица казались нежными. Еще у этой девушки были толстые косы, опускающиеся до бедер. Желание во второй раз взглянуть на эту девушку и привлекло Довлета снова к этому страшному месту. Он не знал, что с ним происходит. Такого ощущения мальчик никогда раньше не переживал. Он был уверен: прикажи ему эта девушка, и он с голыми руками, не раздумывая, бросится на Байсахата и его приспешников. Впрочем, при чем тут Байсахат? Все эти бандиты были приспешниками его родного деда, ведь он их предводитель...
Но девушка ничего Довлету не приказывала, она плакала. Рядом с ней сидела девочка лет десяти, очень на нее похожая, обещавшая тоже стать красивой, когда вырастет. Довлет и сам не заметил, как подошел к этим пленницам сестрам очень близко.
Новое платье в цветах-тюльпанах на взрослой девушке было разорвано на правом плече, она все время старалась прикрыться рукой. Под густыми черными локонами девушки блестели большие зеленоватые глаза, полные слез и ужаса. Глаза-то ее и притягивали к себе все время взгляд Довлета. Пленница с густыми волосами, уже тронутыми сединой, подходила к сестрам чаще, чем к другим. По-мужски грубоватым голосом она утешала их и часто кончиком своего платка вытирала слезы на их лицах. Горе красивой девушки увеличивали ее разорванное платье, и то, что на ее обнаженном округлом плече часто останавливались масленые взгляды вооруженных бандитов...
Осененный внезапной мыслью, Довлет сорвался с места и во весь дух припустился домой.
— Мама, дай мне свое платье,— выкрикнул он, вбежав в юрту.
— Вай, аллах! Ты разве не на пастбище? — изумленно воскликнула Аннабахт.— А с овцами кто?
— С овцами Сапарак и Евбасар, они постерегут. Дай какое-нибудь платье.
— Зачем оно тебе, сынок? — спросила мать растерянно. Врать Довлет не умел, решил сказать правду.
— Там одна девушка, из этих, кого захватили дедушка и Гочмурат, в разорванном платье, а бесстыжие аламанщики пялят на нее глаза,— выпалил мальчик одним духом.
Мать Довлета сама испытала горе плена, а потому сразу подошла к своему сундуку, откинула крышку и стала рыться в вещах. Вначале она вынула совсем старенькое платье, но потом отбросила, устыдившись, и вытащила платье почти новое, зеленого цвета, которое всегда нравилось Довлету.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111
На Довлета никто не обратил внимания, и он прошел мимо этих двух юрт к оврагу.
В овраге сидели и стояли человек двадцать пленников. По их одежде и говору можно было судить, что они жители горных селений. У мужчин и юношей руки были связаны за спиной, их расположили отдельно от женщин и детей. Между двумя группами пленников расхаживали вооруженные налетчики в мохнатых папахах с нагайками в руках. Среди них были и Бай-сахат с Гулназаром-Ножовкой.
«Странно,— подумал Довлет.— Ведь они же — враги Гочмурата, а в набег отправились вместе». Мальчик знал, что его старший брат не был злопамятным. И драку с Байсахатом и Гулназаром-Ножовкой Гочмурат воспринимал лишь молодецкой забавой. Но этого нельзя сказать о двух мясниках. Оба парня были злыми и мстительными по своей натуре. Особенно они становились опасными, когда на их стороне имелось превосходство. Вот и теперь у них были самые свирепые лица, они яростно размахивали в толпе пленников своими нагайками.
— Двое из рода эфе, остальные мясники, большие и малые,— сказала какая-то женщина в толпе сельчан об участниках набега.— А имен их поганых и произносить не хочу,— добавила она.— Не желаю я рот свой грязнить их паршивыми именами.
— Так зачем же вы заявились сюда, если вы такая брезгливая? — ехидно попыталась уязвить ее вездесущая сплетница Бибпгюль.
— Я дастархан принесла несчастным,— ответила ей достойно первая женщина.— Да боюсь подойти к ним. Как бы и меня эти псы не огрели нагайкой.
— Не тревожьтесь об этом, соседка,— сказала другая женщина из толпы.— Я тоже явилась с дастарханом для этих бедолаг. Пойдемте вместе. В наших с вами семьях сыщутся достойные джигиты, которые этим собакам сумеют отомстить, если они нас обидят...
И обе сердобольные женщины спустились в овраг, вошли в круг плененных женщин и детей, развернули перед ними свои дастарханы, стали выкладывать пищу и разливать в пиалушки чай из принесенных медных кумганов.
Заметив такое проявление милосердия, Байсахат ринулся к односельчанкам с поднятой нагайкой, но его удержал за руку Гулназар-Ножовка, что-то шепнул на ухо, и тот отступил прочь. «Наверно, в семье этих добрых женщин есть кто-то, с кем опасаются связываться Байсахат и Гулназар-Ножовка»,— подумал Довлет.
Дружба между Байсахатом и старшим братом Сапарака оборвалась прямо на глазах у Довлета, причем оборвалась не из-за Гюльсенем, а совсем по другой причине. Байсахат замахнулся нагайкой на высокую пленницу с очень густыми волосами, которая по возрасту годилась бы ему в матери. Невольница даже не отшатнулась, а лишь что-то гневное произнесла на своем наречии. И тогда Байсахат ее ударил со всей свирепостью.
— Эй, Байсахат,— раздался неожиданно громкий голос проезжавшего в этот момент по краю оврага щуплого всадника.— Отныне забудь дорогу в дом Велле-Косоглазого. Больше не считай меня своим другом.
Говоря эти слова, Велле привстал в седле. Его маленькая фигура и маленький ослик, на котором он восседал, так не вязались с его гневным голосом, что Байсахат, а за ним и Гулназар-Ножовка расхохотались.
— Проезжай, Косоглазый. Проезжай от греха подальше,— процедил сквозь зубы Байсахат; он видел, что симпатия толпившихся у оврага людей была не на его стороне, а на стороне Велле, поэтому не пожелал сейчас с ним связываться.
— Я-то проеду,— с достоинством ответил Велле, пришпоривая ослика.— Но ты моих слов не забудь...
«Он и так их не забудет. Вон как сверкнул глазами вслед отъезжающему Велле,— подумал Довлет. Мальчик догадался, что теперь Велле следует ожидать зла со стороны Байсахата. Но об этом-то он имел право предупредить своего друга Сапа-рака.— И все же это хорошо, что Велле больше не считает Байсахата своим другом. Этому необузданному поганцу теперь будет труднее приблизиться к Гюльсенем»,— решил Довлет.
Мальчик вновь перевел свой взгляд на несчастных пленниц. Они уже поняли, что жительницы селения сочувствуют их бедственному положению, и с благодарностью принимали от двух добрых женщин еду. Высокая пленница с густыми волосами, которую Байсахат недавно ударил нагайкой, держалась мужественнее остальных. Она принялась помогать женщинам, которые принесли пленникам еду, кормить измученных детей.
Но внимание Довлета занимала не она. Среди пленниц была девушка лет девятнадцати, высокого роста и тонкого стана с нежными чертами лица. Во всяком случае, Довлету черты ее лица казались нежными. Еще у этой девушки были толстые косы, опускающиеся до бедер. Желание во второй раз взглянуть на эту девушку и привлекло Довлета снова к этому страшному месту. Он не знал, что с ним происходит. Такого ощущения мальчик никогда раньше не переживал. Он был уверен: прикажи ему эта девушка, и он с голыми руками, не раздумывая, бросится на Байсахата и его приспешников. Впрочем, при чем тут Байсахат? Все эти бандиты были приспешниками его родного деда, ведь он их предводитель...
Но девушка ничего Довлету не приказывала, она плакала. Рядом с ней сидела девочка лет десяти, очень на нее похожая, обещавшая тоже стать красивой, когда вырастет. Довлет и сам не заметил, как подошел к этим пленницам сестрам очень близко.
Новое платье в цветах-тюльпанах на взрослой девушке было разорвано на правом плече, она все время старалась прикрыться рукой. Под густыми черными локонами девушки блестели большие зеленоватые глаза, полные слез и ужаса. Глаза-то ее и притягивали к себе все время взгляд Довлета. Пленница с густыми волосами, уже тронутыми сединой, подходила к сестрам чаще, чем к другим. По-мужски грубоватым голосом она утешала их и часто кончиком своего платка вытирала слезы на их лицах. Горе красивой девушки увеличивали ее разорванное платье, и то, что на ее обнаженном округлом плече часто останавливались масленые взгляды вооруженных бандитов...
Осененный внезапной мыслью, Довлет сорвался с места и во весь дух припустился домой.
— Мама, дай мне свое платье,— выкрикнул он, вбежав в юрту.
— Вай, аллах! Ты разве не на пастбище? — изумленно воскликнула Аннабахт.— А с овцами кто?
— С овцами Сапарак и Евбасар, они постерегут. Дай какое-нибудь платье.
— Зачем оно тебе, сынок? — спросила мать растерянно. Врать Довлет не умел, решил сказать правду.
— Там одна девушка, из этих, кого захватили дедушка и Гочмурат, в разорванном платье, а бесстыжие аламанщики пялят на нее глаза,— выпалил мальчик одним духом.
Мать Довлета сама испытала горе плена, а потому сразу подошла к своему сундуку, откинула крышку и стала рыться в вещах. Вначале она вынула совсем старенькое платье, но потом отбросила, устыдившись, и вытащила платье почти новое, зеленого цвета, которое всегда нравилось Довлету.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111