Все глядели на новых коней, но по-разному: Аннабахт и Огулсабыр — с разделяемой обеими тревогой, Джахансолтан и вся детвора — с превеликой радостью...
Прочитав во взгляде Аннабахт немой укор, Аташир-эфе вновь отвел взгляд.
— Эй, Дове, хватит с тебя удовольствия. Уступи-ка местечко своим братьям и сестрам,— приказал он.
Детвора облепила Аташира-эфе и Гочмурата с радостными криками и визгом. Дед и старший брат подхватывали малышню и усаживали на лошадей. Джахансолтан держала на руках своего младшего сына Атавчика, дед забрал и его, не считаясь с испугом женщины, усадил на черного жеребца между Кема-лом и Айшой.
— Деда, посади Евбасара сюда,— попросил Кемал.
— Евбасару нельзя к вам, он большой...
Умный пес, поняв, что говорят о нем, отошел и уселся у ног Аннабахт. Аннабахт никогда не ласкала собаку, не кидала куски и кости, отдавала детям, чтобы те завоевывали расположение пса, но Евбасар больше всех уважал именно ее, подчинялся тут же не только голосу этой женщины, но и взгляду...
— На, катай своих братишек и сестренок,— вручил Аташир-эфе Довлету повод вороного коня.
Вторую лошадь вел в поводу Гочмурат. Раз восемь они обвели коней с восседавшей на них детворой вокруг юрт семьи, пока дед им не крикнул: «Хватит».
Столь велик был авторитет деда, что малыши, хотя многим еще хотелось кататься, без единого слова попрыгали на землю, а самых младших Гочмурат с Довлетом поснимали своими руками.
Старшая дочь соседки Огулсабыр, почти взрослая девушка Айджерен, в двух высушенных тыквах принесла воду.
— Деда,— обратилась она к Аташиру-эфе,— в конюшнях давно не стояли лошади, там пыльно. Можно я полью полы?
— Полей, красавица, полей,— приветливо ответил Аташир-эфе.— Кони любят доброе к ним отношение.
— А разве они что-то понимают?
— Все понимают, внучка. Среди коней глупые встречаются пореже, чем среди людей...
Даже в моменты плохого настроения Аташир-эфе никогда не бывал груб с соседкой Огулсабыр и ее дочерью, а уж когда он радовался, то в общении с ними бывал особенно мягок. В семье Довлета давно привыкли, что дочь соседки, как и всех детей сына Сердара, старик называл внучкой, хотя она не приходилась ему даже и дальней родственницей. Дед никогда не вникал, чем кормят его внуков, но часто посылал Аннабахт узнать, есть ли пища в юрте соседки Огулсабыр, и никогда не отпускал невестку с пустыми руками: то часть барана заставит прихватить, то полмешка муки. В селении многие роды имели опекаемых соседей, но относились покровители к таким людям как к низшим. Аташир-эфе всегда был почтителен с соседкой Огулсабыр и ее дочерью, приучил так же относиться к ним и всю семью. «Беда это,— часто говорил своим Аташир-эфе,— когда в юрте нет мужчины, нет защитника.— И тут же приказывал: — Эй, Дове, снеси-ка сестренке Айджерен пригоршню изюма».
Полив полы в конюшне, Айджерен с пустыми тыквами вышла во двор.
— Видишь, кони машут головами? Это они благодарят тебя за заботу,— сказал Аташир-эфе.
— Всегда вы, деда, что-нибудь придумаете.
— Не веришь? Тогда взгляни на них: огонь — не кони, а тебе покорны будут. На, заведи их в конюшню.
Девушка неуверенно приблизилась к лошадям и тоненькой рукой взяла у Аташира-эфе поводья. Спокойно кони пошли за Айджерен.
— Чего глядите? — сказал дед Гочмурату и Довлету.— И дракон не сочтет за стыд ей повиноваться. Силу в людях лошади лишь признают, а любят ласку...
Один за другим тянулись дни. Вестей об ушедшем в поход войске текинцев все не приходило. Довлет набирался сил у Санджара-Палвана и меткости у Палата-Меткого. А во многих дворах оставшиеся в селении готовили для чего-то коней и сбрую, точили сабли и кинжалы, отливали пули...
Глава седьмая
СТЫЧКА С МЯСНИКАМИ...
Молла Абдурахман не раз говорил своим ученикам, что в их народе, хотя он ныне и разобщен, живет естественное для всех людей стремление к объединению. В пример он приводил их селение, где вместе поселилось множество родов. Он говорил еще, что между всеми родами в разные времена случались распри, были они даже и кровавыми, а вот живут же теперь они вместе и стремятся ладить меж собой, ибо понимают люди: роды в их селении составляют один народ — туркменов. Слова учителя запомнил Довлет, старался ладить с мальчишками любых родов. Не получалось у него приятельских отношений только со сверстниками из рода мясников. А вскоре мальчик подметил, что не у него одного не получается с ними дружбы. Мясники, большие и малые, хотя они и заносились одни перед другими, легко объединялись против всех остальных. Нельзя было полагаться на дружбу с мясниками и взрослым людям. Довлет был сам свидетелем, как вел себя Байсахат в гостях у Велле-Косоглазого...
Все семьи рода эфе выпасали своих овец в общем стаде, каждая семья для этого выставляла от себя чабана, мужчину или взрослого парня. Сейчас была очередь пасти стадо рода Гочмурата.
Когда солнце, подобно начавшему остывать металлу в кузнице мастера Ягмура, покраснело и краями диска коснулось горизонта, Гочмурат, от которого уже забрали своих барашков все родственники, пригнал домой остаток стада — отару своей семьи. Довлет насторожился, он услышал, что сегодня его старший брат покрикивает на животных громче и злее, чем обычно. Когда же Гочмурат стал загонять овец в хлев, то даже пару раз ругнулся громко матом. Вообще-то он, как большинство крепышей, имел характер спокойный... И вдруг мальчик увидел, что левая рука Гочмурата завязана платком, сквозь который проступила кровь.
— Эгей, парень, пускай овечек Довлетик загонит,— крикнула старшему сыну появившаяся из юрты Аннабахт.— А ты иди ужинать.
— Куда он денется, твой ужин,— грубо ответил Гочмурат матери и пнул зазевавшуюся овцу.
Довлет, выхватив из правой руки брата пастушью палку, метнулся к овцам и быстро водворил их на место ночлега в хлев.
— Эй, парень, откуда у тебя кровь? — вскричала Аннабахт, увидев перевязанную руку сына.— Не волков ли ты встретил? — Ага, на двух ногах... — Вай! Горе мне,— вскричала мать.— Что ты натворил, непутевый. Иди скорее в дом...
— Отстань ты от меня, рабыня,— заорал Гочмурат на мать.— Сама ступай в свой дом...
На крики вышел из юрты Аташир-эфе, сурово посмотрел на старшего внука.
— Рабыней твоя мать была кому-то, но не тебе,— сказал он грозно.— А ты, женщина, уймись. Если из него выйдет капля крови, дух испустит он, что ли?..
Аннабахт метнулась в юрту, схватила кумган с водой, поставила его на огонь, стала собирать чистые тряпки, отыскивая, чем перевязать руку сына...
— Кого побил? — спросил во дворе дед старшего внука.
— Двух мясников. Они давно на меня зубы точили. И вот нарвались...
— Все потому, что власть у мясников захватывают не самые умные, а самые злые,— сказал Аташир-эфе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111
Прочитав во взгляде Аннабахт немой укор, Аташир-эфе вновь отвел взгляд.
— Эй, Дове, хватит с тебя удовольствия. Уступи-ка местечко своим братьям и сестрам,— приказал он.
Детвора облепила Аташира-эфе и Гочмурата с радостными криками и визгом. Дед и старший брат подхватывали малышню и усаживали на лошадей. Джахансолтан держала на руках своего младшего сына Атавчика, дед забрал и его, не считаясь с испугом женщины, усадил на черного жеребца между Кема-лом и Айшой.
— Деда, посади Евбасара сюда,— попросил Кемал.
— Евбасару нельзя к вам, он большой...
Умный пес, поняв, что говорят о нем, отошел и уселся у ног Аннабахт. Аннабахт никогда не ласкала собаку, не кидала куски и кости, отдавала детям, чтобы те завоевывали расположение пса, но Евбасар больше всех уважал именно ее, подчинялся тут же не только голосу этой женщины, но и взгляду...
— На, катай своих братишек и сестренок,— вручил Аташир-эфе Довлету повод вороного коня.
Вторую лошадь вел в поводу Гочмурат. Раз восемь они обвели коней с восседавшей на них детворой вокруг юрт семьи, пока дед им не крикнул: «Хватит».
Столь велик был авторитет деда, что малыши, хотя многим еще хотелось кататься, без единого слова попрыгали на землю, а самых младших Гочмурат с Довлетом поснимали своими руками.
Старшая дочь соседки Огулсабыр, почти взрослая девушка Айджерен, в двух высушенных тыквах принесла воду.
— Деда,— обратилась она к Аташиру-эфе,— в конюшнях давно не стояли лошади, там пыльно. Можно я полью полы?
— Полей, красавица, полей,— приветливо ответил Аташир-эфе.— Кони любят доброе к ним отношение.
— А разве они что-то понимают?
— Все понимают, внучка. Среди коней глупые встречаются пореже, чем среди людей...
Даже в моменты плохого настроения Аташир-эфе никогда не бывал груб с соседкой Огулсабыр и ее дочерью, а уж когда он радовался, то в общении с ними бывал особенно мягок. В семье Довлета давно привыкли, что дочь соседки, как и всех детей сына Сердара, старик называл внучкой, хотя она не приходилась ему даже и дальней родственницей. Дед никогда не вникал, чем кормят его внуков, но часто посылал Аннабахт узнать, есть ли пища в юрте соседки Огулсабыр, и никогда не отпускал невестку с пустыми руками: то часть барана заставит прихватить, то полмешка муки. В селении многие роды имели опекаемых соседей, но относились покровители к таким людям как к низшим. Аташир-эфе всегда был почтителен с соседкой Огулсабыр и ее дочерью, приучил так же относиться к ним и всю семью. «Беда это,— часто говорил своим Аташир-эфе,— когда в юрте нет мужчины, нет защитника.— И тут же приказывал: — Эй, Дове, снеси-ка сестренке Айджерен пригоршню изюма».
Полив полы в конюшне, Айджерен с пустыми тыквами вышла во двор.
— Видишь, кони машут головами? Это они благодарят тебя за заботу,— сказал Аташир-эфе.
— Всегда вы, деда, что-нибудь придумаете.
— Не веришь? Тогда взгляни на них: огонь — не кони, а тебе покорны будут. На, заведи их в конюшню.
Девушка неуверенно приблизилась к лошадям и тоненькой рукой взяла у Аташира-эфе поводья. Спокойно кони пошли за Айджерен.
— Чего глядите? — сказал дед Гочмурату и Довлету.— И дракон не сочтет за стыд ей повиноваться. Силу в людях лошади лишь признают, а любят ласку...
Один за другим тянулись дни. Вестей об ушедшем в поход войске текинцев все не приходило. Довлет набирался сил у Санджара-Палвана и меткости у Палата-Меткого. А во многих дворах оставшиеся в селении готовили для чего-то коней и сбрую, точили сабли и кинжалы, отливали пули...
Глава седьмая
СТЫЧКА С МЯСНИКАМИ...
Молла Абдурахман не раз говорил своим ученикам, что в их народе, хотя он ныне и разобщен, живет естественное для всех людей стремление к объединению. В пример он приводил их селение, где вместе поселилось множество родов. Он говорил еще, что между всеми родами в разные времена случались распри, были они даже и кровавыми, а вот живут же теперь они вместе и стремятся ладить меж собой, ибо понимают люди: роды в их селении составляют один народ — туркменов. Слова учителя запомнил Довлет, старался ладить с мальчишками любых родов. Не получалось у него приятельских отношений только со сверстниками из рода мясников. А вскоре мальчик подметил, что не у него одного не получается с ними дружбы. Мясники, большие и малые, хотя они и заносились одни перед другими, легко объединялись против всех остальных. Нельзя было полагаться на дружбу с мясниками и взрослым людям. Довлет был сам свидетелем, как вел себя Байсахат в гостях у Велле-Косоглазого...
Все семьи рода эфе выпасали своих овец в общем стаде, каждая семья для этого выставляла от себя чабана, мужчину или взрослого парня. Сейчас была очередь пасти стадо рода Гочмурата.
Когда солнце, подобно начавшему остывать металлу в кузнице мастера Ягмура, покраснело и краями диска коснулось горизонта, Гочмурат, от которого уже забрали своих барашков все родственники, пригнал домой остаток стада — отару своей семьи. Довлет насторожился, он услышал, что сегодня его старший брат покрикивает на животных громче и злее, чем обычно. Когда же Гочмурат стал загонять овец в хлев, то даже пару раз ругнулся громко матом. Вообще-то он, как большинство крепышей, имел характер спокойный... И вдруг мальчик увидел, что левая рука Гочмурата завязана платком, сквозь который проступила кровь.
— Эгей, парень, пускай овечек Довлетик загонит,— крикнула старшему сыну появившаяся из юрты Аннабахт.— А ты иди ужинать.
— Куда он денется, твой ужин,— грубо ответил Гочмурат матери и пнул зазевавшуюся овцу.
Довлет, выхватив из правой руки брата пастушью палку, метнулся к овцам и быстро водворил их на место ночлега в хлев.
— Эй, парень, откуда у тебя кровь? — вскричала Аннабахт, увидев перевязанную руку сына.— Не волков ли ты встретил? — Ага, на двух ногах... — Вай! Горе мне,— вскричала мать.— Что ты натворил, непутевый. Иди скорее в дом...
— Отстань ты от меня, рабыня,— заорал Гочмурат на мать.— Сама ступай в свой дом...
На крики вышел из юрты Аташир-эфе, сурово посмотрел на старшего внука.
— Рабыней твоя мать была кому-то, но не тебе,— сказал он грозно.— А ты, женщина, уймись. Если из него выйдет капля крови, дух испустит он, что ли?..
Аннабахт метнулась в юрту, схватила кумган с водой, поставила его на огонь, стала собирать чистые тряпки, отыскивая, чем перевязать руку сына...
— Кого побил? — спросил во дворе дед старшего внука.
— Двух мясников. Они давно на меня зубы точили. И вот нарвались...
— Все потому, что власть у мясников захватывают не самые умные, а самые злые,— сказал Аташир-эфе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111