Жене казалось, что собственная болтовня весьма увлекла Колокольню. Но как только тетя Тося прижала палец к губам, он тотчас вскочил со стула и помчался в четвертую.
Василь Максимович лежал теперь на спине: выпрямился-таки. Но состояние его было скверное — он задыхался.
И снова понадобились кислород и камфора...
Наконец у Василя Максимовича задрожали веки. Но глаза открылись не сразу: для этого ему понадобилось собрать остатки своих сил. Но у всех, кто приходит в себя,, взгляд сначала отсутствующий. А у Черемашко он был удивленный, в глазах ни страха, ни даже беспокойства. Он медленно оглядел палату и прошептал:
— А где же... Или тут никого не было?
Женя ответила:
«— Все в порядке, Василь Максимович.
— Это... само собой...— согласился тот.— Но...— Он облегченно вздохнул.— Мне, должно быть, приснилось... Я будто из водоворота выплыл...
Черемашко говорил еле слышно. Женя наклонилась к нему. Ковалишин тем временем прижал свое ухо к его животу.
— Помолчите, пожалуйста, оба,— буркнул он.— Надо же выяснить, почему забастовал у вас желудок.
Да, умения разговаривать с больными он не приобрел. Сказал больному лишнее и стал поспешно его успокаивать:
— Знаете, Сергей Антонович будет очень доволен вами.
— А вами? — спросил больной.
Вадик сделал вид, что не услышал его.
— А профессор за вас похвалит нас обоих,— прихвастнул Вадик.
Но слишком тревожным был его взгляд, и он никак не мог отвести его от живота Василя Максимовича.
— Очень рад,— кивнул Василь Максимович, и что-то похожее на ироническую улыбку промелькнуло в его глазах.— Приложу все силы... чтобы вас... похвалили...
Говорил он еле слышно. Но на Женю посмотрел так, будто ждал от нее ответной улыбки.
Женя отступила, чтобы субординатор не видел ее лица. Да и Черемашко не следует слишком присматриваться к ней. Очень уж неспокойно ей стало. Не больше трех часов прошло, как привезли сюда этого симпатичного человека, а как он за это время изменился! Если так будет продолжаться, переживет ли Василь Максимович завтрашнюю ночь?
Немного отдышавшись, Черемашко снова обратился к Ковалишину:
— У меня один вопрос...
— О, вопросов у вас наверняка больше,— бодро подхватил Вадик.— Но ответы^ получите только днем. Вот посмотрим вас завтра...
Глаза Черемашко хитро прищурились. Но голову он повернул к Жене.
— Далеко пойдет парень. Наперед каждую мою мысль видит... Только я... я не о своей болезни.
Не слушая его, Вадик сказал:
— А пока что мы пополним ваши кровяные запасы.-— Он выразительно посмотрел на Женю и лишь после этого обратился к больному с ненужными разъяснениями: —» У вашего брата круг интересов весьма ограничен: что у меня, не опасно ли это, долго ли я здесь пролежу, будут ли меня оперировать — вот и все. Но ответам нашим вы редко верите... Нет, сегодня вам никто ничего не скажет.
Вот осмотрит вас наш профессор со всем своим синклитом, сделают вам все анализы, просветят рентгеном, снимут электрокардиограмму — тогда и спрашивайте. Исследования у нас продолжаются дольше, чем лечение. Имейте это в виду и понапрасну не нервничайте...
Для переливания все готово, пора посылать тетю Тосю к Марии Степановне за кровью. Но Жена не знала, как остановить Ковалишина. Столько лишнего наговорил этот болтун.
Когда Ковалишин умолк, Василь Максимович прошептал:
— Об этом дежурный врач рассказал мне лучше... Я о другом... Утром кто-нибудь из моих... придет обо мне справиться... До зарезу мне надо с ним повидаться... Пустят его ко мне?
Если бы Вадим Григорьевич догадался посмотреть на Женю, понял бы, почему она прикусила губу. И ответил бы человеку как надо. А он заботливо поправил на Черемашко одеяло и решил удивить его своей уступчивостью:
— Постараюсь. Похлопочу перед Сергеем Антоновичем. Разрешать свидания в будни может только дежурный врач.
Черемашко приоткрыл глаза:
— Разрешит, как вы думаете?
Ковалишин решительно заявил:
— Я на его месте не возражал бы.
Женя еще сильнее прикусила губу.
Черемашко — откуда и силы взялись — порывисто повернулся к слишком доброму субординатору, и каким пристальным стал у него взгляд!
Женя не утерпела:
— А я на месте Сергея Антоновича отговорила бы Василя Максимовича от свидания. Ведь когда к только что принятому в клинику больному приглашают близких, как по-вашему, Василь Максимович, что они подумают? Только одно: вы хотите взглянуть на них в последний раз, попрощаться с ними. Или именно этого вы и хотите?
Это было недопустимым нарушением медицинской субординации. Но медсестра даже взглядом не попросила у будущего ординатора извинения. И не смутилась, когда Вадик возмущенно повернулся к ней,
К счастью, он не сразу нашел слова, какими можно было бы осадить медсестру. А пока он их искал, кое-что, кажется, понял и смущенно сказал больному:
— Об этом мы с вами не подумали. В семейных тонкостях женщины разбираются лучше нас с вами. Если такие опасения возникнут и у дежурного врача... Лучше вы сами с ним поговорите.— Он вдруг оживился: —А мы сейчас поможем вам собраться и с мыслями, и с силами... Первым долгом переоборудуем вам постель. Лежать вам будет намного удобнее. Затем добавим вам крови... Знали бы вы только, что это за кровь! Восемнадцатилетняя! Голубоглазая! Золотоволосая! Волшебнее не бывает.
— Неужели ее кровь? — Василь Максимович указал взглядом на Женю.— А ведь она еще и умница...
Ковалишин наконец понял. Он бросил в сторону Жени взгляд, который испепелил бы ее, если бы она его заметила. Но Женя вместе с няней начала бесшумно взбивать подушки, свертывать одеяла в валики.
И вот уже не лежит, а полусидит на своей койке Василь Максимович. Уже растаяла у него под языком крупинка нитроглицерина. На высоком стояке опустела ампула с «голубоглазой» кровью.
— Ну вот,— перевел дух Вадим Григорьевич.— И почему бы вам теперь не подремать?
Больной пошевелил головой, укладывая ее поудобнее. Глаза его закрылись...
Снова на страже вблизи палаты осталась только тетя Тося.
Женя пошла к своему столику.
Усталости она не чувствовала. Если бы пугливый Друзь не вызвал сюда своего помощника, она не отошла бы от Василя Максимовича. Словом бы с ним не обмолвилась, но Черемашко поверил бы в свое выздоровление...
Ковалишин на цыпочках прошелся по коридору. Руки заложил за спину, брови то надвигались на глаза, то высоко взбирались на лоб — Колокольня напряженно о чем-то думал.
Подойдя к столику, он не сел, а встал, покачиваясь, перед Женей.
— Как по-вашему, о чем думал мой патрон, помещая этого Черемашко в нашу палату?
Нет, Женя никогда не поймет, чем Колокольня привлек к себе совсем не мягкое сердце Сергея Антоновича.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41