,
И все хорошее, что было сказано кем-нибудь о Друзе, отбрасывала — она была весьма последовательна в своих взглядах и чувствах.
Вот только — чем больше думала она о Сергее Антоновиче, тем меньше понимала, чем этот неинтересный человек мог привлечь умную и талантливую Татьяну Федоровну.
Перед тем как лечь, Федор Ипполитович долго ходил взад и вперед по кабинету.
Таких отвратительных суток в его жизни, кажется, не случалось. Во всяком случае, никогда еще неприятности не сыпались на него столь непрерывно: ни одной светлой минуты за последние тридцать часов!
Субботний вечер и воскресенье были испорчены вконец. Даже Татьянины разглагольствования, даже принесенная ею газета ничего не смогли прибавить к раздражению ученого мужа.
Короче говоря, очередная бессонница была ему обеспечена.
Хорошо еще, что дочь не весь характер унаследовала от матери: она ни в чем не упрекает, а только сомневается— и стелет мягко, и спать не твердо. Ольга — та, как говорится, на битое стекло или на раскаленные угли заставляла его ложиться. А упреки дочери в одно ухо входят, а в другое немедленно выходят. Да и что достойное внимания она может сказать? Что у ее отца и у Юлиана Струмилло бесчисленное множество врагов? Так чего-чего, а этого добра у каждого талантливого человека как у хорошей овцы шерсти...
Захотелось ей, видите ли, прийти отцу на помощь. А какая помощь ему нужна — не знает. Не в состоянии понять, что и выдающийся артист, и знаменитый ученый с детства привыкли обходиться без посторонней помощи. Не с них, а с их недоброжелателей всякий раз летят пух и перья. И всегда будут лететь!.. Ну, а если Татьяне захотелось взять пример с братца?.. Федор Ипполитович криво усмехнулся: где уж ей! Игорь хоть в хирургии что- то смыслит...
Итак, неприятности начались еще вчера.
Андрей Петрович Каранда и Федор Ипполитович Шостенко, директор института и его заместитель по научной части, в субботу вечером должны были выехать в Запарино на охоту. Мечтали они об этой поездке с середины декабря. Но только на этой неделе удалось наконец преодолеть все препятствия. Совершенно нерушимой стала дружба между Федором Ипполитовичем и Андреем Петровичем. На протяжении января они ни разу не поспорили, друг друга ни в чем не обвинили, даже от замечаний воздерживались. Правда, вообще стычки происходили между ними не часто. И еще — за последние две недели в клинику не поступил ни один тяжелобольной.
И вдруг настала оттепель. Да какая! В четверг вечером пошел дождь. В пятницу и субботу все поплыло и без дождя. Снега как не бывало. А туман такой разлегся, что не стало видно противоположной стороны улицы.
Федор Ипполитович и Андрей Петрович пренебрегли бы этим, но институтский шофер Ленька стал возражать: «Победа», мол, до Запарина в такую слякоть не пробьется, застрянет в степи. Даже то, что первого февраля, то есть в ближайшую среду, зимней охоте наступит конец, на этого труса не повлияло.
Представить, что делалось в душах директора и его заместителя, когда они уезжали из института домой, сумел бы и не весьма тонкий психолог: слишком уж красноречиво оба молчали, даже глаз не поднимали друг на друга.
Ни разу за всю зиму не выстрелить — бывает ли на свете большая беда?
И раздражение, которому профессор Шостенко так
долго не давал воли, возжаждало немедленного выхода.
Когда «Победа» остановилась у дома Федора Ипполитовича, он вышел не сразу. Сначала вспомнил о том, что ни в декабре, ни в январе не было у него ни одного выходного дня. Потом посыпались такие красочные, свойственные лишь мужскому разговору выражения, что от них у юного Лени порозовели уши.
Окончательно разгорячившись, Федор Ипполитович заявил, что из-за сборов на охоту и он и директор забыли о завтрашнем дне института. Скоро полгода мёрзнет, как Министерство здравоохранения постановило заменить морально изношенное оборудование кабинетов и лабораторий на новейшее, построить отдельный клинический корпус и выделило на все это крупные ассигнования. Почему же ни в одной лаборатории до сих пор нет ни одного современного прибора? Почему на строительной площадке земляные работы еще не начаты? И почему уважаемый Андрей Петрович ничего не предпринимает? Если и дальше будет так продолжаться, то придется напомнить, что его, профессора Шостенко, слова не горох, а роль непробиваемой стенки для этого гороха директору научно-исследовательского института не к лицу!
Провозглашая эту неожиданную для себя и расцвеченную многими риторическими фигурами речь, Федор Ипполитович все время держался за ручку двери, чтобы, сказав последнее слово, сразу величественно выйти из машины. Директор должен на всю жизнь запомнить, что вес члена-корреспондента Академии медицинских наук, заслуженного деятеля науки, доктора медицины и профессора Шостенко в институте намного больше, чем вес какого-то там без году неделя кандидата наук Каранды, пусть он трижды будет директором.
Андрей Петрович добродушно прищурил глаза.
— На деловые споры, дорогой Федор Ипполитович, нам с вами хватит понедельников, вторников и прочих рабочих дней. А сегодня и завтра конец трудовой недели. Он у нас и так испорчен.— И Андрей Петрович протянул своему старшему по годам и более заслуженному заместителю руку.— До свидания.
При этих словах Федор Ипполитович вскипел еще больше.
Он знал цену директорскому добродушию.
В понедельник на утренней пятиминутке, хотя это время принадлежало только клинике, Каранда найдет повод подчеркнуто эпическим тоном в который уже раз напомнить: на прошлогоднем Всесоюзном съезде хирургов институт был представлен лишь тремя докладами, причем один из них принадлежал самому Федору Ипполитовичу. Ни один из докладов не был прочитан даже на секциях. К сожалению, этого надо было ждать. Если сравнить доклады и сообщения о гипотермических операциях, о том, как нож хирурга проникает сейчас в легкие, пищевод, в самое сердце человека (об этом говорили не только представители московских или ленинградских институтов и кафедр), — если сравнить это с тем, что сделано научно-исследовательским коллективом, который возглавляет Федор Ипполитович Шостенко, то нельзя подумать, что коллектив этот работает в одном из наиболее индустриальных и культурных центров страны, в городе с миллионным населением, со значительными революционными и научными традициями, в городе, где университет и медицинский институт недавно праздновали стопятидесятилетние юбилеи. Кто-то в кулуарах поинтересовался: неужели авторы этих трех докладов поставили перед собой парадоксальную задачу — доказать, что научная провинция сохранилась в нашей стране спустя тридцать восемь лет после Октябрьской революции?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41
И все хорошее, что было сказано кем-нибудь о Друзе, отбрасывала — она была весьма последовательна в своих взглядах и чувствах.
Вот только — чем больше думала она о Сергее Антоновиче, тем меньше понимала, чем этот неинтересный человек мог привлечь умную и талантливую Татьяну Федоровну.
Перед тем как лечь, Федор Ипполитович долго ходил взад и вперед по кабинету.
Таких отвратительных суток в его жизни, кажется, не случалось. Во всяком случае, никогда еще неприятности не сыпались на него столь непрерывно: ни одной светлой минуты за последние тридцать часов!
Субботний вечер и воскресенье были испорчены вконец. Даже Татьянины разглагольствования, даже принесенная ею газета ничего не смогли прибавить к раздражению ученого мужа.
Короче говоря, очередная бессонница была ему обеспечена.
Хорошо еще, что дочь не весь характер унаследовала от матери: она ни в чем не упрекает, а только сомневается— и стелет мягко, и спать не твердо. Ольга — та, как говорится, на битое стекло или на раскаленные угли заставляла его ложиться. А упреки дочери в одно ухо входят, а в другое немедленно выходят. Да и что достойное внимания она может сказать? Что у ее отца и у Юлиана Струмилло бесчисленное множество врагов? Так чего-чего, а этого добра у каждого талантливого человека как у хорошей овцы шерсти...
Захотелось ей, видите ли, прийти отцу на помощь. А какая помощь ему нужна — не знает. Не в состоянии понять, что и выдающийся артист, и знаменитый ученый с детства привыкли обходиться без посторонней помощи. Не с них, а с их недоброжелателей всякий раз летят пух и перья. И всегда будут лететь!.. Ну, а если Татьяне захотелось взять пример с братца?.. Федор Ипполитович криво усмехнулся: где уж ей! Игорь хоть в хирургии что- то смыслит...
Итак, неприятности начались еще вчера.
Андрей Петрович Каранда и Федор Ипполитович Шостенко, директор института и его заместитель по научной части, в субботу вечером должны были выехать в Запарино на охоту. Мечтали они об этой поездке с середины декабря. Но только на этой неделе удалось наконец преодолеть все препятствия. Совершенно нерушимой стала дружба между Федором Ипполитовичем и Андреем Петровичем. На протяжении января они ни разу не поспорили, друг друга ни в чем не обвинили, даже от замечаний воздерживались. Правда, вообще стычки происходили между ними не часто. И еще — за последние две недели в клинику не поступил ни один тяжелобольной.
И вдруг настала оттепель. Да какая! В четверг вечером пошел дождь. В пятницу и субботу все поплыло и без дождя. Снега как не бывало. А туман такой разлегся, что не стало видно противоположной стороны улицы.
Федор Ипполитович и Андрей Петрович пренебрегли бы этим, но институтский шофер Ленька стал возражать: «Победа», мол, до Запарина в такую слякоть не пробьется, застрянет в степи. Даже то, что первого февраля, то есть в ближайшую среду, зимней охоте наступит конец, на этого труса не повлияло.
Представить, что делалось в душах директора и его заместителя, когда они уезжали из института домой, сумел бы и не весьма тонкий психолог: слишком уж красноречиво оба молчали, даже глаз не поднимали друг на друга.
Ни разу за всю зиму не выстрелить — бывает ли на свете большая беда?
И раздражение, которому профессор Шостенко так
долго не давал воли, возжаждало немедленного выхода.
Когда «Победа» остановилась у дома Федора Ипполитовича, он вышел не сразу. Сначала вспомнил о том, что ни в декабре, ни в январе не было у него ни одного выходного дня. Потом посыпались такие красочные, свойственные лишь мужскому разговору выражения, что от них у юного Лени порозовели уши.
Окончательно разгорячившись, Федор Ипполитович заявил, что из-за сборов на охоту и он и директор забыли о завтрашнем дне института. Скоро полгода мёрзнет, как Министерство здравоохранения постановило заменить морально изношенное оборудование кабинетов и лабораторий на новейшее, построить отдельный клинический корпус и выделило на все это крупные ассигнования. Почему же ни в одной лаборатории до сих пор нет ни одного современного прибора? Почему на строительной площадке земляные работы еще не начаты? И почему уважаемый Андрей Петрович ничего не предпринимает? Если и дальше будет так продолжаться, то придется напомнить, что его, профессора Шостенко, слова не горох, а роль непробиваемой стенки для этого гороха директору научно-исследовательского института не к лицу!
Провозглашая эту неожиданную для себя и расцвеченную многими риторическими фигурами речь, Федор Ипполитович все время держался за ручку двери, чтобы, сказав последнее слово, сразу величественно выйти из машины. Директор должен на всю жизнь запомнить, что вес члена-корреспондента Академии медицинских наук, заслуженного деятеля науки, доктора медицины и профессора Шостенко в институте намного больше, чем вес какого-то там без году неделя кандидата наук Каранды, пусть он трижды будет директором.
Андрей Петрович добродушно прищурил глаза.
— На деловые споры, дорогой Федор Ипполитович, нам с вами хватит понедельников, вторников и прочих рабочих дней. А сегодня и завтра конец трудовой недели. Он у нас и так испорчен.— И Андрей Петрович протянул своему старшему по годам и более заслуженному заместителю руку.— До свидания.
При этих словах Федор Ипполитович вскипел еще больше.
Он знал цену директорскому добродушию.
В понедельник на утренней пятиминутке, хотя это время принадлежало только клинике, Каранда найдет повод подчеркнуто эпическим тоном в который уже раз напомнить: на прошлогоднем Всесоюзном съезде хирургов институт был представлен лишь тремя докладами, причем один из них принадлежал самому Федору Ипполитовичу. Ни один из докладов не был прочитан даже на секциях. К сожалению, этого надо было ждать. Если сравнить доклады и сообщения о гипотермических операциях, о том, как нож хирурга проникает сейчас в легкие, пищевод, в самое сердце человека (об этом говорили не только представители московских или ленинградских институтов и кафедр), — если сравнить это с тем, что сделано научно-исследовательским коллективом, который возглавляет Федор Ипполитович Шостенко, то нельзя подумать, что коллектив этот работает в одном из наиболее индустриальных и культурных центров страны, в городе с миллионным населением, со значительными революционными и научными традициями, в городе, где университет и медицинский институт недавно праздновали стопятидесятилетние юбилеи. Кто-то в кулуарах поинтересовался: неужели авторы этих трех докладов поставили перед собой парадоксальную задачу — доказать, что научная провинция сохранилась в нашей стране спустя тридцать восемь лет после Октябрьской революции?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41