И без обстоятельного анамнеза. Ради последнего я и приехал.
— Спасибо,— сдержанно ответил Друзь,
— Не лишними, я думаю, будут и общие сведения о Василе Максимовиче... Семейство у него — он сам, жена, трое сыновей, две дочери, невестка, внуки. Сам он прожил пятьдесят один год. Ни родные, ни соседи не помнят, чтобы он болел хотя бы насморком. И я знаю его около двадцати лет: необычайного здоровья человек. И вдруг...— Павло Иванович широко развел руками.— Три недели пролежал дома, теперь вот к вам привезли... Что у них дома творится... Никто не ляжет, пока не вернется Мишко... Так разрешите ему посидеть в передней до конца процедуры. Потом он собственными глазами убедится, что ваше вмешательство принесло его отцу только пользу, что в вашей клинике он выздоровеет быстрее, чем дома. После этого он и я попрощаемся и с вами, и с Василем Максимовичем.— Павло Иванович подошел к больному.— Не возражаете, дорогой друг?
Больной кивнул ему, но переглянулся с Друзем. И снова тот заметил в его глазах не такую уж невинную иронию.
Павло Иванович подошел к юноше у дверей, положил ему руку на плечо.
— Выйди отсюда, мой дорогой.
Юноша кивнул, но с места не двинулся. Он напряг все свое внимание.
Вежливо попросив у Павла Ивановича разрешения сначала осмотреть больного, а потом уже вернуться к разговору обо всем прочем, врач сел возле отца. К ним подошла суровая доктор из «скорой помощи». А Павло Иванович снова начал вытирать лоб и шею.
Как ни внимательно приглядывался юноша к Друзю, он не заметил в нем ничего необычного. Врач начал с того, с чего начинали все, кого приводил к отцу Павло Иванович: поглядел на язык, постучал и послушал, потом ощупал грудь, спину, живот. Все это он проделывал так, словно ничего с отцом не случилось, словно болезнь отца не страшнее легкой простуды. Пареньку даже начало казаться, что от коротких вопросов и неторопливости врача отцу стало как будто лучше. Дома, перед тем как приехала «скорая помощь», отец задыхался, руки у него похолодели, глаза стали пустыми — вот-вот отдаст богу душу. А теперь с интересом следит, как хлопочут возле него оба врача.
Добрался взгляд отца и до сына.
— Ты все еще здесь? И сказано не шепотом.
У юноши отлегло от сердца. Он послушно юркнул за дверь.
Во время осмотра Василь Максимович почти не отводил взгляда от Друзя и снова уставился на него, как только сын скрылся за дверьми. Он то и дело облизывал запекшиеся губы, но так же сух был у него и язык.
Друзь подал ему стакан воды. Василь Максимович отвернулся.
— Не поможет... Второй день и воды... мой желудок не принимает...
Друзь попытался сохранить спокойствие, не показав тревоги. Жажда, которую нельзя утолить, и полная непроходимость кишечника — слишком уж беспокойные симптомы.
— Сейчас напоим вас по-иному,— заверил он Черемашко, словно разговор шел о пустяке.— А через полчаса будете спать так крепко — пушечный залп не разбудит...
— Когда будете меня резать? — вдруг прервал его Василь Максимович.
То же хотел знать и дежурный врач: без операции здесь не обойтись. Но как скоро? Сразу после сифонной? Или подождать до завтра, показать его всем, в первую очередь Федору Ипполитовичу?
Многое дал бы Друзь за точный ответ.
Закончив осмотр, внешне спокойный, он положил свою руку на руку, которая напоминала ему отцовскую.
— Домой вас, Василь Максимович, мы сегодня не пустим. Придется вам некоторое время побыть под нашим наблюдением. И, пожалуйста, запомните: мы не режем, а оперируем. И то лишь в случае крайней необходимости. Что же касается вас, попытаемся обойтись без этого радикального средства. Сейчас промоем вам кишечник. А завтра утром, если понадобится, сделаем новокаиновую блокаду. Надеюсь, этим и ограничится наше вмешательство в ваши внутренние дела.— Друзь с удовольствием отметил: в ответ на шутку, известную еще Эскулапу, больной попытался улыбнуться.— Но вы попали в клинику научно-исследовательского института. Поэтому
запаситесь терпением: завтра многим захочется поближе познакомиться с вами. А до этого постарайтесь побыстрее заснуть и получше выспаться... Теперь вами займется Мария Степановна.
Пока за ширмой медицинская сестра и санитар промывали больному кишечник, Друзь сел к столу, посадил возле себя Павла Ивановича и не по возрасту серьезную коллегу из «скорой помощи». Почему бы, если представилась возможность, не расспросить, что они думают об этом случае. Беседа велась вполголоса.
Снова лишнего наговорил Павло Иванович.
Казалось, ему во что бы то ни стало надо оправдаться перед коллегами и доказать самому себе, что из накопленного когда-то он растерял не все. Но чтобы представить более или менее ясную картину заболевания, Друзю пришлось напрячь все свое внимание.
Павло Иванович опять заговорил о том, что смена Василя Максимовича самая передовая на заводе, ни один квартал она не выпускает переходящего знамени. Кроме того, Черемашко крестный, так сказать, отец всех заводских изобретателей и рационализаторов: первый проверяет на практике предложенное ими. Не обошел Павло Иванович и того, что он тоже живет на Артемовке — через два двора от своего больного. Вместе были в эвакуации. У обоих вокруг домов изумительные яблони и редчайшие георгины. Встречаются цеховой врач и сменный мастер чуть ли не ежедневно...
Словом, когда Василь Максимович заболел, Павло Иванович немедленно взял над ним, так сказать, дружеское кураторство. Районные врачи, консультанты — сегодня одни, завтра другие,— их выводы и рекомендации необходимо приводить к одному, если можно так выразиться, знаменателю. Но к какому именно знаменателю он все привел, об этом Павло Иванович так и не вспомнил. Зато все замеченное в больном им самим или услышанное от его родных, других врачей и консультантов он кое-как собрал в кучу, а вы уж, уважаемый коллега из знаменитой клиники, разбирайтесь сами...
Боли в верхней части живота Василь Максимович почувствовал в субботу восьмого января. Однако темпера-1 тура не очень повысилась и все время держалась на одном уровне: тридцать семь и семь.
Районный врач принял во внимание возраст Василя Максимовича и то, что в ночь на первое января все человечество встречает Новый год; кроме того, второго января на свет появился новый представитель славного рода Черемашко — второй внук Василя Максимовича, что также было соответствующим образом отмечено. Это дало основание прийти к выводу: старый мастер задал своему пищеварительному тракту чрезмерную нагрузку, а это привело к острой кишечной интоксикации...
После обычных в таких случаях мероприятий желудок и кишечник пришли как будто в норму. Но боль день ото дня усиливалась, РОЭ подскочила до тридцати.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41
— Спасибо,— сдержанно ответил Друзь,
— Не лишними, я думаю, будут и общие сведения о Василе Максимовиче... Семейство у него — он сам, жена, трое сыновей, две дочери, невестка, внуки. Сам он прожил пятьдесят один год. Ни родные, ни соседи не помнят, чтобы он болел хотя бы насморком. И я знаю его около двадцати лет: необычайного здоровья человек. И вдруг...— Павло Иванович широко развел руками.— Три недели пролежал дома, теперь вот к вам привезли... Что у них дома творится... Никто не ляжет, пока не вернется Мишко... Так разрешите ему посидеть в передней до конца процедуры. Потом он собственными глазами убедится, что ваше вмешательство принесло его отцу только пользу, что в вашей клинике он выздоровеет быстрее, чем дома. После этого он и я попрощаемся и с вами, и с Василем Максимовичем.— Павло Иванович подошел к больному.— Не возражаете, дорогой друг?
Больной кивнул ему, но переглянулся с Друзем. И снова тот заметил в его глазах не такую уж невинную иронию.
Павло Иванович подошел к юноше у дверей, положил ему руку на плечо.
— Выйди отсюда, мой дорогой.
Юноша кивнул, но с места не двинулся. Он напряг все свое внимание.
Вежливо попросив у Павла Ивановича разрешения сначала осмотреть больного, а потом уже вернуться к разговору обо всем прочем, врач сел возле отца. К ним подошла суровая доктор из «скорой помощи». А Павло Иванович снова начал вытирать лоб и шею.
Как ни внимательно приглядывался юноша к Друзю, он не заметил в нем ничего необычного. Врач начал с того, с чего начинали все, кого приводил к отцу Павло Иванович: поглядел на язык, постучал и послушал, потом ощупал грудь, спину, живот. Все это он проделывал так, словно ничего с отцом не случилось, словно болезнь отца не страшнее легкой простуды. Пареньку даже начало казаться, что от коротких вопросов и неторопливости врача отцу стало как будто лучше. Дома, перед тем как приехала «скорая помощь», отец задыхался, руки у него похолодели, глаза стали пустыми — вот-вот отдаст богу душу. А теперь с интересом следит, как хлопочут возле него оба врача.
Добрался взгляд отца и до сына.
— Ты все еще здесь? И сказано не шепотом.
У юноши отлегло от сердца. Он послушно юркнул за дверь.
Во время осмотра Василь Максимович почти не отводил взгляда от Друзя и снова уставился на него, как только сын скрылся за дверьми. Он то и дело облизывал запекшиеся губы, но так же сух был у него и язык.
Друзь подал ему стакан воды. Василь Максимович отвернулся.
— Не поможет... Второй день и воды... мой желудок не принимает...
Друзь попытался сохранить спокойствие, не показав тревоги. Жажда, которую нельзя утолить, и полная непроходимость кишечника — слишком уж беспокойные симптомы.
— Сейчас напоим вас по-иному,— заверил он Черемашко, словно разговор шел о пустяке.— А через полчаса будете спать так крепко — пушечный залп не разбудит...
— Когда будете меня резать? — вдруг прервал его Василь Максимович.
То же хотел знать и дежурный врач: без операции здесь не обойтись. Но как скоро? Сразу после сифонной? Или подождать до завтра, показать его всем, в первую очередь Федору Ипполитовичу?
Многое дал бы Друзь за точный ответ.
Закончив осмотр, внешне спокойный, он положил свою руку на руку, которая напоминала ему отцовскую.
— Домой вас, Василь Максимович, мы сегодня не пустим. Придется вам некоторое время побыть под нашим наблюдением. И, пожалуйста, запомните: мы не режем, а оперируем. И то лишь в случае крайней необходимости. Что же касается вас, попытаемся обойтись без этого радикального средства. Сейчас промоем вам кишечник. А завтра утром, если понадобится, сделаем новокаиновую блокаду. Надеюсь, этим и ограничится наше вмешательство в ваши внутренние дела.— Друзь с удовольствием отметил: в ответ на шутку, известную еще Эскулапу, больной попытался улыбнуться.— Но вы попали в клинику научно-исследовательского института. Поэтому
запаситесь терпением: завтра многим захочется поближе познакомиться с вами. А до этого постарайтесь побыстрее заснуть и получше выспаться... Теперь вами займется Мария Степановна.
Пока за ширмой медицинская сестра и санитар промывали больному кишечник, Друзь сел к столу, посадил возле себя Павла Ивановича и не по возрасту серьезную коллегу из «скорой помощи». Почему бы, если представилась возможность, не расспросить, что они думают об этом случае. Беседа велась вполголоса.
Снова лишнего наговорил Павло Иванович.
Казалось, ему во что бы то ни стало надо оправдаться перед коллегами и доказать самому себе, что из накопленного когда-то он растерял не все. Но чтобы представить более или менее ясную картину заболевания, Друзю пришлось напрячь все свое внимание.
Павло Иванович опять заговорил о том, что смена Василя Максимовича самая передовая на заводе, ни один квартал она не выпускает переходящего знамени. Кроме того, Черемашко крестный, так сказать, отец всех заводских изобретателей и рационализаторов: первый проверяет на практике предложенное ими. Не обошел Павло Иванович и того, что он тоже живет на Артемовке — через два двора от своего больного. Вместе были в эвакуации. У обоих вокруг домов изумительные яблони и редчайшие георгины. Встречаются цеховой врач и сменный мастер чуть ли не ежедневно...
Словом, когда Василь Максимович заболел, Павло Иванович немедленно взял над ним, так сказать, дружеское кураторство. Районные врачи, консультанты — сегодня одни, завтра другие,— их выводы и рекомендации необходимо приводить к одному, если можно так выразиться, знаменателю. Но к какому именно знаменателю он все привел, об этом Павло Иванович так и не вспомнил. Зато все замеченное в больном им самим или услышанное от его родных, других врачей и консультантов он кое-как собрал в кучу, а вы уж, уважаемый коллега из знаменитой клиники, разбирайтесь сами...
Боли в верхней части живота Василь Максимович почувствовал в субботу восьмого января. Однако темпера-1 тура не очень повысилась и все время держалась на одном уровне: тридцать семь и семь.
Районный врач принял во внимание возраст Василя Максимовича и то, что в ночь на первое января все человечество встречает Новый год; кроме того, второго января на свет появился новый представитель славного рода Черемашко — второй внук Василя Максимовича, что также было соответствующим образом отмечено. Это дало основание прийти к выводу: старый мастер задал своему пищеварительному тракту чрезмерную нагрузку, а это привело к острой кишечной интоксикации...
После обычных в таких случаях мероприятий желудок и кишечник пришли как будто в норму. Но боль день ото дня усиливалась, РОЭ подскочила до тридцати.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41