Павло Иванович пригласил двух специалистов. Хотел еще и хирурга привести, но консультанты уверили его, что у Черемашко острое воспаление печени или желчного пузыря, а возможно, и то, и другое. Тем временем Василь Максимович быстро худел, от боли перестал спать, его начала мучить неутолимая жажда, почти перестали работать почки...
Вчера крайне обеспокоенный Павло Иванович сделал наконец то, что следовало бы сделать еще дней десять тому назад,— собрал консилиум,— но снова забыл пригласить хирурга. Все согласились, что у больного интенсивный воспалительный процесс. Но где? Чем вызван? На это могли ответить только клинические исследования,— значит, Василя Максимовича надо положить в терапевтическую клинику... Районный врач обещал сделать это в понедельник.
Сегодня утром больной чувствовал себя сносно. А около девяти часов вечера к Павлу Ивановичу прибежал сын, который сидит сейчас в передней,— отец, мол, отходит.
Неожиданный парез кишечника, внезапная сердечнососудистая недостаточность — от такого и опытный клиницист может обомлеть. О старом враче из цехового медпункта и говорить не приходится. Тем более — слишком верил Павло Иванович в несокрушимое здоровье своего приятеля.
Но вера в ни на что не жалующихся приятелей подводит не только рядовых врачей. Разве не ошибается Федор Ипполитович относительно Струмилло? Разве не знает он, кого сделал своей «левой рукой»? Как бы такое незнание не завело профессора слишком далеко...
Усилием воли Друзь отогнал неуместные сейчас мысли.
Если бы Павло Иванович не был таким доверчивым, Черемашко давно лежал бы в больнице, и не было бы у него ни пареза, ни сосудистой недостаточности... А теперь... Чтобы помочь ему, необходим ряд клинических исследований. Их можно начать лишь завтра. И нужен для них не один день. А состояние больного — это видно простым глазом — подходит, если уже не подошло, к критическому. Сифонная встряхнет Василя Максимовича — до утра, возможно, с ним ничего не случится. А утром не возникнет ли неотложная потребность заглянуть под его брюшной пресс? Если для исследований времени не дано, без операции о причинах болезни не узнать. Но положить на операционный стол крайне истощенного человека... он погибнет, прежде чем хирург доберется до очага болезни!
Глубокая задумчивость Друзя испугала Павла Ивановича. Он совсем упал духом.
— Я что-то проворонил?
Друзь не ответил. Упреками ошибок не исправишь и потерянного времени не вернешь.
Да и Мария Степановна вышла из-за ширмы, застелила топчан чистой простыней. На него уложили больного, чтобы он отдышался после утомительной процедуры.
— Кровь я возьму после ванны,— шепнула сестра Друзю.— Его группу вы будете знать через полчаса.
Друзь взглядом поблагодарил ее: это первое, что может понадобиться. И если многолетний опыт подсказывает Марии Степановне торопиться с определением группы, то... Не придется ли переливать ему кровь сегодня ночью?
Позвонил телефон.
Врач из «скорой помощи» схватила трубку до того, как Друзь оглянулся на звонок.
— Слушаю... Так... Это я... Сейчас запишу...
Друзь задумчиво подошел к больному.
Сифонная помогла. Черемашко действительно почувствовал себя немного лучше. Исчез землистый цвет лица. Руки, темные от повседневного общения х металлом, руки рабочего, хоть и неподвижно лежат вдоль туловища, не кажутся обессиленными. Пульс слышен явственнее.
А перистальтика...
Друзь долго прислушивался к ней. Даже попросил помолчать суровую докторшу. Но если до промывания под брюшным прессом что-то прослушивалось, то теперь там было тихо.
— Вот вам и стало легче,— осторожно, чтобы не выдать себя, сказал Друзь.
— А вы, доктор, не скромничайте.— Взгляд у Василя Максимовича стал яснее, увереннее зазвучала речь.— Не легче, а намного лучше. Спасибо вам.— Он поискал глазами Марию Степановну.— И вам, сестрица... Долго докучать я вам не буду.
— Выезжаю!
Это решительно заявила врач «скорой помощи». Положив трубку, она обратилась к Друзю:
— Не найдется ли у вас, коллега, свободной койки в женском?
— Есть. А что случилось?
— Ножевое ранение в области печени! Возможно, повреждена диафрагма. Будьте готовы к неотложной. Я вернусь — не успеете глазом моргнуть!
С последним ее словом стукнули, закрывшись, двери.
Василь Максимович посочувствовал врачу:
— Невеселая у нее служба... А я ей и спасибо не успел сказать. Так вы уж, доктор, когда она вернется, передайте ей мою благодарность... Такой же строгой она и ко мне приехала. Так командовала, что сам Павло Иванович стоял перед ней смирно. Только тогда успокоилась, когда внесли меня сюда... Надолго ли хватит ей сердца?
— Людям с проволокой вместо нервов медицина противопоказана,— ответил Друзь, думая о другом.
Взгляд Черемашко, укоризненный и сочувствующий, остановился на Павле Ивановиче.
— Домой вам пора, друзья. Спасибо вам за все. И зайдите к моим, помогите Мишку всех успокоить...
Павло Иванович замахал на него руками:
— Да помолчите вы, Василь Максимович! Силы поберегите!
Черемашко закрыл глаза и отвернулся: нелегко дается ему каждое слово...
Друзь глубоко задумался.
Надо, предупредить Веру Михайловну, что вот-вот привезут раненую. И готова ли Женя к приему новичка?
Пусть зарубит та носу: утром Василь Максимович должен чувствовать себя лучше, чем сейчас... А состояние его, к сожалению, хуже, чем показалось при первом осмотре,— выдержит ли Женя этот невероятно трудный для нее экзамен?
И еще одно: если обнаружится, что причина болезни— печень, желчный пузырь или поджелудочная железа, то и профессор, и его «левая рука» долго будут напоминать об этом Друзю: болезни этих органов не из круга проблем, запланированных для изучения в этом году зачем же вы приняли Черемашко?
Утром во что бы то ни стало надо добиться, чтобы Федор Ипполитович сразу же после пятиминутки посмотрел Василя Максимовича, и не так, как он осматривает иногда нетематических больных. Вспомнить бы ему, как он относился к тяжелораненым во фронтовом госпитале, возвращая им жизнь.
Друзь снял трубку внутреннего телефона.
И с операционной сестрой, и с Женей разговаривал, как всегда, сдержанно и кратко. Но Жене почему-то почудилось, что произошло нечто невероятное. На несколько секунд она онемела, а затем Друзь услышал взволнованное:
— Что с вами, Сергей Антонович?
Ну, это уж слишком!
В ответ звякнула брошенная на рычаг трубка.
А через секунду Друзь смущенно провел ладонью по лицу. Нет, не Женя, а что-то в пропускнике начало раздражать его, Черемашко?
Действительно, Василь Максимович настолько ожил, что приподнялся на локте, и глаза его стали похожи на глаза исследователя, когда перед ним внезапно раскрылась истина.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41
Вчера крайне обеспокоенный Павло Иванович сделал наконец то, что следовало бы сделать еще дней десять тому назад,— собрал консилиум,— но снова забыл пригласить хирурга. Все согласились, что у больного интенсивный воспалительный процесс. Но где? Чем вызван? На это могли ответить только клинические исследования,— значит, Василя Максимовича надо положить в терапевтическую клинику... Районный врач обещал сделать это в понедельник.
Сегодня утром больной чувствовал себя сносно. А около девяти часов вечера к Павлу Ивановичу прибежал сын, который сидит сейчас в передней,— отец, мол, отходит.
Неожиданный парез кишечника, внезапная сердечнососудистая недостаточность — от такого и опытный клиницист может обомлеть. О старом враче из цехового медпункта и говорить не приходится. Тем более — слишком верил Павло Иванович в несокрушимое здоровье своего приятеля.
Но вера в ни на что не жалующихся приятелей подводит не только рядовых врачей. Разве не ошибается Федор Ипполитович относительно Струмилло? Разве не знает он, кого сделал своей «левой рукой»? Как бы такое незнание не завело профессора слишком далеко...
Усилием воли Друзь отогнал неуместные сейчас мысли.
Если бы Павло Иванович не был таким доверчивым, Черемашко давно лежал бы в больнице, и не было бы у него ни пареза, ни сосудистой недостаточности... А теперь... Чтобы помочь ему, необходим ряд клинических исследований. Их можно начать лишь завтра. И нужен для них не один день. А состояние больного — это видно простым глазом — подходит, если уже не подошло, к критическому. Сифонная встряхнет Василя Максимовича — до утра, возможно, с ним ничего не случится. А утром не возникнет ли неотложная потребность заглянуть под его брюшной пресс? Если для исследований времени не дано, без операции о причинах болезни не узнать. Но положить на операционный стол крайне истощенного человека... он погибнет, прежде чем хирург доберется до очага болезни!
Глубокая задумчивость Друзя испугала Павла Ивановича. Он совсем упал духом.
— Я что-то проворонил?
Друзь не ответил. Упреками ошибок не исправишь и потерянного времени не вернешь.
Да и Мария Степановна вышла из-за ширмы, застелила топчан чистой простыней. На него уложили больного, чтобы он отдышался после утомительной процедуры.
— Кровь я возьму после ванны,— шепнула сестра Друзю.— Его группу вы будете знать через полчаса.
Друзь взглядом поблагодарил ее: это первое, что может понадобиться. И если многолетний опыт подсказывает Марии Степановне торопиться с определением группы, то... Не придется ли переливать ему кровь сегодня ночью?
Позвонил телефон.
Врач из «скорой помощи» схватила трубку до того, как Друзь оглянулся на звонок.
— Слушаю... Так... Это я... Сейчас запишу...
Друзь задумчиво подошел к больному.
Сифонная помогла. Черемашко действительно почувствовал себя немного лучше. Исчез землистый цвет лица. Руки, темные от повседневного общения х металлом, руки рабочего, хоть и неподвижно лежат вдоль туловища, не кажутся обессиленными. Пульс слышен явственнее.
А перистальтика...
Друзь долго прислушивался к ней. Даже попросил помолчать суровую докторшу. Но если до промывания под брюшным прессом что-то прослушивалось, то теперь там было тихо.
— Вот вам и стало легче,— осторожно, чтобы не выдать себя, сказал Друзь.
— А вы, доктор, не скромничайте.— Взгляд у Василя Максимовича стал яснее, увереннее зазвучала речь.— Не легче, а намного лучше. Спасибо вам.— Он поискал глазами Марию Степановну.— И вам, сестрица... Долго докучать я вам не буду.
— Выезжаю!
Это решительно заявила врач «скорой помощи». Положив трубку, она обратилась к Друзю:
— Не найдется ли у вас, коллега, свободной койки в женском?
— Есть. А что случилось?
— Ножевое ранение в области печени! Возможно, повреждена диафрагма. Будьте готовы к неотложной. Я вернусь — не успеете глазом моргнуть!
С последним ее словом стукнули, закрывшись, двери.
Василь Максимович посочувствовал врачу:
— Невеселая у нее служба... А я ей и спасибо не успел сказать. Так вы уж, доктор, когда она вернется, передайте ей мою благодарность... Такой же строгой она и ко мне приехала. Так командовала, что сам Павло Иванович стоял перед ней смирно. Только тогда успокоилась, когда внесли меня сюда... Надолго ли хватит ей сердца?
— Людям с проволокой вместо нервов медицина противопоказана,— ответил Друзь, думая о другом.
Взгляд Черемашко, укоризненный и сочувствующий, остановился на Павле Ивановиче.
— Домой вам пора, друзья. Спасибо вам за все. И зайдите к моим, помогите Мишку всех успокоить...
Павло Иванович замахал на него руками:
— Да помолчите вы, Василь Максимович! Силы поберегите!
Черемашко закрыл глаза и отвернулся: нелегко дается ему каждое слово...
Друзь глубоко задумался.
Надо, предупредить Веру Михайловну, что вот-вот привезут раненую. И готова ли Женя к приему новичка?
Пусть зарубит та носу: утром Василь Максимович должен чувствовать себя лучше, чем сейчас... А состояние его, к сожалению, хуже, чем показалось при первом осмотре,— выдержит ли Женя этот невероятно трудный для нее экзамен?
И еще одно: если обнаружится, что причина болезни— печень, желчный пузырь или поджелудочная железа, то и профессор, и его «левая рука» долго будут напоминать об этом Друзю: болезни этих органов не из круга проблем, запланированных для изучения в этом году зачем же вы приняли Черемашко?
Утром во что бы то ни стало надо добиться, чтобы Федор Ипполитович сразу же после пятиминутки посмотрел Василя Максимовича, и не так, как он осматривает иногда нетематических больных. Вспомнить бы ему, как он относился к тяжелораненым во фронтовом госпитале, возвращая им жизнь.
Друзь снял трубку внутреннего телефона.
И с операционной сестрой, и с Женей разговаривал, как всегда, сдержанно и кратко. Но Жене почему-то почудилось, что произошло нечто невероятное. На несколько секунд она онемела, а затем Друзь услышал взволнованное:
— Что с вами, Сергей Антонович?
Ну, это уж слишком!
В ответ звякнула брошенная на рычаг трубка.
А через секунду Друзь смущенно провел ладонью по лицу. Нет, не Женя, а что-то в пропускнике начало раздражать его, Черемашко?
Действительно, Василь Максимович настолько ожил, что приподнялся на локте, и глаза его стали похожи на глаза исследователя, когда перед ним внезапно раскрылась истина.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41