обрадовал потому, что девушка не видела его два дня и соскучилась. Они остановили свои отары и подошли друг к другу. Сладкие минуты, жаль, что их приходилось считать. Мамырбай подхватил Керез на руки и, перепрыгивая с камня на камень, устремился вверх по склону. Они — Мамырбай и Керез — сейчас сделались как бы частью прекрасной и гармоничной природы, окружавшей их. Ими любовались птицы, на них смотрели с удивлением барсы и горные козлы. Мамырбай казался неутомимым, он, похоже, способен был поднять Керез к звездам, к солнцу. В его сильных руках Керез была легкой как пушинка, чистой как искра, прекрасной как цветок. Она не просила отпустить ее—нет, наоборот, она желала, чтобы Мамырбай нес ее дальше, нес без конца, и как высоко он не поднимался, ей все казалось мало. Наконец склон кончился — они были на вершине, и скала Кыз-Булак открылась им как на ладони.
Девушка осторожно выскользнула из рук джигита.
—- Помнишь, Мамыш, ту ночь, когда я потерялась? — спросила она — Тогда мы оба были маленькие. Ох, как кричала, звала меня мама! Искала, искала... И ты тоже звал. Мама спрашивает тебя: «Где вы играли? Когда ты видел ее в последний раз?» А ты дернул носом и отвечаешь; «Мы играли в прятки. Она, должно быть, спряталась, а я пошел искать. Никак не мог найти ее. Кругом все обыскал. Не знаю, что с ней случилось». Все напугались, кричат громко, зовут меня — а мне нравится, что меня ищут. Лежу не шевелясь за камнем и хочу, чтобы меня еще звали, чтобы еще больше напугались... Туг мама оказалась возле меня. Кричит, зовет... А я возьми да и обхвати ее ноги — вот, мол, я, здесь я... Мама снова закричала — уже от испуга. Ох и нашлепала же она меня тогда! Помнишь, Мамыш?
— Ну и память у тебя! Тогда меня тоже отшлепала мама... А после того нам долго не разрешали играть вместе, да?
— Да...
— Скажи мне, мое сердце...
— Не скажу! Оставь такие слова. Сейчас еще рано. Давай хоть закончим второй курс. Куда я сбегу, куда ты сбежишь?
— Керез! Моя Керез! Согласись же!.. Чем вот так высматривать тебя на дороге, были бы все время вместе, не приходилось бы искать друг друга...
— А разве плохо, когда люди ищут друг друга? Чем больше соскучишься, тем сильнее будет твоя любовь. Ты скучаешь по мне?
— Да. Если я не вижу тебя хоть один день, уже не могу быть спокойным. Мир делается серым, все вещи смотрят на меня хмуро. Не могу есть, не могу спать... Всю ночь не смыкаю глаз. Была бы ты рядом, тогда...
— Что — тогда?
Брови Керез взметнулись как бы в удивлении. О, сколько всего было в этом взгляде! Там было счастье, там было ожидание, и спокойствие, и беспокойство, и обещание, и свет... и невысказанное там было, и тайна там была, и игра, и лукавство... Да, любовь многое оставляет невысказанным, да и как выскажешь бесконечное...
Мамырбай был счастлив.
О, если бы эта минута длилась вечно!..
Керез была сегодня необыкновенно весела и открыта и этим еще больше притягивала к себе Мамырбая. Он земли не чувствовал под ногами.
— Ты мое счастье!
— И ты...
Керез! Какое красивое имя!
Наконец Керез спохватилась:
— Овцы твои ушли, Мамыш.
— Пусть.
— Не говори так. Иди. И мои овцы... Ох, они... посмотри, уже ушли к Кууш-Жылге. До свидания! До свидания, Мамыш! Вечером ты поднимись на хребет и пой, хорошо? Если не будешь петь, то я обижусь!
— Хорошо! Ты только слушай, ладно?
— Буду слушать! До свидания!
Они еще посмотрели друг на друга — и разошлись в разные стороны. Нет счастья в мире большего, чем любовь...
В верховьях Кууш-Булака снег еще не сошел, да и ниже по склону еще виднелись белые островки. Похоже, овцы могли бы насытиться и там, но выше трава была лучше. Керез еще не водила туда отару и решила сейчас попробовать подняться. Но для этого необходимо было пройти все еще заснеженный теневой склон,
Керез подгоняла овец вверх, направляя их к облюбованному ею пастбищу. Передние уже ступили на снег. Проваливались по брюхо — чувствовалось, что уже начало таять. Но разве остановишь отару, когда уже половина перевалила через сугробы? Керез была как раз посредине снежного поля, когда с соседнего хребта послышалось протяжное пение Мамырбая. Его песня отозвалась в каждом ущелье, в каждой впадине. Но горы в это время очень капризно реагируют на малейший звук. То ли громкий голос сделался причиной, то ли просто уже настала пора, только сверху с шумом тронулся оползень. Захватил с собою несколько баранов и стремительно понесся вниз. Вместе с баранами полетела вниз, не смогла удержаться и Керез. Лавина сошла не с одной стороны — с обеих сторон ущелья сразу. Два мощных вала встретились внизу, ударились, перемешались — и Керез на мгновение оказалась между ними. Все-таки она старалась подняться. Кое-как выкарабкалась из-под снега —- ее засыпало выше пояса. Взглянула — и увидела торчавшие из снежного месива головы, ноги, спины овец...
Керез испугалась: рванулась было, хотела разгрести снег, чтобы помочь животным... Сгоряча поднялась — и тут же упала. Перед глазами зарябило, закачалась, поплыла земля. Она не могла наступить на ногу, не могла шевельнуть рукой... Силы оставили ее.
— Мамыш! — прошептала она, обнимая снег. Платок ее остался где-то в сугробе, одежда была разорвана, косы разметались по снегу.
Мамырбай, конечно, не слышал, как девушка звала его, не слышал, но, увидев поднявшееся облако снежной ныли и услышав шум оползня, понял, что случилась беда. Он бросился бежать. Спотыкаясь, падая, взобрался на хребет — и увидел, как преобразилась земля. Сердце его дрогнуло — он разглядел, что среди снега неподвижно лежала Керез.
— Керез! Счастье мое! Надежда моя!.. Керез!
Прилетел ли он, прибежал ли — но в одно мгновение джигит очутился около девушки. Поднял ее на руки. Сердце Керез билось еле-еле. Она почувствовала, услышала, как Мамырбай звал ее, покрывая поцелуями ее лицо.
— Мамыш!.. Мой Мамыш!.. Было так хорошо... Она собрала последние силы, чтобы сказать... чтобы проститься.
— Керез... Керез.. не оставляй меня одного!
— Мамыш... Скажи маме, пусть она похоронит меня в Кыз-Булаке. Приходи на мою могилу...
—- Керез, не умирай! Керез, что я буду делать!
Глаза девушки закрылись. Она вздохнула еще — и сердце ее остановилось.
Мамырбай долго лежал в полузабытьи, обняв Керез. Происшедшее казалось ему бредом, кошмаром, видением. Потом он заплакал. Потом закричал... Он умолял, просил, звал ее, но Керез не отзывалась. А лицо ее — оно было по-прежнему прекрасным.
Оглохший и ослепший от горя, он взял ее на руки и пошел. Господи, ведь еще совсем недавно он, играя, нес ее в гору, переполненный счастьем... А теперь он понуро шел вниз, он еле шагал, сил не было, по лицу его катились слезы, он чуть не падал... Ноша была непосильна. Слезы скатывались, падали на землю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85