Кара был безлошадным бедняком. У него не было даже родственников, которые могли бы помочь скотом, деньгами, — и все же весь аил встретил меня с почтением, мой приезд стал настоящим праздником. Друзья-ровесники его без лишних слов заполнили дом подарками, двор скотиной, зарезали жирную кобылицу, баранов. Все знали, что Кара ничего не добивался для себя, не жалея отдавал все народу; несмотря на его молодость, в аиле считались с его мнением. Хотя я с болью вспоминала матушку Джиргал, с которой так неожиданно разлучилась, настроение мое поднялось от такой доброй встречи, душа моя радовалась.
Кара был сельским активистом и всем был нужен, всегда нарасхват. Проводит одного, другой приезжает, то в одном месте мелькнет, то в другом — целый день на ногах. Здесь одного записывает в колхоз, а там уже один или два собираются выйти — и Кара должен каждому объяснить, где правда, каждому отдельно и каждому по-своему. Помню, как он однажды говорил на собрании с теми, кто начал беспорядочно резать скотину, после того как сами же передали эту скотину в колхоз...
Под влиянием Кара я тоже сделалась активисткой— взяла на себя работу среди женщин и девушек. То было время, когда правительство объявило беспощадную борьбу против калыма, против двоеженства и наказывало за это. Целыми днями не сходила я с хромого игреневого коня — то туда надо было поспеть, то сюда. Однажды, когда уже сгустились сумерки, я возвращалась домой, и вдруг на моем пути как из-под земли появились два всадника. В руках палки, кони вспотевшие, с пеной у рта. Один из всадников приказал мне: «Стой!» «Вот тебе — стой!» — закричала я в ответ, хлестнула его камчой и поскакала вперед. Не знаю, может, в лицо или даже в глаза попала — только он бросился куда-то в сторону, закрыв лицо рукой. Второй не стал преследовать меня, лишь вслед прокричал ругательство. Позже мы узнали, что это были гончие собаки пройдохи Тайлака. Мы раскрыли глаза второй жене Тайлака, и она ушла от него и вышла замуж за джигита, который раньше не мог жениться на ней. Тайлак и его родня, оказывается, считали меня виновной в этом и хотели отомстить.
Тогдашние схватки невозможно забыть, невозможно..
Годы летели как птицы. Долгое время я не рожала, и наконец появилась на свет Керез...»
В темной юрте лежит Буюркан, не спит, перебирая в памяти события минувшего, пережитое.
Керез заглянула в дверь:
— Спишь, мама?
Сама она сейчас охраняла двор от нападения волков.
— Да, милая, сплю... как же не спать?
— У нас в школе была одна старая учительница, сейчас уже вышла на пенсию. Мы все ее любим. И взрослые, и дети — все зовут тетушка Арукё. Я пригласила ее к нам в гости, мама, оставила ей адрес. Она обещала, что как-нибудь при случае заедет, Я не сделала плохо, мама? Ты не знаешь ее?
— Нет, милая. Как ты сказала? Аруке?
— Да.
— Аруке... Хорошо сделала, что пригласила. Пусть погостит у нас.
— Чего она не пережила, бедная, — если б ты знала! Целых два дня рассказывала. Ты бы слышала — заплакала бы.
Керез исчезла, со двора снова послышался ее предостерегающий крик — отпугивала волков.
Буюркан не спалось, сквозь отверстие тундука глядела в небо, а небесные звезды смотрели на нее — казалось, что-то говорили, хотели поделиться тайной, звали куда-то...
— Керез! Доченька! Иди полежи немного! Голос твой пропадет от крика. Я сама выйду посторожу. Что это сегодня проклятые волки не унимаются, с двух сторон воют, обжоры!
Буюркан оделась и вышла во двор. Отчетливо послышался протяжный крик молодки из дальней юрты. Буюркан догадалась, что там тоже боятся волков.
— Я не устала, спала бы гы, зачем встала, — говорила дочь.
—- Ты еще не привыкла, отдохни. Я-то ко всему привычная. Ни сну, ни болезни не поддаюсь. А ты быстро устанешь. Иди приляг. Я сама чуть прикорну — и уже выспалась...
Отправив Керез в юрту, Буюркан прошла по двору, увидела Бедела — спал на сложенном вдвое ковре. Открылся по пояс, — видно, жарко ему было, такому здоровому.
— Молодой, горячий... — Буюркан улыбнулась и пошла дальше.
Утром небо было чистое, солнце поднялось над горой, засияло весело.
Алча дай пошла за водой к роднику Кыз-Булак. Мир казался ей обновленным. Почему же она прежде не замечала, как прекрасно это место — родник и скала над ним? Почему раньше не казались Алчадай такими прекрасными заросли можжевельника, тянущиеся вверх по склону? Посмотри, какая замечательная сосна растет среди камней. Как будто только сегодня увидела... Интересно... А ведь она приходила сюда, к роднику Кыз-Булак, каждый день, приходила за водой, но ничего, кроме невыразительной красноватой поверхности скалы, ее взгляд не примечал. И еще, ей вечно казалось, что здесь нависли тучи, всегда пасмурно. И если станешь под этими тучами — они от первого же громко, весело сказанного слова обрушатся и раздавят... Сегодня же— иное, сегодня все здесь сияет и светится. О-ох, и правда, ведь эта скала напоминает фигуру девушки! А прозрачная вода родника — как чистая слеза... Да, выходит — последние восемнадцать лет глаза Алчадай были закрыты — она не видела, белый свет казался ей темным. Разве замечала эти зеленые склоны, изрезанные складками оврагов, ведь похоже на то, как если бы тесно, вплотную улеглись зайцы... Каждый день ходила сюда пасти быков — и цвет травы казался ей черным. А вот этот холм, круглый, как яйцо, где он раньше был, почему не бросался в глаза? И мычанье коров, и блеянье овец — все сегодня звучит иначе, все сделалось частью живого прекрасного мира... Даже быки глядят добрее. Природа будто сняла с себя вчерашнее темное платье и надела новое, праздничное. Вот прилетел ветер. Смотри, как нежно он гладит тело, будто чья-то шелковая рука. Где он прятался до сих пор, этот ласковый ветер? Ведь прежде с утра до вечера бесился, завывал, налетал как бешеная собака. Или он и раньше бывал такой? Вон по склону разбрелись овцы Буюркан. Пасутся, собираются группами, точно звездочки в небесные созвездия! А белые — точно молоко, да? Раньше Алчадай все казалось, что они серые да пыльные... блеяли хрипло, надрывно, а теперь — точно звоночки заливаются... Отчего? А кто там возле отары? Да это ведь Бедел, глухонемой чабан, помощник Буюркан. Неужели он так строен? Казался невзрачным, ходил будто пришибленный, — что случилось с ним? Или это сама Алчадай до сих пор не умела разглядеть его хорошенько? Уже многие годы Бедел все тут же, рядом, на виду — да сама она на все, на весь мир смотрела невидящими глазами, с безразличием, в обиде на свою судьбу. Все мужчины казались ей противными после смерти Алтынбека... И это тот самый Бедел? О-хо, оказывается, привлекательный, стройный джигит. Почему Алчадай раньше не замечала его?
Бедел шел прямо к роднику Кыз-Булак — то ли потому, что заметил Алчадай, то ли просто не знал, куда деть себя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85